— Почему?

— Я ужасный. Я тебя толкнул тогда на стену, сильно больно было? — смотрит так виновато, что сердце щемит. — Покажи, где болело, я… я, не знаю, сделаю что-нибудь. Я, наверное, совсем неадекватный стал.

— Не надо, Тэ, оба накосячили. А ужасный в этой ситуации только мой отец. Нигде мне больно не было, успокойся. Я за этот месяц, как тебя увидел, очень много думал и наконец более-менее успокоился. Мне даже сейчас спокойно, хотя я этого разговора столько ждал. И я безумно рад, что ты пришёл.

— Почему?

— Потому что ты солнышко. Даже если сейчас ты просто уйдёшь, мне будет легче, чем раньше, потому что я тебя уже увидел, — ложь, конечно, откровенная. Легче в таком случае точно не будет. Это же его Тэ. Как его можно отпустить?

Ну, конечно. Уйдёт он. Десять раз, ага. Тэхён резво в голове соображает, как сделать так, чтобы не уходить отсюда. Никогда. Вообще никогда. Потом со всем этим разберутся. Он готов был у него на шее повиснуть, и не зная, как оно всё на самом деле. Сейчас хочется его колени обнять буквально. Он столько страдал, а Тэ его так обидел. Тэхён его не заслужил.

— Прости, прости, Чонгук, пожалуйста. Я тебя не заслуживал никогда. Ты… ты самый лучший, прости, ладно? — побитым щеночком смотрит.

— Всё, поизвинялись и хватит. Я могу одну вещь сделать, которая мне сейчас очень нужна? Всего одну, честно.

Тэ кивает непонимающе. А в голове сиреной: «Поцелуй, поцелуй, поцелуй». Потому что это как раз та вещь, которая ему, Тэхёну, сейчас очень нужна.

Чонгук поближе подходит, руки на его щеках устраивает.

«Поцелуй, поцелуй, поцелуй».

Тэхён настолько сильно этого захотел, что даже губы слегка приоткрыл. Как дышать забыл. Но Чонгук не поцеловал. И губы остались без внимания совершенно. Он осторожно приблизился, слегка наклонил его голову к себе руками и нежно-нежно. Бережно. Трепетно. С какой-то безумной осторожностью. Целомудренно прижался губами ко лбу. А Тэхён так и умер внутри сразу же. Рассыпался на мелкие детальки. Собирайте его теперь, как пазл. И потому, что большего хотел, и от количества нежности в этом незамысловатом действе, и от страха, что тому неприятно касаться стало. Может же быть такое?

Чонгук немного испуганно дышит, потому что сам боялся целовать, даже вот так невинно. Проверял, а сможет ли? Смог.

И лейтмотивом из одной головы в другую «Мало».

А до Тэхёна доходит. Касания. Перчатки?

Он кладёт руки на чужие и отрывает их тёплые от своего лица. Чонгук однако совершенно неправильно этот жест понимает.

— Прости, прости, пожалуйста, я не должен был, я черту перешёл, у тебя отнош…

Тэхён его лепет мимо ушей пропустил, он осторожно пробирается тонкими, ловкими пальцами под рукава свитера, подцепляет основания перчаток на обеих руках, поднимает на него глаза и смотрит вопросительно, разрешения взглядом спрашивая. Чонгук смотрит в ответ, понимает к чему это всё, и такой коктейль из боли и вины почему-то у него в глазах внезапно начинает плескаться, что становится страшно. Однако на молчаливую просьбу он кивком отвечает, давая добро. Тэ решительно тянет перчатки на себя, высвобождая его руки.

И лучше бы он этого не делал.

Это не кожа.

Он снова берёт его руки в свои, уже не задумываясь о том, может Гук это терпеть или нет.

Это не кожа.

Смотрит внимательно, пытаясь осознать, что это и что с этим теперь делать.

Это пергамент.

Тонкая, сухая, очень хрупкая бумага. С которой обращались очевидно очень плохо, и она во многих местах потрескалась до красных трещин, кое-где они уже зажили белыми тонкими полосочками шрамов, которые, чёрт его знает, исчезнут когда-нибудь или нет, а кое-где трещинки почти кровоточат.

Это не кожа.

— Всё… — голос срывается. — Всё, чего мы вместе добились. Всё, что лечили. Всё насмарку, — качает Тэ головой. И вот сейчас ему по-настоящему больно. Всё, что было до этого, — ерунда. Ещё полгода в расставании и неведении оформите, пожалуйста, а руки его искалеченные заберите обратно. Верните всё, как было. Они же были совершенно нормальными тогда, в их последний день.

— Прости меня?

Тэхён осторожно руки перехватывает поудобнее, чтобы не отнял и не спрятал. Гладит большими пальцами чувствительную кожу ладошек. Даже она сухая.

— Так сложно было мазать их кремом каждый вечер?

Молчит.

— Там не было подходящего крема?

Молчит.

— Ты ведь мог попросить, мама бы отправила тебе хороший.

Снова молчит.

А потом взгляд упирается в стол. Точнее в то, что стоит на нём. На тумбочке около телевизора. В шкафу. Крема. Штук десять не меньше. Запечатанные?

— Чонгук? — испуганно взгляд его лицу виноватому возвращает.

— Она отправляла и Чимин покупал, — тихонько.

И до Тэхёна доходит.

«Чёртов ты придурок, Чон Чонгук».

— Ты специально их не мазал и не мажешь, я прав? Ты специально добивался того, чтобы они вот такими стали. Это же хуже, чем было, в десятки раз. Ты специально, скажи, да?

Чонгук зачем-то порывается таки руки отнять, Тэ удерживает, губы поджимает раздосадовано.

А тот молчит.

— Я не отстану и не уйду никуда, пока ты не ответишь.

«А я будто бы хочу, чтобы ты уходил».

— Психотерапевт говорит, что это своего рода селфхарм. Думает, что я себя так наказывал. И… много в общем, что ещё там думает. Я не знаю, прав или нет он, мы не особо с ним пока об этом говорим. У меня было мало встреч.

Тэхёну натурально страшно становится. Когда они с Гуком обсуждали его будущий поход к психотерапевту раньше, это не звучало вот так странно и страшно.

Хочется, конечно, поорать на него. Хочется отчитывать. Но он не виноват. Виноваты люди, которые его до этого довели. И те, кто это упустил. Родители — одним словом. И один Ким Тэхён, который ему когда-то поверил, хотя не должен был. Парадоксально.

— А ты всё такой же, Чонгук, — парирует Тэ, руки выпускает и отходит, у Чонгука сердце снова разбивается, а только-только склеиваться начало.

«Ему противно. Слабаком считает…»

Но Тэ моментально снова перед ним появляется с одним из тюбиков в руках. Выбрал какой-то один с алоэ вера.

— А ну, давай, — командует. — Ой и щипать сейчас будет, готовься.

Чонгук послушно руки подаёт и внутри всё трепетать начинает. Ему никто никогда не мазал руки кремом с тех пор как это всё случилось. А Чонгук помнит, руки у Тэ нежные, но сильные, кожа на них гладкая и приятная до жути, движения мягкие и плавные, но за месяцы в отношениях с Чонгуком натренированные и отточенные. Вот и сейчас он привычно аккуратно распределяет субстанцию по рукам, нежно, но с нажимом массируя пострадавшую кожу. И знаете, такой массаж рук никто никогда не научится делать, так может только он. Ради такого можно и потерпеть боль, которая придёт потом, когда крем начнёт впитываться. Чонгук поражается тому, откуда у человека, у которого вроде бы есть отношения сейчас, столько невыраженной нежности? Столько трепетной заботы в этих касаниях.

А потом, правда, щиплет. Так, как никогда раньше.

А Тэхён всё понимает как обычно, шепчет своё «терпи, терпи, терпи», дует на кожу, продолжая поглаживать, и стоит с ним вот так вот долгих минут десять, держа руки в своих ладонях, ничего не говоря, не осуждая, повторяя все эти махинации, пока Чонгук не выдыхает окончательно, потому что перестало быть больно и неприятно.

— Мне так нравится снова трогать кожу, — неловко усмехается Чонгук.

Тэ смеётся тихонько в ответ и делает то, что Чонгуку больше всего сейчас нужно, словно мысли читает. Тянет за руки к себе и прижимает внезапно очень крепко. Окунув в свой запах, окутав своим теплом. Сердце из груди выпрыгивает, кажется, у обоих. Чонгук снова выдыхает облегчённо абсолютно. Где-то может быть лучше и безопаснее, чем в этих объятиях? Насколько некрасиво у того парня Тэхёна обратно себе украсть будет? Чонгуку Тэ нужнее, он без него как вообще будет, если тот сейчас уйдёт?

Он не может уйти. Не после того как Чонгук его дождался. Или может?