Коллега заинтересовался, но, как и любой человек, обладающий уже кое-каким жизненным опытом, сдержанно сказал: "Ну, посмотрим, что из этого выйдет". Взял финское Евангелие, оформленное в тетрадь с рыжей кожаной обложкой, и важно с достоинством отбыл к другому попу, который стоял на более высокой иерархической ступени в их карьерной поповской лестнице.

  Тот поп сразу заподозрил неладное, отобрал рукопись и помчался - только копыта засверкали - к начальству.

  В итоге самый главный церковный служитель финских церковных владений, не связанных с ортодоксами, едва чувств не лишился от праведного гнева, когда ему подсунули оскверненный божественный текст. "Анафема!" - только и сказал он, очень рискуя, что его глаза непременно вывалятся из орбит.

  "Матерь божья!" - согласился с ним поп рангом чуть-чуть ниже.

  И так пошло вниз, пока не дошло до несчастного молодого попа, который принял в лоно церкви эдакую скверну. Его немедленно перевели в рядовые и отправили на передовую, то есть, в самый глухой заболоченный и отравленный комарами приход.

  Ну, так как Каяни был именно таким местом, то он там и остался до следующего распоряжения. К тому же ниже него по рангу не стояло никого с самыми мирскими полномочиями - крещение, отпевание, служба - он так и остался на своей должности, изрядно при этом перепугавшись.

  Леннрота же немедленно самым высочайшим поповским указом от святой церкви отлучили и впредь занесли навечно в еретики, обвинив в кощунстве. Ну, хорошо, что не в колдовстве. Впрочем, Элиас узнал об этом своем новом статусе совершенно случайно через несколько лет. Как-то другой работы было выше крыши, нежели переводы с церковного на финский. Однако он пообещал себе, что на старости лет вернется к переносу Библии на народный язык, что в последствии и не преминул сделать.

  Жить в Каяни, тоскливом алкогольном краю, невозможно без определенного устава. И устав этот гласил: можешь бухать, сколько влезет, но в общество входить обязан. Общество же не может существовать без общественных слухов и домыслов. Общество на то и группа людей-единомышленников, что жить не может без сплетен. Пустить сплетню про кого-нибудь - это заслужить уважение. В следующий раз пустят сплетню против тебя. А это уже признание и респект.

  Дела церковные не позволяли, чтобы о них упоминали всуе. Зато можно было подмоченную репутацию подмочить совсем другим, более светским упоминанием. Доктора Леннрота причислили к лику блаженных, которые были антагонистами святых. Не злодей, конечно, но так - дурачок.

  Святые Писания переводит, да еще и общество свое создает. Да не просто общество, а "Общество трезвости"? И где - в Каяни, где бухать, значит, жить. А еще доктор.

  На самом деле Леннрот, тяготившийся алкогольными атаками местных жителей, предложил как-то создать нечто, смутно напоминавшее общество анонимных алкоголиков. И предложил это сделать во время традиционного обмена сплетнями. Тоже решил пустить свою сплетню. Но вышло это нелепо.

  Элиас-то считал, что люди по природе своей не должны получать удовольствие от полубессознательного валяния в грязи или пьяных драках с себе подобными. Но их нужно научить. Создать, так сказать, общество культурного потребления пойла.

  "Здравствуйте", - скажет участник общества. - "Меня зовут Дмитрий Карху116. И я алкоголик. Но вчерась удалось нажраться не по-скотски, а по-человечески".

  "Привет, Дима", - ответят прочие члены и членки общества. - "Гонишь, падла. Это еще никому не удавалось".

  А Карху и расскажет им, что нечаянно заел кашей последний стакан и после этого не упал в грязь лицом, а, соблюдая весь маршрут, донес свое тело до матраса и там забылся. Похмелье, конечно, никто не отменял, но легче переносить его с человеческим лицом.

  Тут все алкоголики возрадуются и начнут экспериментировать. Глядишь, через год те, кто не вымрет, сделаются культурными пьяницами.

  В общем, идею не поддержали и признали чем-то сродни богохульству.

  Леннрот съехал со съёмной квартиры и купил в местечке Хёвёле, что в соседствующей волости Палтамо, усадьбу, побитую временем и запустением. Деньги на это у него были, так что не надо было доказывать их легальность. Теперь от светского общества захолустья можно было держаться на расстоянии полета стрелы.

  К себе он выписал папу и маму. Тем уже было восемьдесят и семьдесят четыре года соответственно. Папаша с удовольствием ходил каждый день в Каяни пешком и наглядно демонстрировал, что во всем должна быть умеренность, в том числе и в пьянстве. Мамаша занялась хозяйством и была этому несказанно рада.

  А себе Леннрот обустроил библиотеку, куда спрятал все деньги, нажитые преступными деяниями, и где можно было писать свои книги.

  Грот, опять же, приехал с дружественным визитом. Было лето, было настроение почудить, то есть, конечно, приобщиться к чуду.

  Оставив все хозяйство на приехавших вслед за родителями братьями, Элиас с Яковом совершили стремительный марш-бросок на север, чтобы приобщиться к полярному солнцестоянию 25 июня.

  Они опередили всех хромых и кривых, движимых идеей регенерации, и к вечеру уже были на горе Аавасакса. К их некоторому смущению лучшие места уже были заняты глухими и слепыми - те, оказывается, бегали не в пример лучше своих без конечных товарищей-инвалидов.

  Горел специальный костер в форме креста, и нужно было сжечь в нем что-то от своей болезни или иной напасти, мешающей человеку жить. Судя по кучке угрюмых пожилых женщин, стоящих поодаль, их тоже собирались сжечь добрые зятья. Вероятно, чтоб жизнь заиграла красками жизни, а не тлела подобно вате из подкладки пальто - дым есть, искра есть, а результатом лишь вонь.

  Все небо было в облаках, и должно было случится разочарование. Но за четверть часа до полуночи небеса разверзлись и явилось солнце, круглое и прекрасное.

  - Круто,- сказал Грот. - А где лучи-то?

  - Это северное солнце, - прошептал ему Леннрот. - Не положены лучи.