Всё началось с Хаоса.

Вечный, безграничный, всепоглощающий, тёмный Хаос. Всё и ничего одновременно. Зияющая пустота и — парадоксально — источник жизни.

Существовал лишь он, и всё родилось в нём и от него же: весь мир, энергии, богиня Земля — Гея и самая могущественная сила, оживляющая всё и вся, — Любовь, она же — Эрос.

Богиня Земля — Гея, её сын Небо — Уран, который раскинулся небесным сводом над землей, глубоко под ней родился мрачный Тартар, он же — ужасная, мёртвая бездна. Хаос также породил Вечный мрак — Эроб и нежную ночь — Никту. От них в свою очередь произошли вечный свет — Эфир и день — Имера.

Тьма порождает Свет, Земля порождает Небо.

Земля, небо, свет и тьма создали этот мир, воздвигли горы, раскинули океаны. Силы сходились между собой и породили на свет титанов и великанов-циклопов. Титаны в свою очередь воссоединялись и сквозь тяжбы и перипетии производили на свет богов.

Богов света и тьмы, хороших качеств и плохих, богов правды и лжи, верховных богов и божков, богов войны и мира, богов воды и земли, богов любви и ненависти.

Дети Хаоса, Титаны и Олимпийские боги. Создатели этого мира или не более чем религия древних греков, положившая начало всевозможным проявлениям искусства по всему миру?

***

— А можно просто от меня отъебаться?

— Ты мне противен.

— Взаимно до невозможности, пап, — бросив последнее слово аки ругательство.

Тэхён поправляет на лице свои тёмные Ray Ban, которые прячут под собой огромные синяки под глазами, полопавшиеся капилляры и всё ещё немного расширенные от дури зрачки после второй… или уже третьей ночи, проведённой где-то в каком-то клубе с какими-то людьми.

Тусоваться заебало, бухать заебало, отец заебал. Сейчас бы, если честно, потеряться надолго где-нибудь. Хотелось бы на Бали, может быть, или в Тайланд хотя бы. В идеале вообще необитаемый остров.

Но судя по последней выходке, Ким Тэхён, двадцать четыре года, поедет не на Бали, а куда-нибудь приблизительно нахер. А ведь он обещал отцу, что не придётся забирать его пьяного и накосячившего из полиции, ну, хотя бы пару месяцев. Не получилось, не срослось. Ну, случается дерьмо, ну, притёр кого-то возле клуба на машине пьяный. Чё бубнить то? Никто ж не умер.

— Так и чё? Долго мне тут сидеть?

Нестерпимо болит голова, сушит жутко, отходняки не самые приятные. Химка была лишней однозначно. Тэхён бы задумался, почему он берегов не видит, и, когда перебухает, его не остановишь, но сейчас не до этого.

— Нет, не долго, я просто хотел сообщить, что все счета, открытые мною тебе, я заморозил.

— Мне похуй.

— Разумеется. Рассчитываешь тусить также, зарабатывая на своих кальянных? Ты же пропьёшь всё через месяц.

— Это будет моя проблема, правильно? — пристукивает ладонями о подлокотники кресла, поднимаясь.

— Тэхён, я не требую от тебя невозможного, мне до лампочки всё, чем ты занимаешься, глубоко наплевать с кем ты спишь, что ты куришь и где пьёшь. Я тебя уже вообще не трогаю. Я прошу одного — не спускать в унитаз мою репутацию, которую я чёрт пойми сколько лет зарабатывал. Это сложно?

— Да.

Ким Тэхён, двадцать четыре года, не то чтобы на отца обиду какую-то имеет. Он его никогда не унижал без повода, не бил, обеспечивал лучше, чем многих родители обеспечивают. Но Тэхён вот такой. И ничего с этим не поделаешь. Третий ребёнок в семье, сын от второй жены, брак с которой заключён по расчёту, потому что она более подходящая партия для богатого бизнесмена. И Тэхён даже не наследник. Нет, он определённо получит какой-никакой процент семейного капитала в будущем, если повезёт, он, конечно, и долю акций компании сможет отхватить. Но не то чтобы его это волновало. Его вообще, если честно, последнее время ничего не волнует кроме вопроса «как сделать так, чтобы не чувствовать себя перманентно заебавшимся?».

— В любом случае, моё терпение закончилось. Завтра в твои заведения придёт не самая приятная инспекция и их прикроют за нарушение санитарных норм на пару-тройку месяцев. Счета заморожены, я не оставил тебе ни одного. Посмотрим, как надолго хватит твоих накоплений на личной карте, — у Тэхёна по спине стекает холодный пот. Он не особо боится остаться без своих кальянных, в конце концов, навсегда их закрыть у отца не получится, нет у него столько денег и времени бизнесу сына вредить. А вот накопления… Так, а нет никаких накоплений. У Тэхёна, если честно, что карточка для мелких нужд (тусовок), что личный счёт в банке, куда поступал заработок с кальянных, пустые. Прям от слова «совсем». Ни единой вонючки не завалялось.

— Тебе не кажется, что это слишком? Оставишь меня без средств к существованию? — уже миролюбивее начинает Тэ, присаживаясь обратно в кресло.

— Как это без средств? Ты что же, совсем ничего не зарабатываешь?

— Пап, новое оборудование, чаши, табаки… — пытается Тэ включить дипломата.

— Не имеет значения, Тэхён, у тебя два варианта. Перебиваться тем, что осталось, три месяца и ждать пока откроются твои кальянные. Если за это время ты не накосячишь нигде, то я ещё и разблокирую счета через пару месяцев. Всего пять месяцев помучиться. Либо второй вариант. Немного повеселее. Интересно какой?

— Ну и?

— Не «ну и», а «да, пап».

— Да, пап, — закатив глаза.

— Второй вариант: помнишь, где находится то отделение полиции, откуда я тебя сегодня восьмой раз за полгода забирал?

— Ну и?

Отец бросает предупреждающий взгляд из-под очков и откидывается в кресле, давая понять, что продолжать не собирается, пока сын не ответит подобающим образом.

— Да, пап, помню.

— Я предлагаю тебе пойти туда работать. Я уже договорился с суперинтендантом, который курирует это отделение. Он мой давний знакомый, мы служили вместе в армии в девяносто четвёртом.

— Работать в полиции? Смеёшься? Кино снимаем?

— Ты не ослышался. Работаешь в полиции эти три месяца и тебя с позором не увольняют, разумеется, без косяков вне работы, и через три месяца кальянные и счета снова твои.

— А что, отличный будет фильмец, актёр горячий, жгучий, как перец халапеньо, — встаёт, хлопает себя по заднице, демонстрируя отцу подтянутую фигуру, однако пошатываясь при этом от слабости. В конце концов, двадцать четыре года — трёхдневные пьянки без сна легко не проходят.

— Выбирай, халапеньо. Нет, конечно, есть третий вариант. Можешь взбунтоваться и влезть в долги, пытаясь откупиться от инспекции. Но, зная тебя, ты всё, что в долг возьмёшь, пропьёшь быстрее, чем донесёшь туда, куда надо, — весь маскарад отец пропустил мимо совершенно.

— Ни в жизнь не соглашусь, делай, что хочешь, — картинно печально выдыхает, вскидывая руки, садится обратно в кресло.

— Рекомендую выбрать второй вариант, — невозмутимо продолжает отец. — Во-первых, какая-никакая зарплата, в качестве исключения платить тебе будут вперёд, с первого месяца включительно. Во-вторых, пока кальянные расшатаются и начнут снова приносить доход, ты с голоду подохнешь, плюс нужно будет заново нанимать персонал и платить им. Тебе понадобятся твои счета, когда ты свои забегаловки откроешь, одним словом.

— Я просто продам их и всё. Делов то, — деланно безразлично заявляет Ким отцу. Прекрасно понимая, что несёт чушь.

— Общепит, закрытый санэпидемстанцией за нарушение санитарных норм на три месяца, ты собрался продавать? Отличный кейс, прекрасный бизнес, вперёд. Я посмотрю сколько желающих купить этот мусор у тебя найдётся.

— Значит, умру с голоду. Так маме и расскажешь, — поднимается с дивана в твёрдой уверенности покинуть помещение. Его бы это всё жуть как раздражало, если бы не было так хреново.

— Не отказывайся сразу, подумай, — бросает ему издевательски совершенно в спину отец.

Тэхён отвечает ему захлопнувшейся дверью. И лишь покинув офис отца, остановившись на заправке, чтобы залить бензину в бак своей новенькой камри этого года выпуска, понимает, что налички в кошельке что-то около полутора миллионов вон*. И это, мать вашу, выглядит опасно. На месяц, если подзатянуть пояса, хватит. Питаться доставкой, а не в ресторанах, заправляться раз в четыре дня, а не каждый день, катаясь без дела туда-сюда по городу, не заказывать шмотки и пить где угодно, но не в клубах, потому что там эти полтора миллиона — пыль, и не каждые два дня, а ну хотя бы пару раз в неделю. Вот в таком режиме месяц выдержать вполне можно. Но три месяца…