— Гуки, малыш, сверху я тоже не был, — отрывается и нежно в уголок губ чмокает.

— Не понимаю тогда…

— Мы не спали с ним никогда. Я его голым даже не видел. Целовались всего пару раз буквально, я и трогать себя не давал, начинал ломаться.

— Правда? — глаза такие блестящие сейчас в сиянии гирлянд, что сказка просто.

— Правда. Ни во мне, ни на мне никого никогда не было. Только ты. Перестань беспокоиться об этом, ладно?

— А почему?

— Мне не хотелось? — как само собой разумеющееся.

Его лицо расцветает улыбкой и видно, что он отпускает ситуацию. Очевидно сложно принять тот факт, что твой парень был с кем-то, пока у вас был разлад. Но Тэ и не был. Его Тэ не был ни с кем.

— Теперь можно я продолжу? Давай ты не будешь ломаться, расслабишься и будешь получать удовольствие, а может даже и постонешь для меня немного, хорошо?

— Ффух, давай, только за руку держи хотя бы.

Тэ улыбается ему нежно и пальцами одной руки крепко с ним переплетается, сам сползает ниже и устроившись поудобнее снова начинает целовать живот. Не сказать, что он сам не волнуется, ещё как волнуется. Он никогда этого не делал. Не хочется в конце концов больно ему сделать или неприятно. Но главное стараться и ласкать так, как хотелось бы, чтобы ласкали тебя. Тогда сработает.

Он будет делать ему минет и держать его за руку, чтобы не нервничал, ведь у них это впервые. Глупо, но… Бывает ли вообще что-то интимнее?

Чонгук дышать начинает испуганно-жарко, уже когда Тэ осторожно яички в руку берёт и пальцами поглаживает. Тэхёну наоборот даже не кажется это всё странным, в голове одна навязчивая идея — делать ему хорошо. И он делает. Когда осторожно прихватывает ультра-чувствительную кожу яичек губами и ласкает слегка языком, перебираясь к мошонке, целует там, массируя осторожно пальцами, посасывает нежную плоть, а потом чувствует, как по щеке мазнуло влажной головкой. И крышу срывает. Чонгук буквально стал мокрым уже для него. Как это можно выносить вообще?

Расстояние, может, и подпортило отношения, отняло драгоценное время, которое можно было друг на друга потратить, добавило ненужных людей, отобрало возможность что-то друг о друге узнать. Но, блять, такую интересную опцию подарило. Это что компенсация? Оно подарило голод по этому человеку моральный и физический. И это… это кайф, потому что способ этот голод утолить — он вот он, хнычет от удовольствия лежит.

Тэхён чувствует себя безумно пошлым, странным, чувствительным и охуенно влюблённым сейчас. И он настолько хорни, что представить страшно, он сейчас, как тот самый мем «пустите меня, я ему отсосу».

И именно это он и делает. Чонгук напряжённо дышит. Тэ знает — тот с собой борется, чтобы не остановить Тэхёна и не перейти к их старым сценариям. Но с другой стороны, его попробуй сейчас останови. Он облизывает губы и накрывает ими сочащуюся предэякулятом головку, а потом присасывается посильнее, языком обводит её и чувствует какой-то странный солоноватый привкус с горчинкой.

«Значит, такой он на вкус».

Чонгук больно вцепляется в руку, ногтями буквально царапая кожу костяшек. И стонет тихонько.

А Тэхён осознаёт. Он. Отсасывает. Чонгуку. Минет делает. Настоящий. И так весело и озорно сразу становится, какой-то спортивный интерес просыпается. Тэ, открыв рот пошире, стараясь не задевать зубами, насаживается им на член. Полностью не получится сто процентов. Отрастил, блин. Но хотя бы плюс-минус. Руку на основание. Языком по выступающим венкам и голова Тэхёна приходит в движение.

Чонгук, всхлипнув, дёргается несдержанно. Тэхёну естественно прилетает по глотке неприятно, он давится, Чонгук испуганно голову поднимает, как раз в тот момент, когда Тэ, справившись с рвотным позывом на удивление быстро, выпускает пульсирующую плоть изо рта, смотрит в ответ, облизывается пошло, водит по головке губами своими невероятными.

— Ты ничего так на вкус, — улыбается во все тридцать два.

— Чёрт, пожалуйста… — голос дрожит. Тэхён даже не представляет, что с ним его ласки сейчас вообще сделали.

— Пожалуйста, что? — а потом он проводит свободной рукой — другую Чонгук продолжает пытаться сломать — по стволу, растирает по нему собственную слюну, снова присасывается к головке, наслаждаясь фактом того, что Чонгук буквально смотрит. Смотрит, как красивые, пухлые губы, охуенно обнимают его член, доставляя при этом такие нереальные ощущения, что просто обкончаться сейчас прям на старте.

— Стой… я хотел сказать стой, — сдавленным шёпотом на подушки откидывается, захныкав, потому что Тэхён, старается брать всё глубже и глубже, дразнит языком, заводит невозможно сильно, просто безумно, настолько, что Чонгука уже ни капли не успокаивает его рука, за которую он отчаянно цепляется.

— Мне прекратить сейчас, Чонгука? — снова изо рта выпускает, снова им себе по губам, по языку похлопывает и Чонгука ломает безумно, хочется в голос стонать от этого всего. Где он этого насмотрелся? Гук чувствует, как щеки горят, как ноет от перенапряжения тело и решает окончательно отпустить ситуацию.

— Нет, я очень хочу кончить, малыш, безумно просто, дай мне хорошо кончить сейчас, ладно? — сгибает ноги и пальцами в его волосы, слегка натягивает, как он ему раньше, Гук знает — это приятно.

А Тэхён, чью игру наконец поняли, совсем с катушек срывается.

— Не стесняйся, Чонгук, можешь помогать мне, — и всё. И ни слова больше не сказал, снова в рот взял глубоко совсем, с каким-то пошлющим гортанным звуком, Чонгука снова дёрнуло, когда мышцы сократились от наслаждения, он застонал не громко, но так, что Тэхён точно услышал и захотел заставить быть для него громче.

А потом Чонгук не вспомнит, что дальше было. Всё смазалось в одно большое хорошо. От момента, когда Тэ разрешил помогать, до момента, когда Гук откровенно вцепился в его локоны, надавливая на макушку и направляя, от неловких всхлипов и просьб остановиться, до протяжных стонов и «малыш, пожалуйста, ещё немного глубже», от мыслей о неловкости и неумелости, до абсолютно бесстыдного темпа с которым Тэ методично скользил по члену губами, с каждым разом всё сильнее и грубее вылизывая его языком. Чонгук потом будет долго краснеть, вспоминая, какие пошлости в порыве страсти шептал этой очаровательной макушке, мелькающей между ног. И «да, пожалуйста», и «что за рот такой безумный, господи, боже», и «вот так, да, делай вот так, детка», и «я буду трахать тебя всю ночь потом, ты ходить утром не сможешь». И самое забавное, слова любви он тоже шептал. И это, наверное, странно в этой ситуации.

У Тэхёна уже начали болеть губы и неметь язык, он никогда ещё так усердно ими не работал. Горло саднит и першит немного, кто ж знал, что оно для этого не совсем предназначено. Но судя по тому, до чего Чонгука довёл, Тэ сделал вывод, что неплохо у него в оральный получается.

Он за эти минуты, пока сосал ему, услышал стонов больше, чем за все их разы. Обычно Тэ под ним извивается и стонет. Обычно он скулит и просит сильнее, быстрее и глубже. А теперь вот наоборот и в эту минуту Тэ осознаёт — сверху попробовать жуть как хочется. Особенно, когда Чонгук захныкал, отчаянно сводя дрожащие колени, и потянул за руку, которую не выпустил ни разу, наверх.

— Я всё, Тэтэ, всё почти, — Тэхён выпутал из цепкой хватки свою руку, обнял его ею, просунув под шеей, и зафиксировав одно его колено своим, чтобы не сводил ноги, принялся ласкать его член ладонью.

— Давай, кис, — и в пару движений довёл его, задыхающегося, до финала.

Тот с цепкими руками в плечи, гортанным стоном, дрожащими конечностями, кончил очень ярко и так хорошо ему, пожалуй, никогда не было.

А Тэ смотрит на него, откидывающегося на подушки, зачарованно буквально. Ресницы дрожат, дышит через рот, постоянно губы облизывая в истоме… Он невероятно красивый, чувственный, нежный и уязвимый перед ним ужасно сейчас. Тэхён хочет видеть его таким под собой как можно чаще. А ещё поражает понимание, как много Чонгуку ещё предстоит попробовать, будучи снизу. И это всё ему он, Тэхён, покажет. Никто другой. Только он. Нужно будет сказать ему об этом после.