Она чуть не потеряла сознание.

В силу своего семилетнего возраста я не совсем понимал ее реакцию.

Она должна была гордиться мной. Когда совершенно ленивый Сноу принес ей насекомых, то мама похвалила его.

– Потому что кровь пролилась по всему дому? Не волнуйся, мама. Горничная все уберет, – так естественно говорил ребенок, когда она плакала в объятиях отца.

Я никогда не забуду, как они смотрели на меня тогда – мама с ужасом. А папа нахмурил брови, поджал губы и… я думаю, испытывал боль.

Казалось, будто они оплакивают смерть своего второго ребенка.

После случившегося и вплоть до подросткового возраста я проходил всевозможные тесты, посещал психологов и так далее.

Они налепили на меня ярлык – тяжелая форма антисоциального расстройства личности, «отклонения» в миндалевидном теле и других неврологических областях, проявления нарциссизма, макиавеллизма и еще хрен знает чего – и отправили домой с рекомендациями по лечению.

Слава богу, тогда мне удалось пережить эту ограниченную свободу и приспособиться к их «лечению», к общественным требованиям и стать в итоге тем, кем я являюсь сейчас.

Полностью собран, принят обществом, почитаем – и мама больше не плачет из-за меня.

На самом деле я уже разговаривал с ней по телефону. Она сказала, что любит меня, на что я ответил, что люблю ее еще больше, и наверняка она с радостной улыбкой положила трубку.

Если вы даете людям желаемое, вы им нравитесь, они вас даже обожают.

Все, что вам нужно делать, – это соответствовать стандартам, немного превышая норму, и подавлять свою истинную сущность.

Хотя бы днем.

А вот ночь – это особая область.

Я обвожу взглядом первый этаж особняка, вглядываясь в толпу пьяных студентов, вдыхающих кокаин и тщетно прожигающих жизнь. Их прыганье под громкую музыку ничем не отличается от кривляния обезьян, которые под кайфом.

Я нахожусь на этой вечеринке уже целых десять минут и до сих пор не нашел чего-то, достойного моего внимания.

А вечеринка, между прочим, в моем особняке.

Ну, я живу вместе с братом, кузеном и Джереми, и это все благодаря нашему лидерскому положению в Язычниках – и количеству денег, которые наши отцы вкачивают в жизнь этого колледжа.

На самом деле он принадлежит нам. Каждая его составляющая и каждый человек в нем.

Возможно, площадь особняка и огромна, и комнат в нем достаточно, чтобы открыть бордель, но иногда кажется, что дом такой маленький.

Как и весь мир.

В мою спину врезается тело, а татуированная рука с черепами и воронами обхватывает плечи, когда на меня обрушивается смрад алкоголя.

Николай.

– Эй, Киллер!

Я хватаю руку кузена и сбрасываю ее, не скрывая своего раздражения на столь отвратительное прикосновение.

Он встает рядом, прислоняется к стене, находящейся за баром, но скрытой от посторонних глаз.

– Эй, ублюдок. – Он ощупывает свой пиджак и достает сигарету, трет ее о губы, а потом засовывает в рот и прикуривает. – К чему это отвращение?

– А что? Тебе неприятно?

– В основном да. Но не сегодня. – Он снова хватает меня за плечо, и я готов сломать его гребаную руку.

Черные точки возникают перед глазами, увеличиваются, пульсируют, размножаются в крошечные, еще более мелкие точки.

Может быть, я и возбуждаюсь от прикосновений, но лишь на моих условиях и когда я контролирую все стороны процесса.

А этот придурок роет себе могилу.

Интересно, будет ли тетя Рай сильно плакать, если ее сын таинственно исчезнет?

Проблема в том, что она однояйцевая близняшка моей мамы, и если она заплачет, мама определенно будет рыдать еще сильнее. Тетя Рай принадлежит к русской мафии. А вот мама верит в то, что все на свете прекрасно, и поэтому по ней гораздо тяжелее ударит исчезновение племянника в Никогдании.

Короче говоря, не стоит давать волю своему импульсу.

Подавить.

Подавить.

Николай трогает мое плечо рукой, которая окажется в гипсе, если этот ублюдок не прочувствует мое настроение.

Он примерно моего возраста, у него длинные темные волосы, которые доходят до шеи, если их распустить, но сейчас они собраны в маленький хвостик. Завершают образ пирсинг в ушах и члене – потому что он думал, что страдает трипофобией, и гений решил, что лучший способ избавиться от страха – проколоть дырки в теле.

Оказалось, ничем он не страдает, и это был лишь временный загон. Как и тату, прическа и стиль.

Иногда он одевается в джинсы в стиле гранж. Порой наряжается в странные модные вещи, которые привлекают к нему максимум внимания.

Чаще всего Николай бродит полуголым, как сегодня, – якобы у него аллергия на рубашки. Его грудь – настоящая карта татуировок, которые видны с Марса, инопланетянам явно не по душе такой вид.

Все же его родители – главари русской мафии, и он выходец из древнего наследия Братвы. Когда-нибудь он тоже займет свою нишу. Так что колледж – это просто этап обучения, чтобы он узнал все тонкости ведения бизнеса.

На самом деле большинство студентов Королевского Университета так или иначе связаны с мафией, а наши профессора тесно общаются с важными парнями.

– Какие планы на вечер, наследник сатаны? – Николай выпускает дым в сторону проходящей мимо девушки, и она кокетливо смотрит на него. – Что устроим на посвящении?

– Спроси Джереми. – Я киваю в его сторону. Он сидит на диване, а две девушки пытаются привлечь его внимание, как глупые самки.

Он не прогоняет их, но и не обращает внимания. Джер опускает голову на сомкнутый кулак, слушая, как Гарет болтает о черт знает чем.

Наверное, о чем-то скучном.

Но Джереми не выглядит заскучавшим, нужно отдать ему должное. А это о многом говорит, если учесть, что ему жизнь кажется еще скучнее, чем мне.

– Пойдем! – Николай тащит меня к ним, и на этот раз я с такой силой высвобождаюсь из его рук, что он чуть не падает на пол.

Похоже, кузену плевать, поскольку он прыгает между двумя девушками, и они визжат от восторга. Похоже, они поняли, что Джереми не удостоит их вниманием в течение следующего столетия, и переместились на колени Николая.

Я пробираюсь к Гарету и наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо:

– Привет, старший брат. Если бы не знал тебя, то подумал бы, что ты меня избегаешь.

Он напрягается, но его взгляд не меняется.

Думаю, жизнь со мной целых девятнадцать лет научила его кое-чему. Но не сомневаюсь, что те два с лишним года, которые он провел до моего рождения, были, наверное, самыми счастливыми в его жизни.

Пусть мы и родные братья – но внешне совершенно разные. У него светлые волосы, такие же, как у мамы, а его глаза – точная копия зеленых глаз отца.

Если я достаточно мускулист, то он худощав, сложен как ваш сосед или профессор колледжа, по которому постоянно сохнут и девушки, и парни.

Хороший мальчик Гарет.

Гарет – золотой представитель и будущее семьи Карсон.

Жалкий, неврастеничный Гарет.

– Мне должно быть не плевать на тебя, чтобы я старался избегать твою персону, – говорит он достаточно тихо, чтобы я мог услышать, затем поворачивается к Джереми. – Как я уже говорил, если они откроют рты, то тебя первым втянут в это.

– Ты успел налюбоваться новыми фарами своей машины? – Я меняю тему, затем шепчу: – Потому что они могут испариться. Вместе с машиной. Пока ты спишь.

– Камеры – твои злейшие враги, Килл, – отвечает он с натянутой улыбкой.

– Может быть, они могут… – Я щелкаю пальцами. – Тоже испариться.

– Файлы, которые мгновенно загружаются в мое облако, могут случайно попасть на мамину почту. И оттуда они уж точно не испарятся.

– О нет, Килл украл мою игрушку, мама, – произношу я, а затем прекращаю насмехаться. – Сколько тебе? Шесть?

– Да хоть три, потому что эти файлы также случайно могут попасть на почту отца и деда.

– В твоем добром сердечке живет желание разрушить сложившееся у них представление о примерном Киллиане? Ты же не хочешь лишиться сна из-за этого? Ночью бывает очень больно. – Я касаюсь его виска. – Вот здесь. И не хотелось бы, чтобы потом тебе было стыдно за их душевное состояние, верно?