– Лебовский, не тормози! – Леннон выхватил откуда-то из-за спины дубину и отбил летевший в меня камень.

– Да блин… – я встряхнул руки, пытаясь вернуть жизнь в онемевшие от усталости пальцы. Так. Что там… Указательный к большому, поворот кисти, сцепить мизинец правой и безымянный левой… Или мизинец левой – к безымянному правой?

– Лебовский! – с кромки обрыва вниз посыпались мелкие камешки. Леннон с трудом балансировал на краю, прикрывая меня от очередного булыжника.

– Не ссы, Леннон, прорвемся! – пробормотал я, начиная комбинацию заново. С третьего раза пальцы наконец-то послушались, бледное сияние «сети Брюса» замерцало перед нами. Очередной камень замер в воздухе, застряв в ее призрачных путах. – Готово!

– Плети «гукалу» давай! Нам еще выбраться отсюда надо! – заорал лежащий на краю обрыва Кортес. Его ноги и руки скрутил «барсучий вьюн», так что двигаться он не мог.

– Я попробую, но у меня она пока ни разу не получалась… – проговорил я, складывая ладони лодочкой и переплетая большие пальцы. Или надо, чтобы левый сверху? Или все равно?

– Справа! – крикнул Леннон. Я машинально пригнулся, над головой просвистело что-то плоское. Как будто кленовый вертолетик, только большой. Надо начинать долбучую «гукалу» заново. Ладони лодочкой, большие пальцы сплести…

– Вьюн выбросил бутоны, давай быстрее! – Кортес дернулся, толкнув меня плечом под колено. Вывернуть ладони пальцами вниз, скрестить безымянные, два раза разомкнуть мизинцы… Что-то больно обожгло правую лодыжку. Так, не останавливаться. Я лишь на секунду скосил туда взгляд, чтобы понять, что там именно то, о чем я подумал. Из бледно-лилового конуса только распустившегося цветка высунулось острое жало и ткнуло меня в ногу. Больно, пипец! Сжать ладони. Разжать ладони. Мизинец-большой, мизинец-указательный… Что там дальше-то?

– Слева! – крикнул Леннон, и заорал не особенно членораздельно. Что-то по нему прилетело. Не отвелкайся, Лебовский. Я продолжал шевелить пальцами в нужном порядке. Ну, кажется в нужном. Что-то ударило мне в левое плечо, но я не обратил внимания. Молодец какой. И даже вспомнил, что надо согнуть указательный правой руки, прежде чем складывать снова лодочку. Раздался звук, похожий на уханье совы. Я ухватил одной рукой Леннона за плечо, второй – Кортеса за ремень и шагнул в обрыв. Сначала волна вдруг ставшего упругим воздуха подхватила нас, и секунд десять мы скользили вниз как серферы на доске, но потом я не удержал равновесие, и мы все трое одним клубком обрушились в сухую песчаную осыпь. Хорошо хоть песок, а не камни. Кубарем до самого низа. Мне прилетело по уху пяткой кирзового сапога Кортеса. Еще два хищных вьюнковых цветочка решили под шумок подзакусить моей ногой.

Песок теперь был везде – в сапогах, под рубахой, во рту, в волосах. Я ткнулся носом в куст сухой травы и наконец-то замер. Потрогал изнутри языком разбитую губу. Осторожно пошевелил руками и ногами. Песок подо мной задвигался и сполз еще на пару метров вниз. Потом наконец не выдержал и заржал.

– Не зачет, Лебовский! – раздался над головой кукольный голос Соловейки.

– Простите, Сольвейг Павловна! – я поднялся на ноги и начал вытряхивать песок из волос. – Но у меня ведь почти получилось!

– Если бы бой был настоящим, то твои товарищи бы погибли! А тебя бы уже связали и тащили в котел! – Соловейка зло топнула ногой в красной туфельке. – В чем была твоя ошибка?

– Гукала слабая, – сказал я. – Надо было три такта.

– Гукала у него слабая… – передразнила Соловейка. – Мозги у тебя слабые! Забирайтесь обратно!

– Только пусть теперь Леннон с вьюном обнимается, – пробурчал Кортес, сдирая с себя засохшие стебли. – Опухнет все теперь…

– Потерпишь, – отрезала Соловейка.

– Я плечо вывихнул, – сказал Леннон. – Может, перерыв? Ну почти получилось же…

Неделька выдалась аховой, конечно. Каждое мое утро начиналось с будильника, поднимавшего меня с кровати почти на рассвете. Потом нужно было быстро, едва успев продрать глаза, закинуть в себя какой-нибудь еды и забивать часы или на стенде, или на полигоне. Если удавалось, то до полудня я, как проклятый, учился сгибать и разгибать пальцы, чтобы получить всякие магические эффекты. Когда у Соловейки было время, она занималась со мной, иногда ее место занимал здоровенный препод-законник Глеб Андреевич. А иногда я тренировался сам. Под надзором старенького глуховатого смотрителя стендов, который следил только за тем, чтобы я не убился. Или просто под щебет птиц на полигоне.

Изучение магии в чем-то было похоже на изучение иностранного языка. На первом этапе ты просто зубришь сочетания слов и жестов, не видя в этом никакой системы. Потом начинаешь разбираться в последовательностях знаков и движений, а потом приступаешь к изучению всей системы в целом. Я пока что был на самом первом этапе. Открываешь страницу с заклинанием, читаешь название и эффект, гнешь пальцы. Повторяешь, вне зависимости от результата. И так до умопомрачения. Как только пальцы начинали неметь и просить пощады, значит тренироваться еще примерно столько же.

Отягощалось это все еще и тем, что недостаточно было просто сложить пальцы веером, чтобы выстрелить каким-нибудь файерболом. Кстати, как раз никакого файербола в стартовой методичке и не было… Но в любом случае, пальцев было недостаточно. Каждому заклинанию, начиная от примитивной «сети Брюса» и заканчивая суперсложным боевым эффектом, названия которого я пока не знаю, требовались эмоции в качестве не то топлива, не то спускового крючка. И это было чертовски сложно. Пока катаешь какую-нибудь «склизлу», гоняя в голове одно и то же тошнотворное воспоминание, все получалось нормально. Но вот если от «склизлы» нужно было сразу же перейти например к «орлянке», для которой требовалось почувствовать азарт и жажду наживы, моментальный переход давался, прямо скажем, непросто.

Потом я заканчивал занятия по магии, и несся в библиотеку. Иногда успев заскочить в столовую, иногда нет. Чтобы меня включили в жетонную систему, мне нужно было получить десяток доступов от разных преподов. Нужно было сдать что-то вроде контрольных, чтобы местные корифеи выдали заключение, что я не лох, и меня можно учить дальше.

Ближе к вечеру из-за библиотечного стола меня выволакивал Ларошев и тащил в свой подвал. Кроме машины он выбил из Гезехуса помещение с окном, а вот без помощников, сказал, что мы обрыбимся. Так что нужно было переместить нужную часть архива наверх, при этом ничего не запутав и не растеряв.

Иногда я после ужина успевал еще немного потренироваться, но уже чисто в разминке пальцев. Никогда не думал, что в кистях, оказывается, столько мышц может болеть…

Короче, вынырнуть из этого марафона мне удалось только к пятнице. Точнее даже не вынырнуть, а осознать, что я начинаю привыкать к местному учебному ритму и даже начинаю получать от него удовольствие.

Я сидел в столовой и жевал ватрушку, запивая ее остатками компота. И как раз в этот момент на пороге появился Стас Демидов. В этот раз – никаких галстуков, но даже в повседневной одежде он выглядел аристократом. А следом за ним вошел тот, кого я не ожидал здесь увидеть – Бюрократ. Стас огляделся, выцепил меня взглядом и решительно направился к моему столу. Бюрократ последовал за ним. В руках он сжимал кожаную папку для документов.

– Привет, Богдан, – сказал Стас, присаживаясь на соседний стул. – В общем, мы закончили с документами, осталось получить подпись Ларошева и Гезехуса. Значит, предположительно лаборатория Панфила Демидова находится где-то близ деревни Белобородово…

– Так, Стас, помедленнее! – я быстро прожевал остатки ватрушки и сделал глоток компота. – Пока вы все это обсуждали, я был занят учебой. Так что мог и кое-что пропустить мимо ушей. Что еще за Панфил?