Леннрот представился и оценил ловкость, с которой Карл чесал по лыжне.

  - Ну, так я с младых лет на лыжах, - пожал плечами тот. - Привычка.

  Потом он рассказал, что отработал на северах, в Лапландии, теперь вот домой добирается. На своих двоих даже быстрее получается, нежели на перекладных.

  - По рекам и озерам бежишь - чистый восторг вокруг. Только остерегаться, чтобы ноги не промочить. В любой мороз есть места, где под снегом вода на льду. Да и вода, даже замерзшая - это святость47. От дурного глаза помогает. Не то, что в лесу.

  От Карла шел пар, разгоряченный бегом, его организм начал потихоньку остывать. Леннрот, как вежливый человек, не хотел задерживать словоохотливого собеседника, да тот сам не выказывал никакого желания к спешке.

  - Вот ленсманов терпеть не могу, видеть не желаю, - внезапно проговорил он. - Их словно всех из одного теста вылепили. Из самого дерьмового. Ни рыбу словить, ни моток лена принести не позволяют. Все не по закону. У меня глубокое подозрение, что они сами эти законы придумывают. Там, где ленсман, там и нечисть. Впрочем, как и рыба.

  - Это как? - удивился Леннрот.

  - Эй, паря, много я дорог прошел, много всего повидал, еще больше слышал, - усмехнулся Карл. - Ленсманы служат черту. А тому отрадно, когда человеку худо. Например, есть омут, где рыбы - пропасть. И кумжа, и лещ, и окунь, не говоря уже про жереха - лови в свое удовольствие. Ан, нет. Ленсман48 в засаде сидит и штрафы в кармане держит. Черту на потеху, человеку на беду.

  - Наш в Лаукко тоже вредный, - согласился Элиас.

  - И не говори, - махнул рукой Карл. - Фамилия только и спасает.

  Леннрот задумался, силясь вспомнить, какая у местного пузатого мужика в фуражке с околышем фамилия.

  - Моя фамилия, - пояснил рассказчик. - Меня спасает. Всем говорю, что тот Клингеберг - брат мой сводный. Папы у нас, якобы одни, мамы - разные. Иногда прокатывает. Вообще, скажу тебе, паря, зимой завсегда можно Зверя победить. Это летом от него приходится лишь обороняться.

  С этими загадочными словами он пожал на прощанье руку, одел варежки и почесал себе дальше, раскатываясь и удерживая постоянную скорость, равную одной собачьей, будучи той в ездовой упряжке. Быстро побежал.

  8. Самматти

  Когда снег начал активно таять, солнышко, отражаясь от снежного наста - слепить глаза, дороги растаяли и обсохли, Тернгрены засобирались в Хельсингфорс.

  Ехать с ними Леннрот не хотел, зато хотел навестить своих родных в Самматти. Такая мысль у него была уже давно, с того самого дня, когда деньги начали греть карман его видавшего виды сюртука. Не то, что бы было желание произвести впечатление своим новым положением в обществе, хотя, пожалуй, из своего округа он единственный, кто имеет университетское образование. Просто уже давно не виделись с родителями и братьями-сестрами. В довершение к этому Самматти находилось всего в семидесяти километрах от Хельсингфорса.

  Леннрот под убеждением своего старшего товарища Тернгрена принял решение вновь поступить в университет, теперь уже на медицинский факультет. Йохан давал свою весомую рекомендацию, присовокупив небольшой послужной список "помощника лекаря" в деревне Нарва.

  Конечно, денег, что были пока у Элиаса, не могло хватить на все обучение в столице, но он планировал зарабатывать их тем, что лучше всего умел делать: врать в три короба и обкрадывать местное население. Шутка. Нет, дэпутатом он становиться не собирался, да и врать не любил, не говоря уже о паскудном воровстве. Леннрот умел доставлять нужные товары в нужные места, обходя требования уплаты всяческих государственных податей. Он намерен был зарабатывать деньгу малую на тропе контрабандистов.

  Распрощавшись с Йоханном Агапетом, Йоханной, детьми, собаками и кошкой, он пошел к родительскому дому, щурясь на ласковое солнышко и подставляя остриженную по последней моде голову теплому ветерку. Тернгрены, собаки и кошка долго махали ему вслед.

  Вообще-то папа Леннрот, Фредерик Юхан, был весьма строгих правил. И детей своих старался держать в строгости. Как это бывает довольно часто, сам папа, будучи иной раз крайне несдержанный в истреблении алкоголя, воспитал детей в относительной трезвости то ли на личном примере, то ли так вышло. Никто из его отпрысков не был склонен к пьянству, хотя это было среди финнов вполне распространено. Фредерик это ценил и верил, что из детей выйдет толк. Наверно поэтому и давал своим чадам мудреные имена.

  Хенрик Юхана, Адольф Фредерик, Густав Эдвард - все братовья получили двойные имена. Лишь Элиас довольствовался малым. Просто знакомая бабка повитуха, отправленная в церковь по случаю рождения еще одного сынишки у нищего сельского портного, по пути ударилась головой. Папа Фредерик не мог ничем заплатить бабке за услугу по приему родов по причине хронического безденежья, зато предложил тяпнуть по стаканчику свежевыделанной понтикки сорока одного градуса крепости.

  Люди, склонные к выпивке имеют удивительный дар: им не хватает пятака, чтобы поесть, зато всегда находится гривенник, чтобы выпить.

  Выпившая повитуха пришла к попу в преддверие собиравшейся грозы, отсвечивая шикарной шишкой во лбу, и сходу сказала:

  - Давай выпьем по случаю рождения у портного еще одного портняжки.

  Поп охотно согласился и принес молодильного вина, кагора, и молодильных яблок в закуску. Еще он притащил свою огромный кондуит в потресканной кожаной обложке и к нему гусиное перо.

  Выпили, похихикали на разыгравшуюся грозу и стали делать запись в книге в графе "уродились".

  - Как зовут младенца? - строго спросил поп, причмокнув толстыми губами.

  - Да никак его не зовут, - ответила повитуха. - Он еще маленький, чтобы на зов ходить.

  Поп разлил еще кагору, они выпили, перекрестясь. Молнии освещали весь мир приятным электрическим светом дуговой сварки. Об этой аналогии ни поп, ни бабка, да вообще - никто пока не догадывались. Не настолько прогрессивное еще было человечество.