Леннрот сжал руки в кулаки и увидел царапину на тыльной стороне ладони. Он еще только вспоминал, что это значит, а ноги уже вовсю несли его к корням ели. Кто-то из парней в испуге рухнул на колени, подняв над головой руки, кто-то, увидев царапину и у себя, бежал в одном с Элиасом направлении.
Финны, как и карелы, порой неожиданные в своих поступках. Все они, конечно, разные, и мерзавцев среди них хватает. Но есть те, кто, не проронив лишнего слова, получив по мордам, вытаскивает с пояса пуукко72 и начинает резать обидчиков, защищая свою семью, своих близких, свою родину. Такое вот бешенство северных народов, непонятное ни шведам, ни немцам, ни русским, ни одному из государственных судей и прокуроров.
И это бешенство случилось сейчас, когда, не думая о последствиях, парни с дубинками в руках начали отбиваться от наседающих чудовищ в фуражках. Те секли по сторонам своими нагайками, вырывая окровавленную плоть из тел подвернувшихся под удар жертв, голые парни крутили в руках, как мечи, свежеструганные биты и опускали их на головы и плечи врагов.
Сначала Элиасу показалось, что чудовищ больше, чем голых парней. Потом к парням примкнули полуголые девушки, устроившие визг. Силы сравнялись. Когда Леннрот взмахнул своей дубиной, отбивая свистящий выпад нагайки, а потом, крутанувшись на месте, нанес удар по затылку напавшего на него монстра, то превосходство, вроде бы, было уже за людьми.
Фуражка у чудовища, которого он приласкал, откатилась на несколько метров в сторону, вместо затылка бурое месиво. И тело вполне по-человечески не шевелилось, словно для этих существ тоже были вполне определенные рамки физического бытия.
Потом случилось еще несколько схваток, причем одна, последняя, почему-то уже в воде. И все стихло.
Голые парни и почти голые девушки, умывшись в воде от крови и песка, взялись за руки и разбрелись, кто куда. У Леннрота пары не оказалось. Наверно, ее следовало поискать на том, женском, стойбище.
Элиас вышел из озера и опустился на колени. Ночной воздух застыл, даже комариного щебетанья и птичьего писка было не слышно. Голова была тяжелой и в ней тяжко тонули мысли. Он посмотрел на свои руки - те все еще держались за дубину - и не мог решить, что этими руками нужно делать. Вокруг не осталось никого, кто бы шевелился. Вокруг лежали только трупы.
Леннрот закрыл на мгновение глаза, а когда открыл, то над ним возвышался козломордый Пропал. Вот его не было, а вот он есть, с красными злобными глазами, плешивый и синегубый, полный рот мелких острых зубов, серая кожа и тянущаяся к нему когтистая лапа.
Пропал появился так неожиданно, что Элиас вскрикнул от ужаса и отшатнулся назад, упав навзничь. Он завалился на спину, а козломордый, оскалившись, попытался растоптать его своим копытом. Леннрот успел перевернуться на земле, откатываясь вбок, а потом выбросил вперед так и не брошенную дубинку.
Он еще успел подумать, что было бы очень печально, если вместо пригрезившегося Пропала, оказался бы юный мальчишка, возвращающийся с ночной рыбалки на сома. В самом деле, с глазами явно творилось что-то неладное.
Но козломордый, получив с размаху по морде, не исчез и не обратился красной девицей с переломленным черепом. Он ощерился, как крыса, и из пасти у него вырвался чуть различимый зеленоватый пар. Пропал потряс головой, ошеломленный дубиной, опустил зловещую клешню, и проговорил противным тонким блеющим голосом:
- Кто надоумил березовые дрыны выстругать?
Элиас вспомнил, что березу выбрал сам, так как эта древесина самая плотная, хоть и в сучках может запросто сломаться, если ударить обо что-то. Поэтому тщательно прошелся своим пуукко по каждой бите на предмет скрытых сучков и трухлявых мест. Вышло, что надо.
- За рукописью пришел? - спросил он, опираясь на дубину и поднимаясь на ноги. - Сжечь снова возжелал?
- Что мне твоя рукопись! - проблеял Пропал. - Рукописи не горят!73
Он показал указательным пальцем куда-то на лоб Леннрота.
- Здесь твои рукописи. Отсюда их придется выковыривать.
- Попробуй, - сказал Элиас и принял воинственную стойку.
- Не я, - прошелестел козломордый. - Они выковыряют, выкорчуют и уничтожат. Для того они и люди. И еще извратят все.
- Зачем тебе это нужно? - спросил, опуская свое оружие, Леннрот.
- Не мне. Ей нужно. Чтобы никто не сопротивлялся.
Элиас не ощущал ничего, кроме гнева и омерзения, когда говорил с Пропал и слушая его голос. Особенно досаждал голос. Вкрадчивый и будто бы через уши вползающий в мозг. Тембр этого блеяния порабощал слабых и развращал глупых. "Ври, кради, подличай, прелюбодействуй, убивай - как я - ничего тебе не будет. Повинуйся и обожай!" Да, за таким пойдут миллионы и будут поощрять на вранье, воровство, подлость, прелюбодейство и убийство. А кто-то из них будет действовать: убивать, убивать, убивать. Повинуясь и обожая.
- Глупец, что тебе со всем этим делать? - гадко хихикнул козломордый и кивнул своей мерзкой головой по сторонам. - Может, помочь?
Леннрот прыгнул вперед, вложив в свою дубину все силы, подкрепленные ненавистью.
Пусто. Удар пришелся в песок, бита увязла и замерла. Пропал пропал, будто его и не было. Однако был, все-таки. Большие следы от козлиных копыт пока еще хорошо просматривались.
Элиас огляделся.
Костер догорал. До рассвета было еще далеко. С востока накатывали тучи.
Несколько человеческих тел, никак не больше десятка, валялись в неестественных позах там и сям. Это были действительно люди. Это были, пожалуй, даже суперлюди. Это были жандармы.
Пелена с глаз спадала, мозг тревожно возопил: что делать, блин?!
Утром покойников обнаружат, тем же утром всех с праздника Юханнус выволокут из домов, с сеновалов - отовсюду, где те безмятежно спят. В полдень всех изобьют до скотского состояния, к вечеру тех, кто выживет, отправят на рудники на всю оставшуюся жизнь.
