Рома сел рядом, обняв меня.

– Меня тошнит, – немного погодя выпалила я. Понимая, что, если встану, меня стошнит, я продолжала сидеть в надежде, что полегчает.

– Я принесу таз.

Рома опрометью кинулся в ванную, принёс таз. Я рассматривала его дно, сама, не зная, что, пытаясь там найти.

– Милая, тебе надо вырвать. Станет легче, – донёсся до меня голос любимого.

Я не хотела вызывать рвоту, но понимала, что облегчение принесёт именно это, а даже не Мотилиум.

– Уйди, пожалуйста, – попросила я.

– Даша, нашла кого стесняться, – xмыкнул Рома.

Я сидела и ждала непонятно чего, пока рвотная масса не достигла горла. Содержимое желудка с силой вырвалось из меня. Склонившись над тазом вся в поту, я судорожно соображала "всё или не всё". Всё... Рома незаметно подал полотенце и стакан воды. Потом так же незаметно унёс таз. Я услышала, как в унитазе спустили воду, включили кран...

Сильные руки подняли меня над полом, понесли в комнату и уложили на диван.

– Даш, я чай сладкий сделаю, сейчас тебе станет легче.

Я прикрыла глаза и поняла, что сознание начинает путаться, и я отключаюсь.

– Дарён, любимая, держи, – приподняв меня, Рома всунул в руки кружку. Кое-как я разлепила веки, не понимая, чего он от меня хочет.

‒ Что это?

– Сладкий чай. Пей.

Спорить не хотелось, да и смысла не было – Рома всегда делал всё, чтобы мне было хорошо.

Сделав несколько глотков, я сразу почувствовала, что возвращаюсь к жизни. Глаза распахнулись, и я рассматривала знакомые черты лица, зная каждую родинку, каждую морщинку. Голова раскалывалась, сердце щемило от боли. Приподнявшись на локтях, я обхватила Рому за шею, повалив его на себя. Он обнял меня в ответ нежно-нежно.

– Что же будет, любимый? – смятенно прошептала ему на ухо.

– Всё будет хорошо.

***

" Всё будет хорошо". Слова Ромы эхом проносились у меня в голове.

Прошло две недели с тех пор, как моя реальность изменила форму и потемнела.

Я свыклась с тем, что скоро Рома станет отцом. Свыклась, но легче не стало. Наоборот, даже больнее. Когда на дисплее высвечивалось "Анна", хотелось порвать в клочья всех и вся, но я из последних сил держала себя в руках.  Может, зря? Лучше бы устраивала каждодневные истерики, и, возможно, ноющая боль прошла бы?

А боль была такой, что я не могла дышать, есть, пить, да просто жить! Я не представляла, что со мной будет, когда родится ребёнок. Рома будет проводить с ним время, радоваться его улыбкам, первым шагам, первому слову. Все победы малыша он будет воспринимать как свои. А я? Что делать мне? Я тоже хочу ребёнка, хочу родить, и могу родить!

И Анна... Мне перед ней стыдно не было. Не знаю почему. Я понимала её страдания, но стыдно не было. Нутром я чувствовала, что Рома мой. Мой, а не её. И делиться я не хотела, хотя каждый день порывалась уйти. Единственный, перед кем трепетало моё сердце, это малыш, маленькое чудо – он сможет понять? Простить? По спине пробегал мороз, когда я думала, что нет. Ведь тогда, и я не смогу себя помиловать. Жестоко! Противоречивые эмоции кидали меня из крайности в крайность.

" Всё будет хорошо..." Интересно, для кого? Для Ромы? А может, для Анны, которая теперь, играя на его мужских чувствах, может вызывать или обрывать телефон, когда ей заблагорассудится? Вот и сейчас он к ней помчался... Приехала её мама, как же! Я знаю, она делает это специально, провоцирует, пытается повернуть ситуацию под таким углом, чтобы я просто задохнулась от никчёмности, безнадежности и горя. И я задыхалась! Хотелось хоть на миг забыться, перестать думать, но не получалось.

Свежий морской воздух обдувал лицо, пронзал тело насквозь, заставляя ёжиться. Но я не старалась посильнее закутаться в тёплое пальто и поплотнее завязать шарф. Мне было хорошо. Физический дискомфорт на недолгие мгновения заглушал злость, негодование, ненависть к ней, к нему и к себе!

Дома осталась валяться неразобранной дорожная сумка, которую я собрала в запале, когда Рома снова умчался к ней. Затем я приехала на набережную собрать мысли воедино, чтобы тишина комнат не давила, чтобы чужие лица вокруг помогли осознать, что жизнь продолжается, и прогнали мысли о глупостях. В кошельке лежал авиабилет до Киева. Игорь приглашал "разбавить серые будни" и заняться финансовыми отчётами в главном отделении фонда.

Рома, узнав, что я приняла приглашение, яростно заявил, что не отпустит. Я и сама не хотела ехать, потому что не представляла, как вынесу разлуку с ним. Но с каждым днём мне было всё труднее просыпаться с мыслью, что через семь месяцев меня ждёт ад длиною в жизнь, ад, который никогда не закончится.

Квартира встретила меня холодом, она казалась будто бы нежилой. Моя внутренняя дрожь передавалась каждому уголку, каждой детали. Хотелось немедленно покинуть квартиру, уйти от тревожности, нервозности, спрятаться. Включённый телевизор и кружка горячего чая отвлечься не помогали. Мысли снова возвращались в прошлое, настоящее, будущее. Рука тянулась к кошельку, я в миллионный раз рассматривала билет.

Я ждала возвращения Ромы, звонила ему, но телефон молчал. Жутко хотелось прижаться к нему, зажмурить глаза и прогнать наваждение. Он всегда берёт трубку, почему сейчас чёртов телефон вещает: "Оставьте голосовое сообщение после звукового сигнала..."?

Горячий душ, пижама, тёплое одеяло... Успокоительное... Просто не думать...

Ничего получалось. Вот так, всю жизнь он будет связан с другой женщиной! Внутри меня бушевала безумная ревность, пробирающая до костей.

Экран мобильного не загорался. Глаза цеплялись за него, как за спасительную соломинку.

Я вспомнила разговор с Ромой накануне. Он ходил подавленный, поскольку не мог не заметить моё отчуждение.

Рома сидел на диване, моя голова лежала у него на коленях, он нежно гладил меня по волосам. Успокаивал.

– Даш, родная, я звонил в немецкую клинику. Они предложили искусственное оплодотворение. Прямая трансплантация яйцеклеток в маточные трубы,– oчень осторожно произнёс мой мужчина. Я чуть не задохнулась от нежности к нему и жалости к себе.

Молчала. Я, правда, не знала, что сказать. Где-то на подкорке отложились слова гинекологов, что не надо тешить себя ложными надеждами. Господи, за что? Почему? Ну, что я такого сделала, чтобы получить такое наказание?

– Не надо, любимый, ещё раз этого я не вынесу, – cтиснув зубы, чтобы не заплакать, попросила я.

– Даша, перестань! – немного надавив на плечи, он заставил меня повернуть голову, – мы вместе пройдём этот путь, у нас обязательно всё получится, – oн смотрел прямо мне в глаза, завораживая, чтобы я не смела усомниться.

– Ром, скажи, – я привстала, обхватив его лицо руками, – что будет, если не получится? Что? Почему она может родить, а я нет?

– Даш... – он одёрнул руки, схватив меня за запястья, – Даша...– устало прикрыл глаза и выдохнул, – можно усыновить, в конце концов.

– Допустим, допустим... – я встала и заметалась по комнате. Остановившись, закрыла лицо ладонями, – Ром, а если твой ребенок тебя не простит? Я же себя прокляну. Рома, я не знаю, что такое быть одной и одной воспитывать ребёнка. А ты знаешь, что чувствую я, ё-моё? Знаешь? Внутри меня безумная опустошённость, такое впечатление, что всё выжжено, и остался лишь пепел.

Путанные мысли и чувства полились неудержимым потоком. Всё, что не было когда-то сказано, вырывалось из глубины души, у меня больше не было сил молчать.

Рома не перебивал, стойко держался, покорно слушал.

А сейчас я устало смотрела на циферблат, попутно заглядывая в телефон. Часы тикали. Меня накрыли тревога и беспокойство. Где же ты, любимый?

***

– Пожалуйста, Ваш паспорт и билет, – вежливо попросила девушка–регистратор.

Я молча подала всё необходимое.

– Багаж, пожалуйста, положите на транспортную ленту. И ручную кладь для взвешивания.

Отточенными профессиональными движениями девушка совершала нехитрые манипуляции.