На самом деле бабке едва минуло сорок лет, так что она была еще вполне ничего себе. Стал бы дородный поп бухать с какими-то потрепанными старухами, с которыми ничего, кроме подагры, замутить не получится. Но рабочая специальность "повитуха" требовала и статус - "бабка".

  - Имя у младенца будет какое? - поп поставил вопрос по-другому.

  - Да пес его знает, - удивилась повитуха и потерла наливающуюся синевой шишку ближе к левому уху. - Из головы разом вышибло.

  - Может, Владимир Владимирович? - предположил поп и тоже ласково потрогал бабкину шишку. Следует уточнить - ту шишку, что получилась от удара тупым предметом. Иных шишек у повитухи не было. Выпуклости были, но до них поп пока еще не добрался. Для такой храбрости употребленного кагора не было пока достаточно.

  - Да ты что тут бесовское говоришь! - возмутилась бабка и расстегнула верхнюю пуговку на блузе. В жар, наверно, бросило. - Ты, ваше преосвященство, еще Адольфом Алоизовичем его назови.

  Поп с деланным испугом перекрестился. Тут-то молния еще раз шарахнула, вызвав оглушительный треск в атмосфере. Илья-пророк на небесах потешался вовсю. Священнослужитель понимающе переглянулся с младшим сельским медицинским персоналом.

  - Илья? - спросил он.

  - Элиас, - согласилась она.

  Про второе имя, что Фредерик Юхан давал своим чадам, они позабыли. А через полчаса, когда вновь вернулись к этому вопросу, дело уже было сделано. В кондуите синим по белому была надпись: "Элиас Леннрот". И баста.

  Родительский дом оказался совсем неказистым и маленьким. Наверно, такое впечатление после хором в Лаукко. Родители были такими же, как и несколько лет назад. Не помолодели, но главное - не постарели.

  Отец был с большими портняжными ножницами, мама - держала в натруженных мускулистых руках пудовую кувалду. Леннрот встряхнул головой, отгоняя наваждение и причудливую игру света и тени. Мать вышла из дому с пшеном в подоле передника, намереваясь поделиться им с несколькими обваленными в грязи курицами. Сестры были замужем, братья - тоже с большими ножницами.

  Элиас во внезапном волнении откашлялся и протянул вперед холщовую сумку, в которую заботливая Йоханна Тернгрен собрала всякой снеди. Братья не пошевелились и зловеще вжикнули своими ножницами: вжик-вжик-вжик.

  Мама хотела всплеснуть руками, да курицы просили еды. Жрать давай, мамаша - требовали они на все свои куриные голоса, спускаясь до баса.

  - Раньше у нас и курей-то не было, - сказал Элиас. - Папа, вы что - пьянствовать бросили?

  - И ничего я не бросил, - поспешил объясниться Фредерик Юхан. - Просто видал, во сколько рук мы теперь можем вжик-вжик делать? А где твои ножницы?

  - Ну, да я к вам не с пустыми руками пришел, - предложил Элиас и кивнул подбородком на сумку. - Здесь и кинка49, и копченная муйка50, и каръялан-пиракка с картофелем51 - все здесь. Я ж ножницами не промышляю, я ж по научной деятельности, доктор философских наук.

  - Так бы и сказал! - хором обрадовались братья, убрали зловещие ножницы в голенища сапог и распростерли объятия. - Доктором сделался! Батя, такого в нашем роду еще не было - айда праздник праздновать.

  Мама расправилась со своими курями и на радостях свернула одной, самой извалявшейся в апрельской грязи, шею. Потом они обнимались с ученым сыном, не в силах удерживать слезы радости.

  Тем временем в крохотной гостиной установили стол, и в нее сразу набилось миллион народу. Пришли жены братьев с детьми, сестры с мужьями и чадами прискакали, высоко задирая ноги, какие-то левые собаки в надежде поживиться - их насилу выгнали. Видя такое дело, Элиас отправил в ближайший шинок самого старшего своего племянника с запиской, где просил выделить под честное слово доброй еды и не менее доброй горилки.

  Не успел племянник, удрученно почесывая в затылке, уйти, как хозяин банкета его остановил. До ближайшего шинка с горилкой, поди, тысяча верст - к обеду не управится. В самом деле, путь в Украину, братскую Финляндской губернии губернию - ой, не близкий. Тогда другая вводная: в лаукку52 сгонять и приобрести все, что нужно для нормального застолья с выпивкой. На эти цели выделялась сумма в пару марок.

  Элиас надеялся, что за такие деньги можно купить весь местный магазинчик вместе с ассортиментом и складскими помещениями.

  - Да пусть товарный чек выпишут, - напутствовал он парня.

  - Знаю, херр53 профессор, - ответил племянник и с важным видом пошел в сторону магазина. Перед ним табуном трусили левые собаки.

  Праздник продолжался до самого вечера. Когда папа нажрался и начал путаться в двойных именах своих сыновей, его за руки и за ноги вынесли из-под стола и отнесли на отдых в хорошо проветриваемые сени. Там было свежо, но его привычно накрыли толстым овчинным тулупом, в мех которого тотчас набились на ночевку блохи из соломы. В общем, в такой компании папе не должно было холодно и одиноко коротать теплую весеннюю ночь.

  Прочие гости держались вполне пристойно и каждый норовил получить свою толику внимания от "херра профессора".

  Элиас на радостях сыграл на своей дудке, спел несколько рун из своей диссертации, братья и сестры в полном восторге сплясали под это дело летку-енку. Голод навеки покинул семью Леннротов. Он остался лишь в страшных воспоминаниях детства. Следом за голодом ушла и нужда.

  А местный ленсман остался, но его быстро прогнали из гостиной, куда он хотел пробраться на правах "силовика". Он затаил злобу и прогуливался весь вечер возле праздного дома, придумывая, какую бы законную меру воздействия применить против лихого загула портных. Его смущали две вещи: первая - свалившийся, как снег на голову, Элиас, доктор, да еще и профессор, стало быть, уважаемый в столицах человек, и вторая - а ведь могут ему тут и рыло начистить.

  Когда стало совсем темно, все разошлись на покой.

  Элиас решил проверить, как там отец. А тот чувствовал себя совсем неплохо. Организм пьяницы со стажем еще не преодолел границу, где начинался алкоголизм, поэтому легко расщеплял спирты понтикки и нагружал голову различными видениями в виде снов.