И через несколько минут весь дом сотрясается до основания. Первый и второй этажи рушатся, погребая под собой всё семейство Лиговских и прислугу. Обломки падают в разные стороны, а в близлежащих домах выбивает стёкла. Эрика и Амелия выбираются из погреба и попадают прямо в эпицентр пожарища. Они закрывают лицо влажными тряпками от дыма и огня, но он всё равно жжёт их руки и ноги. Ожоги должны остаться правдоподобным алиби при рассмотрении этого теракта. Девушки быстро пробираются через развалины и огонь и выбираются на улицу, откашливаясь. Их встречают удивлённые жители улицы, где-то кричат о пожаре, все суетятся и бегают вокруг, но толка от этого мало. Дом уничтожен, все улики стерты пожаром и взрывом.

Эрика окончательно приходит в себя в травмпункте. Там её ожоги обрабатывают, осмотр показывает, что всё не так уж и плохо, как бы не выглядело, а потом её и Амелию отпускают домой. У дверей их уже ждёт экипаж со знакомым возницей, который молча довозит их до дома.

Спать не хочется, да и тело болит после таких приключений, поэтому Эрика наливает себе и Кукле вина, и они вместе накрывают полуночный завтрак.

— Я сожалею, Кайнди, — проговаривает Бжижек.

— Не надо, — откликается та. — Мы сами выбрали эту дорогу, и вот они…ямы…

— Да, как в Книге Добродетелей…

— Каким бы чужим ни было это учение, мне кажется, что в нём намного больше смысла, чем в книгах о Боге, которые в ходу тут. По крайней мере тебе честно говорят, что отвечать за свои дела ты будешь не когда-то потом, а прямо в этой жизни. Это заставляет задуматься, — Эрика смотрит на вино. — Ладно, забудем пока об этом. Мы сделали дело, скоро к нам будут вопросы у властей. Так что всё только начинается. У нас есть ещё несколько целей в городе, так что не будем расслабляться.

— Интересно, как там остальные…

— Сложный вопрос, у них свои задачи в столице, так что мы их ещё не скоро увидим. Времени пока полно, так что сейчас можно отдохнуть. Пока что нам надо поддерживать нашу легенду…

— Мы пойдём на похороны?

— Да, это тоже придётся пережить, так что держись, испытаний будет всё больше.

Похороны были организованы тихо. Родственники Лиговских не хотели устраивать показательное выступление из этой трагедии. Но Эрика и Амелия были приглашены. Они положили цветы на могилу Констанции, попрощались со старшими графьями и ушли. В полиции дела тоже прошли довольно гладко. Их опрашивал купленный деньгами Партии инспектор, который задал общие вопросы, записал общие ответы и отпустил их по-протокольному. В целом, все были довольны. Разве что кроме самой Эрики и её спутницы.

— Как быстро учишься не жалеть на этой работе, — заметила Бжижек в один из полдников. — Мы ведь не плакали на похоронах…

— Да, есть в этом доля правды, — откликнулась Эрика. У них было свободное время, чтобы поговорить о душевных тревогах. Вместе девушкам было спокойнее и проще.

А в это время Вебер и Майк заигрывали деньгами Отца-Основателя на чувствах униженных и оскорблённых. В этот вечер у них был визит к Штыку, ветерану войны, который собрал вокруг себя банду таких же фронтовиков, от которых государство отвернулось. Их судьба была незавидна, но они ещё могли пригодиться, пусть и не королю, а Синоду. Веб всё это время наводил мосты между различными нелегальными сообществами, кланами и синдикатами Столицы, которых хватало, чтобы поднять в городе бунт и даже захватить власть на короткое время. Эти люди были изгоями в своём отечестве, в них кипела ненависть, а их моральные принципы были недалеки от того, чтобы поднять руку даже на святое.

— Стволы, перья сдаём, парни, — пробурчал внушительного вида воротила, стоящий в импровизированной прихожей с чёрного входа кабака. Веб посмотрел с недоверием, но нож сдал, Палаш слегка колебался, но на повторное требование нарываться не стал. Хотя без ножа Майк чувствовал себя, как без рук.

Когда “перья”, как их назвал громила, были сданы, был ещё и личный досмотр. Не слишком дружелюбный, но без лишних движений. Получив окончательный ответ, что парни чисты, здоровяк открыл перед ними дверь, а один из досматривающих, тощий с виду шнырь, повёл двоих к хозяину.

— Значит так, базарить не по делу нельзя, на все вопросы отвечать коротко и ясно, самим рот лишний раз не открывать, ничего не трогать. Думаю, лишних дыр никому из вас не надо. Проходим по одному и становимся у стены спокойно. Внятно?

— Да, не кипишуй, — ответил за двоих Веб.

Провожатый цыкнул зубом, но комментировать не стал. Он открыл перед ними дверь и грубым толчком в спину пригласил войти.

— Джонни, кого, чёрт возьми, ты привёл? Что за фраера?

— Это те парни, за которых говорил Голова, Босс.

— А что это с лицом? Чё этот белый такой?

— Ну… — парень замялся, не зная, что ответить. Он как-то не ожидал, что будут придирки к внешнему виду гостей.

— Альбинос, — коротко бросил Веб, не отходя от стены.

— Это заразно? — довольно серьёзно проговорил человек за столом, на котором был накрыт нехитрый ужин из шпрот, сала, чёрного хлеба и горчицы.

— Нет.

— Стой там, белобрысый, и никуда не дёргайся.

— Эм, Босс, это нормальные парни, так говорил Голова, — напомнил провожатый.

— Я в курсе, что он МНЕ говорил. А теперь закрой пасть и вали отсюда.

Шнырь скривился, но ничего не возразил. Между тем тот, кого назвали Боссом, пристально разглядывал гостей. Веб решил, что может посвятить временное молчание на ответное разглядывание.

Штык, а именно так Белому было сказано величать этого криминального авторитета, был не в меру худ, но явно крепок, лицо его бороздили шрамы, больше всего напоминавшие следы от шрапнели, одного уха у него не было вовсе, а на его месте красовалась уродливая воронка слухового прохода. На нём была военная форма без знаков различия, которая мешковато висела на теле. В одной руке он держал штык-нож, а в другой вилку с насаженным куском сала. Перед ним был кусок хлеба, щедро сдобренный горчицей.

— Итак, — прошамкал Штык, прежде чем положить сало на хлеб и откусить. — Зачем пришли, господа хорошие? За что было сказано слово самого Головы?

— Есть дела, за которые Голове хорошо отвалят, отвалят и тебе, если ты будешь в деле, — начал Вебер.

— Так, — бандит прожевал бутерброд с салом, громко чавкая и скривив тонкие губы. — Работа, значит. А чего Голова её делать не хочет?

— Не по зубам ему одному такой кусок.

— И он готов поделиться?

— Он получит своё, а ты и твои ребята своё.

— Значит мы типа…за одно, — Штык рассуждал вальяжно и просто. — А кто платит?

— Отец, — Веб указал пальцем вверх.

— Вот оно что, этот…как вы его зовёте? — мужчина сощурился, припоминая. — Отец-Основатель, мать его так. Извините, если оскорбил маму этого вашего мудреца. И что надо Союзу тут?

— Маленькая победоносная война.

— Против королевства? Моей Родины?

— Да, той самой, по милости которой твой сын сейчас на рудниках, ты потерял ухо и сидишь тут, как клоп.

— Ты забываешься, белобрысый. Я отдал Королю лучшие годы своей жизни, я не трусил, даже когда меня посекло осколками и оторвало ухо. И ты смеешь мне предлагать измену?!

— Не вижу большой разницы между этим и твоим нынешним положением, — Веб оставался внешне спокоен, но внутри был очень собран.

— И что же твой этот Основатель может предложить фронтовому калеке?

— Вернуть сына с рудников, реабилитировать твоих ветеранов, пенсию и даже чёрта лысого в придачу, если мы сможем договориться.

— Хм, — Штык задумался, а по его лицу стали бродить тени. После паузы он заговорил вновь. — Мои парни — ветераны, с которыми обошлись, мягко говоря, плохо. Там, на войне, каждый из нас что-то потерял, кто ухо, кто сыновей, кто себя. А нами подтёрлись эти аристократы и политиканы. На пенсию не прожить, на работы не берут, от нас шарахаются — у кого не уха, у кого и половины головы нет. И я понимаю своих ребят. Они не заслужили такого обращения. Это я — старик, хотя мне всего 40. А что с этими пареньками, у которых ещё вчера были мама и папа, школа, может девушка? Что им дали взамен? Вместо мамы и папы — ротный и капрал, вместо школы — казарма, вместо поцелуев девушки — шрапнелью в лицо! Это нормально по-твоему? Это справедливо? — Штык явно был задет за больное, и на этом собирался играть Вебер.