Дальше - хуже. Стали исчезать большие группы людей, даже целые караваны, которые всегда передвигаются минимум десятком и вооружаются до зубов - охотников до чужого добра всегда хватает. Да, процент выживших увеличился до двух-трех человек с каравана, правда, очень редко. И появилась новая информация. К огням добавилась какая-то ядовито-фиолетовая желеобразная субстанция, бросающаяся на людей и пожирающая их. Причем эта дрянь могла разделяться на несколько самостоятельных сгустков, поэтому шансы выжить при встрече с ней были настолько малы, что про них и говорить не хотелось. Что из этого всего было правдой, а что вымыслом - неизвестно, но проверить не решился никто. Все сошлись в одном - люди пропадают, а на выживших без слез смотреть нельзя. Хотели забаррикадировать входы с обеих сторон, но побоялись. С тех пор туннель пользуется дурной славой, и посещать его не отваживается никто. Да и "Центральная" под натиском двух веток и обещанием быть стертой с лица минского метрополитена успокоилась, власть перестала меняться, и жизнь потихоньку приняла свое привычное размеренное русло.
Спустя четверть часа отряд поднялся наверх, и тут возникла очередная заминка - Варвар, всю свою жизнь от самого рождения и до теперешнего момента проведший на станции, рухнул на четвереньки, едва только поднялись из подземного перехода. После низкого подзакопченного потолка, после стен станции и знакомых туннелей невероятно высокое, ослепительно голубое небо повлияло на бородача, как удар обухом топора по голове. Никогда не быв на поверхности, организм паниковал, настойчиво требуя вернуться в свою привычную нору, в ставшую родной среду обитания. Саныч перенес возвращение в город легче - все же на момент Удара ему было уже двадцать пять лет. За последующие двадцать лет кротовьей жизни отвык, конечно, но, как Варвар, на четвереньки падать не стал, лишь облокотился о парапет перехода и жадно пытался хватать воздух через противогаз. Алексей с Тостером только молча усмехались, глядя на товарищей. Сталкер вспомнил, как в свой первый подъем его вообще стошнило, перед отцом тогда было очень стыдно, хотя тот и сделал вид, что ничего особенного и не произошло.
- Дыши, Варварушка, дыши глубже, - посоветовал Тостер. - И голову в землю не тычь, поднимай потихоньку. А то, если удобней, можешь и так передвигаться.
Варвар промычал что-то нечленораздельное, но, судя по интонации, явно матерного смысла и начал попытки к своему вертикальному восстановлению. Удалось ему это не сразу. Только раза с пятого или шестого он смог привести себя в нужное положение, пусть и слегка пошатывающееся. Саныч к тому времени уже крепко стоял на ногах, ни на что не опираясь.
- Ну как, живой? - поинтересовался Алексей.
- Частично. Но чувство такое, будто меня прополоскали, а потом выжали.
- Это нормально, отойдет. Саныч?
- Порядок, мужики.
- Отлично. Тогда краткое ЦУ. Никуда не разбегаемся, держимся рядом, стреляем только тогда, когда есть непосредственная угроза жизни, иначе можем со всей округи тварей насобирать, в непонятные места не лезем, чтоб не лишиться рук-ног-голов. Вопросы?
Вопрос в данную минуту оказался только один и задал его Саныч, тыча рукой в сторону монумента Победы:
- Это что такое?
- Монумент Победы, - пожал плечами сталкер.
- Я не про то. Что это за монумент я не хуже тебя знаю. Я про вечный огонь. Он же горит!
- Никто не знает, почему, - нахмурился Лёха. - Говорят, он вновь вспыхнул спустя одиннадцать лет после Начала. Кто-то тогда кричал, что это огонь небесный снизошел, чтобы покарать остатки грешников, кто-то наоборот утверждал, что это знамение того, что мы выстоим и выживем, несмотря ни на что. Лично я знаю только одно - все те, кто приближался к огню менее, чем на метр, превращались в кучку пепла. Так что знамение это или нет, но лезть туда я не хочу.
- Понятно, что ничего не понятно, - кивнул Саныч. - Говоришь, через одиннадцать лет после Удара зажегся? А ведь это получается аккурат в 80-ю годовщину освобождения Беларуси от оккупационных немецких войск и в 70-ю годовщину с момента установления самого памятника. Хм, мне кажется, что не к добру это, хоть и кажется символичным. И от надписей на зданиях, вон, тоже нехорошие буквы остались. Лучше пошли быстрее.
Действительно, от гордой когда-то надписи "Подвиг народа бессмертен" осталось устрашающее "народ... ...смертен", а "подвиг" вообще канул в лету. К горлу Саныча подступил комок, на глаза навернулись предательские слезы.
- Мы даже не страну, мы же целый мир просрали... Прекрасный мир...
И первым двинулся вперед. Ему ничего не ответили. Да и что тут ответишь, если человек кругом прав. С немым укором мертвый город взирал теперь на людей. И в каждом его разбитом окне, в каждом уцелевшем и разрушенном здании, в каждом искривленном деревце читался только один вопрос, наполненный болью и скорбью: "За что?" Что на это можно было сказать? И стоило ли говорить хоть что-то? Все оправдания бессмысленны. Да и поздно уже оправдываться, момент упущен, того, что свершилось, уже не исправить. И пусть большинство людей не только не виноваты, но даже не смогли выжить - это ничего не меняло. Теперь природа брала свое одним единственным способом, которого достоин человек, - жестокостью. Так же, как некогда человек огнем и мечом отбирал у нее то, что было нужно ему, она забирала себе жизненное пространство, создавая новую экосистему, в которой венцом будет отнюдь не человек.
Миновали превратившийся за прошедшие годы в непроходимые джунгли Центральный детский парк имени Горького. От входной арки не осталось абсолютно ничего - то ли разрушилась от времени, то ли ее уничтожили растения, буйство которых было не описать словами. Среди деревьев что-то подозрительно шуршало и трещало, но хорошо хоть на глаза не показывалось. Из таких зарослей могло вылезти все, что угодно. По мосту через Свислочь шли цепочкой - он до сих пор был запружен проржавевшими остовами, к тому же от времени лишился некоторых секций. Приходилось не только смотреть по сторонам, но и под ноги, чтобы не рухнуть вниз. К тому же, на мосту они были хорошей добычей для тех, кто мог спикировать с неба. К счастью, обошлось, летающих хищников пока не наблюдалось. Только когда прошли уже большую часть моста, внизу что-то грузно плеснуло. Три ствола синхронно повернулись вниз. Варвар же со своим мачете предпочел лишний раз не дергаться. Плеснуло еще раз, сильнее и как будто бы ближе.
- Там! - глазастый Тостер углядел-таки возмутителя речного спокойствия.