========== is ==========
Тэхён постоянно переживал за Чонгука. По-доброму, без какого-либо собственнического подтекста. Если бы Тэхёна попросили назвать топ причин, из-за чего, по его мнению, может пострадать Чонгук — изнасилование в гей-клубе в этот топ бы не вошло точно, а если бы и вошло, то оказалось бы где-нибудь на последнем месте, сразу за нападением инопланетян.
Не потому что Тэхён считал Чонгука святым, ханжой, думал, что тот никогда не захочет пойти в подобное место, или что-то в этом плане. А, во-первых, потому что Чонгук прямым текстом повторял ему не реже, чем пару раз в неделю, что он гетеро. Такой уверенный в себе гетеро, что даже интересно никогда не было, каково там, по другую сторону баррикад. Во-вторых, Чонгук — несовершеннолетний пацан, его не то что в гей-клубы, его в обычные то ещё как минимум года полтора не должны пускать. И в-третьих, если у Тэхёна и было что-то железное в арсенале, так это не нервы, а уверенность в том, что у младшего голова на плечах имеется.
И дело не в том, что Тэ углядел в Чонгуке своего спасителя, и в благодарной неге приписал ему самые лучшие душевные качества, напрочь отметя все плохие, потому что посчитал его идеальным. Нет. Дело в том, что Тэхён — как ему всё это время казалось — Чонгука знал. Вот только теперь — знал ли? Однозначно знал, что тот привык к нему и ему было сложно отпускать Тэ жить отдельно, потому что младший — тот ещё собственник. Знал, что ему будет больно какое-то время, когда они разъедутся, но также и знал, что он этой ситуацией переболеет и выйдет на связь. Знал, что тот рано или поздно поймёт, что Тэ делал это всё во благо. И себе, и ему. Чонгуку восемнадцать, в восемнадцать лет парни хотят встречаться, целоваться, трахаться, пробовать разные вещи и отбирать то, что более приемлемо. Да и ему самому, если честно, уже было тяжко. С одной стороны, молодой организм, который требует внимания, с другой стороны, Чонгук, который безумно симпатичен и всё вот это вот внимание вкупе со свободным временем забирает себе, не встретив впрочем сопротивления в процессе этого действа.
Однако если бы Тэхён знал, что Чонгук, стоит только одного его оставить, решит искать приключения в прямом смысле слова на задницу и отправится в гей-клуб, а потом налакается там неизвестно чего, Тэ бы за порог не вышел. Глаз бы с него не спускал. Наплевал бы на любые неудобства, на совесть и всё остальное.
Однако Тэхён не знал, но, как он сам по итогу решил, это нисколько не освобождает его от ответственности, которую он сам на себя и возложил, за произошедшее.
А потому руки трясутся, когда он прижимает затихшего Чонгука к себе в такси. Трясутся, когда он ведёт его запинающегося до двери подъезда, трясутся, когда он не с первого раза попадает в скважину ключом, связку которых, слава богу, в прошлый раз прихватил и не выкладывал из кармана куртки.
— Вот так, обопрись о раковину и держись. Держишься?
Чонгук в ответ издаёт булькающий соглашающийся звук.
— Я сейчас сниму штаны, ты не бойся, всё хорошо, я просто осмотрю тебя, ладно?
«А потом, если, не дай бог, увижу, что тебя покалечили, я пойду в этот ночной клуб, потребую записи с камер, найду этого мудака и убью его нахуй; если записи мне не дадут, я предъявлю им доказательства того, что у них в клубе был несовершеннолетний, и буду угрожать полицией, а потом найду этого мудака и убью его нахуй; если же они мне не поверят, я пойду в полицию, потом по всем инспекциям, натравлю на них всё, что угодно, но получу эти ебучие записи, а потом всё равно найду этого мудака и убью его нахуй».
Чонгук, пошатываясь, стоит и послушно держится за раковину, пока Тэхён осторожно расстёгивает ширинку его штанов, которую совсем недавно в туалете клуба своими же руками застёгивал. Чонгук не сопротивляется, когда Тэхён осторожно стягивает его штаны до колен, а за ними и бельё. А Тэхён в этот момент не ощущает того самого трепета, который обычно присутствует, когда любимый человек позволяет раздеть себя полностью, потрогать везде и соприкоснуться всем, чем только можно. Он чувствует себя паршиво, ему страшно и больно одновременно. Да, глупо отрицать, где-то в своих фантазиях, которые он всегда считал грязными, он уже проделывал это с Чонгуком сотни раз. Так же медленно его раздевал, так же осторожно, только в фантазиях это было ради того, чтобы подогреть напряжение, чтобы подольше его поласкать и раздразнить, а сейчас он медлит просто потому что банально страшно.
Тэхён, затаив дыхание, спускает чужие боксеры вниз к джинсам, Чонгук икает там сверху и опасно покачивается, но удерживает равновесие. Парадокс: был настолько пьяный, что не смог сопротивляться какому-то пидорасу из клуба, но не настолько, чтобы не признать Тэхёна, и, признав, ни капли не сопротивляется и доверяет безоговорочно, даже едва находясь в сознании.
Тэхён в последний раз даёт себе ментальную затрещину, заставляя себя прекратить своей трусостью мучить и себя, и его и закончить уже с этим. Он осторожно, стараясь не сделать в случае чего больно, разводит в стороны его упругие, натренированные в танцевальном зале половинки. И… выдыхает с таким облегчением, что начинает кружиться голова. Его не трахнули. По крайней мере, не вошли, не порвали вход, не заразили, возможно, чем-то. Словом, самые ужасные опасения Тэхёна не оправдываются. Наверное, младший отбивался.
Или — о чём свидетельствуют белёсые подсохшие подтёки на его ляжках и краснеющие внутренние стороны бёдер — был настолько пьян, что мудак, который его чем-то накачал, просто не решился внутрь или не смог, потому что тот был совсем уж безвольным, и ограничился межбедренным.
Тэхён снова закипает. Да, окей, Чонгуку никто физически не навредил, но психику ему пошатнули сто процентов, и неизвестно, чем его вообще накачали. Его, сука, трогали, его, возможно, насильно целовали, а потом тыкались своим грязным членом меж его ног. Это как вообще? Тэхён не может взять в толк, каким таким образом вообще должно было всё сложиться, чтобы этот ребёнок оказался в этом блядском месте.
«Ребёнок, ребёнок, ребёнок ещё совсем», — набатом в голове.
Он бы и дальше сидел вот так перед чужой задницей и размышлял, занимался бы самобичеванием, может, даже заплакал бы от бессилия, если бы не тихий всхлип сверху и вполне себе осознанное:
— Я не хотел, чтобы так получилось, честно… Два коктейля, клянусь, всего два выпил и не смог больше стоять, он мне один купил, я пытался его оттолкнуть, но он что-то сделал, да? Скажи, Тэхён? Он что-то сделал? У меня теперь будет СПИД? Почему у меня всё перед глазами так сильно кружится, я, что, под наркотиками? Я теперь стану наркоманом?
Тэхён почти явственно чувствует, как на него выливается огромное озеро холодной воды откуда-то из котла мироздания. Как можно было уйти в свои мысли, когда он перед ним вот в таком состоянии стоит?
— Господи, — вскакивает быстро, хватает за плечи и утягивает в объятия, — тихо, не плачь. Чонгука, с тобой поступили очень плохо, тебя чем-то, возможно, накачали, но не бойся, ты поспишь, выпьешь сейчас гидрогель¹ и завтра от этого всего внутри тебя ничего не останется. Тебя… ты сейчас помоешься, послушай меня внимательно, все последствия того, что с тобой сделали, можно смыть, ничего не произошло, тебя никто не насиловал… в классическом смысле. Всё будет хорошо, ты будешь здоров, слышишь? А я пойду в полицию, мы заявим на него, ладно? Найдём мудака и накажем за то, что надругался?
— Нет, нет, не надо полицию, я виноват, что пил там то, что он мне давал, сам, он же меня не заставлял, если бы я только туда не попёрся… — комкает в ладонях Тэхёнову кофту на спине, — я тут несовершеннолетний, хён, родители узнают, меня депортируют, это разрушит мою жизнь, не надо…
И на этом членораздельная речь заканчивается. Тэхён понимает прекрасно его беспокойство по поводу этого всего. Понимает, что полиция сделает хуже и, если нет никаких телесных повреждений, заявлять, наверное, не стоит, чтобы не создавать младшему нерешаемых проблем. Но всё равно внутри закипает злость. За такое нужно наказывать. Такое нельзя спускать на тормозах. Но Чонгук снова начинает плакать и шептать своё «пожалуйста, не надо полицию», и Тэ решает оставить расспросы и выяснения, как это всё прорабатывать, на потом.
