Здравствуй, дорогой друг, - очень сердечно проговорил Леннрот. - Спасибо тебе и твоей хозяйке за гостеприимство. Словно заново родился.
Да чего уж там, - махнул рукой рунопевец. - Так всегда бывает, когда спишь беспробудным сном две ночи и один день.
Элиас удивился, но поверил Воассиле на слово, потому как его желудок был свидетелем и отчаялся уже повторять: жрать давай, хозяин! Конечно, все труды и беспокойства прошедшего года, болезнь и голод, отчаянье и разочарование - все это превратилось в усталость. А усталость имеет свойство накапливаться. Если не сбросить ее, то и белый свет в копеечку.
Это Лоухи мне помогла возродиться? - спросил он.
Да, не обошлось тут без нее, - согласился Воассила и, улыбнувшись, добавил. - Скоро она к своим сестрам уйдет и будут служить Господу до следующего года. А я ее буду ждать. Вот так, братец.
То место, где несколько женщин, каждая из которых Лоухи, живут с осени до весны можно назвать монастырем. Но лучше так не называть. Издревле девушки, которые обнаруживали у себя дар, который самый многообразный - и лечить, и искать, и узнавать и еще всякое разное - уходили в лес, где стоял скит. Там они и жили, обучая друг друга и помогая тем страждущим, кто забредал к ним по нужде, а не по корысти.
А где тот скит? Да между Костамуксой и Реболой. Чуть севернее Кухмо.
За завтраком, который по обилию еды на столе, казался обедом, хозяйничал Воассила. Лоухи была где-то на соседнем хуторе, оказывая помощь в каком-то деле, то ли лечебном, то ли хозяйственном. Она хотела, чтобы Леннрот ее обязательно дождался и не уходил, не попрощавшись, дальше.
А куда дальше? - спросил Элиас. - Я-то к Архиппе собирался.
И я тебе отвечу, - усмехнулся рунопевец. - Вокнавлолк, Чена, Кивиярви - да и попутные хутора. Там народу ведающего наши руны предостаточно. Перттунен, конечно, первейший будет, но послушай ты и Онтрея Малинена. Также Мартиска Каръялайнен много знает. И Юркка Кеттунен. А также Симана Мийхкалинен и Варахвонтта Сиркейнен.
Ты, сейчас, прости, имена и фамилии давал? - отчаявшись даже смутно запомнить произнесенное, заметил Леннрот. - Или клички какие, позывные там и прозвища?
Хорошая шутка, - без тени улыбки кивнул головой Воассила. - Может, по-крещенному они как-то проще называются, да вот такими уж уродились.
Элиас старательно записал имена в свою походную тетрадь и подумал: времени может и не хватить всех выслушать, все выучить и потом записать. Но это было интересно.
Было решено, что он завтра с утра двинется в путь. Сначала пешком, а потом, если повезет, с кем-нибудь на попутной телеге. Пока же Леннрот старательно заносил на бумагу все, что напел ему его старый знакомый. Тот сверялся с записями и что-то подсказывал, завывая, как волк, где-то подправлял. За этим нехитрым занятием их застала Лоухи, вернувшаяся со своей деловой прогулки.
Воассила сразу повеселел, объявил хозяйке, что направил убийцу людоедов на путь истинный, руны свои переложил на пергамент, как египетский фараон, так что люди, если у них будет такой интерес, смогут запросто прочитать, что он тут напел. А прочитают - и представят его, богатыря и красавца, какой он и есть на самом деле. Стало быть, теперь он обессмертил свой образ. Ну, а имя, если кто-то посчитает, что об него можно сломать язык, пусть так и останется в тайне.
Под небом голубым есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том - сад, все травы, да цветы.
Гуляют там животные неведомой красы114.
Когда Воассила начал петь, Леннрот, не удержавшись, достал свою флейту типа дудки и, отбивая такт ногой, подстроился, аккомпанируя. Когда они закончили, Лоухи хлопала в ладоши так громко, что соседские коты сбежались посмотреть и расселись по всему забору.
Уже перед тем, как расходиться поздним вечером на ночлег, хозяйка посмотрела Элиасу прямо в глаза несколько печальным взглядом. Она вздохнула, словно о чем-то сожалея, и проговорила:
Ты носишь на себе следы от Зверя. Они почти невидимы теперь, но будут проявляться в особые моменты жизни, когда этот зверь случится поблизости.
Да, я знаю, - кивнул головой Леннрот. - Но не знаю, как мне с этим быть.
Я думаю, что надо жить так, как ты сам того хочешь, - сказала Лоухи. - Только вот следует поберечь тех, кто сделаются тебе дороже самой жизни.
Как? - догадываясь о ком может быть речь, сдавленным голосом спросил Элиас. За себя он был готов постоять. Вот причинять горе близким, которые есть и которые, как он очень надеялся, будут, было невмоготу.
Ты доктор, - серьезно ответила женщина. - Тебе решать. Но хотелось бы предположить: когда люди болеют чумой, или холерой или еще чем-то, что лучше всего с ними сделать, чтобы они могли справиться с болезнью?
Ну, режим изоляции, карантин и всякое такое, - ответил Леннрот, пожав плечами.
А еще им надо менять климат. Если болеют в лесах - уходить в горы. Если в пустыне - в моря.
Да, - согласился Элиас и еще раз добавил. - Да, именно так.
22. Дальнейшая жизнь Леннрота.
Леннрот сноровисто шел по насту, уверенно работая лыжными палками. За ним тянулась многокилометровая лыжня, которую нисколько не подминали санки-волокуши, двигавшиеся следом. Это был не первый его лыжный переход, довелось пройти по замерзшим рекам и озерам уже не одну тысячу километров. Так что дело было привычным, да и что греха таить - очень даже любимым.
Ему нравилось белое холодное безмолвие. Одиночество уже не тяготило вовсе, а отсутствие комаров и мошек успокаивало несказанно. Животные в зимнем лесу не встречались, а без людей было просто здорово. Чем дальше он жил на свете, тем больше получал разочарования от новых и старых знакомств. Казалось, что большая часть людей старательно культивировала в себе по мере взросления всю человеческую мерзость, которую бы к зрелому возрасту следовало избегать. Не все, конечно, но подавляющее большинство.
