— Спасибо, пап, я заеду вечером, звони мне в случае чего, — кланяется, пожав отцовскую руку, и выскальзывает в открытую дверь.

Старший Минхо с удивлением рассматривает сжатые в кулаки руки старшего сына.

— Ты передержал его в тепле, Мин Хо, он уже вырос. Тебе не стоит больше так сильно заботиться о нём, пора бы заняться и своей личной жизнью тоже.

Тэхён тем временем нетвёрдым шагом доходит до конца коридора, следователь испуганно подрывается со стула и бросается навстречу. Очевидно у Тэ на лице сейчас написана крайняя степень расстройства, как бы тот в палате не храбрился.

Старшие Кимы смотрят на младшего ещё пару минут, Чонгук на другом конце коридора совершенно собственнически опускает ему руки на плечи, что-то тихонько говорит и, не выдержав, увлекает в объятия. Мин Хо непроизвольно дёргается.

— Отец, ты должен прекратить его работу в полиции. Это опасно, это глупо, сумасбродно, бессмысленно и, судя по тому, что я вижу, аморально.

— Не понял?

— Ты что, не видишь? Его начальник его совращает, смотри, как он его зажал! Ты знаешь нашего Тэ, он никогда не умел выбирать себе любовников.

— Не мне тебе рассказывать, что все его несостоявшиеся отношения — это твоих рук дело.

— Я спас его не от одного наркомана, между прочим, сказал бы мне «спасибо»!

— Он тебя никогда об этом не просил. Правда ведь? Когда ты уже поймёшь, что он отдельная личность и сам должен выбирать, как ему жить? Пока я, каюсь, безуспешно, старался сделать так, чтобы он наделал ошибок, для того, чтобы понимал, что ответственность за них нести ему одному, ты продолжал ему потакать, сводя все мои усилия на «нет». И делил эту ответственность на двоих. Я только недавно это понял. С тобой ведь я в своё время поступал точно также, как с ним, и сработало. Ты вырос прекрасным человеком, вот я и думал всё, чего же метод воспитания одинаковый, а младший такой оболдуй. И на днях понял, а сейчас убедился. Ты слишком привязан к нему и слишком заботишься. Балуешь его с детства. Наши методы воспитания разнились вот и вышло то, что вышло. Я его на длинной привязи, ты же к нему с объятиями. Не думаю, что ему это нравилось хоть когда-нибудь. Так давай не будем лезть хотя бы сейчас, когда у него вроде бы появился хоть какой-то вектор в жизни. Кто знает, куда это приведёт. А следователь… я узнавал про него. Он не плохой человек. И не думаю, что тот его когда-либо к чему-то принуждал. Посмотри, как наш за него цепляется. Это дорогого стоит, зная Тэхёна. Обычно он клоунит в любой непонятной ситуации, а тут вот спокойно показывает свои слабости. Не получилось у нас воспитать, может, хотя бы у него получится. Я уже вижу подвижки, он давно не разговаривал со мной уважительно.

— Но…

— Давай без «но». Тебе самому неплохо бы съездить на работу. С мамой я побуду сам, а ты поезжай домой, выспись хорошо и утром в компанию, там новый договор с логистами нужно будет обсудить и подписать. Хочешь быть директором — надо бы иногда и работать.

И Мин Хо слушается. Не потому, что согласен. Не потому, что прислушался к словам отца и принял их, как должное. А скрипя зубами, сжав кулаки и обиженно сопя. Куда проще держать возле себя и заботиться, чем позволять кому-то делать это за тебя, обуславливая это всё братской любовью. Куда проще, чем даже самому себе признаться, что любовь эта братской быть перестала лет эдак восемь назад. Куда проще признать, что из всего на свете именно это как раз и аморально.

***

Чонгуку плохо в больнице. Да, она не похожа на муниципальные унылые больницы, где он успел побывать. Но тут всё те же ослепительно белые стены. Отвратительный запах антисептика и медикаментов. И всё та же угнетающая атмосфера. За десять минут отсутствия Тэхёна Чонгук успел даже немного поработать, зависнув в чате с Юнги. Но в мыслях продолжала свербеть мысль, что вот ещё минут десять в этом месте и голова взорвётся от напряжения. Чонгуку ужасно не нравятся больницы.

Но Тэ не заставил себя долго ждать, немного попрепирался с братом в дверях и улизнул из палаты.

Тэхён подходит к нему совершенно разбитым и расстроенным. И что делать в такой ситуации подсказать мозг отказывается, зато подталкивает к решительным действиям глупое сердце. Он уже показал, насколько неравнодушен, привезя его сюда и дождавшись.

— Мне можно тебя обнять?

— Если честно, я только этого и жду.

Пара секунд на то, чтобы, случайно мазнув тёплыми губами по чужому лбу, устроить его удобно в своих объятиях и легонько прижать к себе. Ещё пять на то, чтобы он пробубнил, что же с мамой всё-таки случилось, куда-то в плечо.

— Всё будет хорошо, она поправится, главное, что не парализовало, по статистике после инсультов…

— А ты у нас дохрена эксперт во всём, получается, откуда ты можешь знать?! — Тэхён внезапно пытается выпутаться из объятий.

— Тшш, я ни в коем случае не обесцениваю твоё беспокойство, но моя бабушка пережила два инсульта, спокойно восстановилась после них, прожила прекрасно не один год, а умерла несколько лет назад вообще от рака, я знаю, о чём говорю, и просто пытаюсь объяснить тебе, что не стоит слишком сильно бояться. Раз на раз, конечно, не приходится, но с твоей мамой, судя по тому, что я от тебя услышал, всё, правда, будет хорошо. Успокойся.

И тот успокаивается. Устало выдыхает в чужое обтянутое рубашкой плечо и понимает, что Чонгук выскочил из отделения, даже куртку не взяв, хотя вечером будет прохладно, несмотря на то, что подступает лето.

— Почему ты мне не разрешаешь фотки смотреть? Раньше я смотрел.

Вопрос застаёт врасплох. Но Чонгук быстро собирается с мыслями, это же Тэхён, разумеется, будет сейчас прыгать от темы к теме.

— Потому что сейчас ты моя ответственность. И если я считаю, что так будет лучше для твоей психики, я тебя от этого отгорожу.

«…ты сейчас заткнёшься и ты будешь помогать разгребать, как ты сказал, наше дерьмо, делать то, что я говорю, и только попробуй начать жаловаться, сейчас ты под моим началом…».

«Ты моя ответственность».

Если бы Тэхёну было семнадцать, он бы подумал, что у него что-то с сердцем, настолько сейчас странно в груди защемило. Но Тэхёну не семнадцать, он взрослый человек, пусть и пока несостоявшийся, но он прекрасно понимает, что это всё сейчас значит. С сердцем проблем нет. А вот со всем остальным… Ким Тэхён, как же ты так влип?

— Не слишком ли много заботы на одного некудышного меня?

— Не слишком. Но если тебя смущает, то всегда пожалуйста, можешь посмотреть, но ты и сам, я думаю, понимаешь, чем тебе это аукнется, там, правда, отвратительное зрелище. Я ничего не запрещаю, сильно захочешь — смотри. Разве что мне же потом тебе волосы в туалете держать. Но это детали.

«Мне до пизды кто тебя сюда засунул».

«Мне до пизды какой у тебя и с кем уговор».

«Либо ты работаешь и не отсвечиваешь, либо катишься куда-нибудь приблизительно нахер».

«Как-то быстро вам стало не “до пизды”, следователь Чон, не находите?»

— Ффух… хрен с тобой. Кстати, не смущает вот так обниматься стоять посреди больницы?

Тэхён приподнимает голову и вглядывается в тёмно-карие радужки напротив.

— Я за свою жизнь столько раз от чего-то отказывался, потому что «смущает», — и боялся сказать, и боялся попросить помощи, настолько долго, что лишился армии, но приобрёл строчку «инвалидность первой группы» в медицинской карточке, но Тэхёну об этом знать не обязательно, — что в свои двадцать шесть могу себе позволить не смущаться того, на что и внимания-то никто не обратит. Это же сущая мелочь. А тебя не смущает? Твои родственники выглядывали из палаты, а ты тут с начальником…

— Пофиг. Они знают про меня, — молчит, думает, отстраняется и сам идёт к выходу. Чонгуку ничего не остаётся, кроме как последовать за ним.

***

— Я думаю, что это Хосок, — заявляет уже в машине, — он патологоанатом, он легко бы добыл яды, он запросто мог бы разделаться с кем угодно из них, мы ничего не знаем о его прошлом, и вообще он мог скрыть любую деталь в отчётах о вскрытии тел, мог наоборот что-то добавить, у него столько полномочий, что вообще можно все эти отчеты как свой собственный сценарий к фильму писать и управлять событиями.