— Ударил? — голову моментально поднимает, глаза такие большие и шокированные, как у оленёнка. Чонгук едва не тонет в них, забыв вообще к чертям, о чём они тут разговаривали.

— Не бери в голову, — трясёт шевелюрой, опомнившись. — Ну вот, я ему сказал, что больше к тебе до конца учёбы не подойду, ты уедешь на стажировку, а потом уже его моя жизнь касаться не будет…

— Я на стажировку? — хмурится.

— Перебиваешь, — смотрит с улыбкой, почему-то слова стали даваться куда легче, чем до этого. — Изначально учительским голосованием первое место в розыгрыше занял ты, разумеется, за тебя проголосовали сто процентов учителей, — Тэхён совсем растерянным становится. Получается, он тоже выиграл. И что это? И как вышло то, что вышло? — Второе занял я с небольшим отрывом и третье, с подачи отца, Кёнха, потому что она вроде как на соревах часто места со мной занимала призовые, и у неё родители спонсоры плюсом. Я уже всё вот это полностью потом узнал. Чимчима там и в проекте не было. Он в жизни туда никогда не хотел, расстроился сам ужасно, что его, считай, вынудили, но отец просто впихнул первого попавшегося по баллам. А там он лидировал, потому что олимпиады по английскому каждый год выигрывал.

— Чимчим…

— Не обижайся, я его у тебя не отбирал. Я вижу, что ты ревнуешь. Но не нужно. Он просто поддержал меня. Он… очень хороший. Я ему безумно благодарен.

— Я не ревную, — краснеет, дураком себя почувствовав. — И что дальше было?

— Ну, а дальше его бомбануло, он наорал на меня, заявил, что отчислит тебя за нарушение правил мол. При мне начал документы какие-то готовить. Я разревелся позорно, начал ещё больше пререкаться. Он психанул и сказал, что единственная возможность тебе спокойно доучиться и поступить — это мой отъезд в Австралию. Я поверил, что он тебе всё испортит, потому что, ну, ему невозможно было не поверить. И когда я тебе всю ту чушь говорил, он на проводе висел. Ну, в смысле, у меня телефон в кармане был, чтоб он всё слышал.

— Чонгук…

— Вот сейчас это всё так тупо, неправдоподобно и по-дебильному звучит, я бы сам себе не поверил. А последние полгода только и представлял как расскажу всё и гадал, что же ты мне на это ответишь, — усмехается и рукой по волосам проводит.

Тэхён задыхается. Всё вот именно так, как он придумывал себе в своих мечтах постыдных, в которых Чонгук однажды возвращается, Тэхён плюёт на свою гордость и всё у них хорошо.

— Как же… почему же?

— Я не мог тебе рассказать сразу. Ты бы сто процентов пошёл к нему. Он бы не стал тебя жалеть. Он на полном серьёзе заявил мне тогда, что рано мне ориентацию менять и жизнь портить. Я не знал, как ему объяснить, что до тебя и не жил, можно сказать. Про ориентацию вообще молчу, — больненько снова. Почему все родители не могут быть как мама Тэ? — Я тогда заистерил и это была моя ошибка, может, и получилось бы решить всё по-другому если бы я ему нервы слёту мотать не начал своими истериками. Не знаю теперь уже. Ну, и единственное хорошее в этой ситуации, как ни странно, это то, что я общаться начал с мамой. Я убежал тогда к ней сюда. С щекой разодранной. Рыдал тут, как ненормальный, перепугал её, рассказал всё, про руки тоже. Ну, про всё в общем. И она поняла. Извинилась, что не общались, пообещала помочь, даже с тобой поговорить пообещала если понадобится, чтобы ты простил, ну, и больше я в школу не вернулся. Не знаю, заметил ли ты. Это она посоветовала не рисковать и не ломать тебе жизнь. Она посоветовала сделать, как он хочет, и улететь. А ещё сказала тогда, что всё наладится. Что если было что-то настоящее, то оно вот так вот всё не закончится. Я поверил и улетел, — губы поджимает.

«Сказал. Наконец-то сказал».

— Почему ты раньше не рассказал? — и столько обиды праведной в голосе. А ещё он дрожит опасно. Как бы не заплакал. — Почему?

— До твоего поступления я не рассказывал и другим запрещал говорить, потому что боялся, что ты к нему пойдёшь разбираться или ещё чего. А потом… мне обидно было, Тэ. Я же тоже не железный. Я тогда тоже многое потерял. Я надеялся на всякую ерунду, что не поверишь, что напишешь, что пойдём к твоим родителям помощи просить или сбежим вообще. На всякий бред в общем надеялся, но только не на такой конец. А ты поверил. И столько наговорил… И таких вещей, которые вот так просто не забываются. И вот так вот сразу, словно оно копилось у тебя долго, а я и представить не мог, что у тебя обо мне такое мнение в голове имелось. Что я тебя использовал, что не любил, что лишь бы потрахаться…

— Не надо, — глаза жмурит, — пожалуйста. Я помню, что я говорил. Я изначально ничего такого не думал, конечно. Ничего подобного в голове не было, клянусь, — его разуверить в этом нужно сто процентов, нельзя, чтобы он думал, что Тэ, правда, был о нём такого мнения. — Я просто хотел на эмоции вывести, чтобы ты сказал правду, почему бросаешь, — и это чистой воды истина. Так оно и было. — А ты отвернулся и всё. Я подумал, что раз не смотришь на меня даже, раз отворачиваешься от меня вот так, то я прав, значит.

— Я отвернулся, потому что ты плакал, я не мог смотреть и плакал сам, — пожимает плечами, как ни в чём не бывало. Будто бы и не странно это ни разу.

«Плакал сам…»

Ай. А вот это побольнее всего остального в разы.

— Ты должен был мне рассказать. Почему ты принял такое решение в одиночку, почему, Гуки? — впервые за долгое время с его уст, наконец, срывается это нежное прозвище. Чонгуку оно сиропом по сердцу.

— Наверное, должен был. Многое можно было сделать по-другому. Сказать по-другому. Но что было, то было. Мне было больно, я в своей истерике вообще себя не контролировал. Что говорю, что делаю. У меня была одна цель — сделать так, чтобы тебя это не коснулось. Защитить тебя. Но по итогу я только твою мечту отобрал и сердце разбил. Ты бы знал, как я ненавидел сраный Сидней, если бы не Чимчим… я бы чокнулся, наверное, там, — головой качает.

«Защитить тебя…»

— Чонгук… — Тэхёну снова воздуха не хватает. Глаза щиплет. Вот так вот глупо они всё потеряли? Вот такая короткая и нелепая история? Серьезно? Вот поэтому? Можно ведь было всё по-другому сделать. Или нельзя?

— Эй, эй, эй, не надо, Тэ, слышишь, не надо, не плачь, прошу тебя, — в мгновение ока рядом оказывается, в глаза заглядывает. Чонгук не может смотреть, как Тэ плачет. Сейчас так тем более. — Не надо плакать. Сейчас уже времени не вернешь. По-другому не переиграешь это всё. Не плачь. Оно того не стоит.

Тэхёну стыдно за свою слабость становится. И правда, плакса прям. Он голову вверх задирает и моргает часто-часто, непрошеные слёзы прогоняя. Рука Чонгука опустилась на плечо и греет, легонько поглаживая. И она такая необходимая и неотъемлемая сейчас.

— Я знал, я вот знал, что что-то не так. Я знал, — выдыхает судорожно. — Но я тебя специально заблокировал везде, чтобы не было соблазна следить или написать. Так бы точно сорвался.

— А я всё равно следил.

— Да? Как? — смотрит удивлённо, слёзы, не успевшие сорваться вниз, в уголках глаз скопились и ресницы намочили. Чонгук приближается и, затаив отчего-то дыхание, пальцем легонько промакивает немногочисленную влагу, она моментально в перчатку впитывается, он отнимает руку, а Тэ умирает, как хочет, чтобы тот её вернул.

— У Чимина пароль от его тви выпросил, — усмехается немного хрипло.

— Правда? — ещё более расстроено, теперь ещё сильнее злит собственное бездействие.

— Ага.

— Я ужасный.

— Эй, ну почему?

— Я не попытался ничего выяснить и исправить. Ничего не попытался, как ты и говорил.

— Ты прости за наезд в гримёрке тогда, я сам не знаю, стал бы верить или нет, окажись в такой ситуации на твоём месте. Я злой просто был. Ты все соревнования психовал, я видел и так подойти хотел сильно, ждал окончания. Сам перепсиховал. В итоге подошёл, а там и парень твой, и ты меня чуть не побил потом, комбо прям и в общем… извини за это, ладно?

— Не извиняйся передо мной ни за что. И никогда, — понимающе кивает в противовес своим словам.