— Вы ещё дети, Чонгук, какая любовь? Какие чувства? Это просто гормоны. Мы с твоей матерью в вашем возрасте тоже думали, что это любовь, и что из этого вышло?

— Я тебе беременная женщина что ли, чё ты мне постоянно гормонами этими тыкаешь? У меня их столько нет. Ну знаешь, вышло неплохо так, мама говорит, что это была любовь, раз я такой классный получился, — смотрит с вызовом, знает, что цепляет за живое. И он прав, потому что Намджун не находит, что ответить.

— И мы — не вы, пап. У нас совершенно другая пара, во всех… смыслах.

— Да какая разница, чем вы отличаетесь, пускай пара не совсем традиционная, чувства у всех одинаковые и заканчиваются они тоже одинаково. Я просто пытаюсь заботиться о твоей будущей жизни, не хочу, чтобы у тебя было, как у нас.

— Бинго.

— Что?

— Ты только что признал, что потратил миллионы наших с ним нервных клеток, заставил нас страдать так, что на стену лезть хотелось, отобрал у него стажировку, о которой он мечтал и на которую тяжело работал шесть лет, отнял у нас минимум сто восемьдесят суток — просто так. В этом не было смысла даже для тебя, ведь ты сам сейчас сказал, что нет разницы, какая пара, чувства у всех одинаковые. Так против чего ты боролся, пап?

— Господи… даже если это и так, я признаю, что мои взгляды для современного мира слегка радикальны, но это не отменяет того, что я сказал о чувствах.

— Да, а ещё если читать между строк, то сравнивая мои отношения с вашими с мамой, ты буквально назвал меня ошибкой, — а вот это больно. Нельзя так больно кусать родителей, крошка Чонгук-и.

— Ты с ума сошёл, как ты можешь такое говорить?

— Ну ты же говоришь.

— Чонгук, я не считаю тебя ошибкой. Ты родился в любви.

— Тогда что ты несёшь? Ты сам себе противоречишь, боже.

— Я просто говорю, что к серьёзным чувствам нужно приходить в сознательном возрасте, окончательно в себе разобравшись.

— Я разобрался.

— А он?

— Думаю, тоже.

— С каких пор он вообще может тебя касаться?

— Он всегда мог, пап, очевидно же.

— Ладно, я вижу, что адекватно мыслить ты пока не планируешь. Обязательно скажи мне если что-то изменится потом, ладно?

— Хорошо, пап, я буду сообщать тебе, когда будут меняться месяцы на календаре и времена года, сообщу, когда скаканёт курс воны к доллару и

обязательно ночью позвоню напомнить, что изменился год, а ещё буду звонить в твой и свой дни рождения, сообщая, что вообще-то изменился наш возраст… — усмехается.

— Ты же понимаешь, что я не об этом?

— Ты же понимаешь, что навряд ли уже что-то изменится? Можно я буду просто любить, м? Ты либо принимаешь, либо нет, это твоё дело, но я буду действовать как посчитаю нужным. И да, я надеюсь, что у нас с ним вот это самое однажды в жизни и навсегда. Ладно? Мама приняла сразу. Попробуй и ты тоже.

— Прям таки сразу приняла?

— Как только выслушала.

И Намджуну, правда, нечего больше сказать.

— Я пойму если ты не захочешь больше общаться. Но мне тоже нужно строить свою жизнь. Любить и получать любовь. Разбираться с моими тараканами, — руки приподнимает, демонстрируя, — он мне помогает, как ты этого не поймёшь. Мы не просто сосемся по углам, трахаемся, как кролики и делаем всё по приколу, лишь бы было. Я буквально умирал вдали от него и вот во что себя превратил, понимаешь? — покрутив руками, чтобы было видно, что они пока не в порядке, убирает их в карманы.

Намджун видит. Сын впервые разрешает посмотреть на его руки близко. Шрамы, много-много мелких, тонких шрамиков по тыльной стороне ладоней. И отцу становится больно за ребёнка. И правда, ну почему он вообще решил лезть? Не поступи он с ними так жестоко, может, уже и разобрались бы с его здоровьем. У того ведь, и правда, тогда были будто бы совсем здоровые руки, горели глаза, он постоянно был в приподнятом настроении и делал особенные успехи последние полгода в школе. Неужели это с ним связано?

— Не неси чушь, Чонгук. С чего бы мне не хотеть общаться. Ты мой сын, как бы оно там ни было. Может, я и приму когда-нибудь. Дай мне время.

Чонгук смотрит удивлённо. Такого он, конечно, не ожидал. Смотрит выжидающе, подвох ищет. Но не находит и улыбается понимающе.

— Спасибо, пап, — тянет руку для рукопожатия.

— Уверен?

— Я буду в порядке.

Намджун бегло пожимает тёплую, перемазанную огромным количеством крема, красную ладошку.

— Я пойду в общем, извинись за меня, ладно? Вспыльчивый у тебя папаша. На Рождество ты с ним, я правильно понимаю?

— Если ты не сильно против, мы бы могли заехать в гости вечером. Но встретить Рождество я вдвоём хочу с Тэ.

— Окей, звони если что, ладно? Я не молодею, в конце концов.

— Замётано, — вот так вот просто. Легко и по фактам смог спокойно поговорить с отцом и отстоять свою точку зрения и счастье. Поставить его на место и навсегда провести границу между личным и тем, куда ему есть доступ. Почему нельзя было вот также просто тогда, полгода назад?

Наверное, просто судьбе так угодно было. Чтобы они чему-то да научились. А с последствиями справиться никогда не поздно. По крайней мере, теперь они знают каково им друг без друга. И это знание… Помогает в чувствах разобраться как ни странно.

Намджун выходит из кухни, напоровшись естественно на взгляд больших карих.

— Счастливого Рождества. Извиняюсь… за неудобства.

И выходит из квартиры бывшей жены, в которой теперь, кажется, живёт его сын вместе со своим парнем. Комично получается. Но, возможно, Намджуну стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь. Хотя бы для того, чтобы не потерять его окончательно.

***

— Всё слышал?

— Слышал… — глаза увлажнились опасно. — Он извинился даже.

— Я специально попросил тут остаться, чтобы тебе слышно было. Ты в порядке? Почему смотришь так? — присаживается рядом, гладит по коленке парня.

— Я влюбился невозможно просто.

— Ммм, и в кого же?

— В парня своего.

— Здорово, — целует в губы. — А я трахаться хочу, Тэ, — оторвавшись, смотрит серьёзно совершенно.

— Чонгук, ну утро же.

— И что? Нужно определённое время какое-то для этих дел?

— Не знаю, но в любом случае, насколько я знаю, опасно вот так часто промывание делать, — морщит нос.

— Ну так ты не снизу давай. Моя очередь балдеть.

— Хочешь? Правда? — оживляется.

— Очень.

— Класс, — забирается к нему на колени, тот резво руки на бёдрах устраивает. — Но предлагаю всё равно ночью. Прикинь, в рождественскую ночь такое устроить?

— А как дожить?

— Обычно, извращуга.

— Я волнуюсь теперь очень, — лицо в ложбинке шеи прячет.

— Я буду очень нежным с тобой, кис.

— А объяснишь, как там… это всё?

— Ну естественно.

— I lost myself, seventeen.

— Then you came, found me.

— No other magic could ever compare.

— Мы ужасно поём, знаешь?

— А что? По-моему неплохо.

— Давай лучше потанцуем?

— А давай.

— Я люблю тебя, моё Рождественское чудо.

— А я люблю тебя, давай повторять это друг другу каждый день?

— А давай.