Армянин схватился за голову и прошипел, как змея:

  - Верно, я самый большой ишак! А счастье было так близко!

  В это время в его контору, где и проходил весь разговор, просунулась голова рабочего.

  - Хозяин! Мы тут тару привезли, - сказала голова. - Чем ее грузить-то?

  Рабочие привезли тележку с пустыми ящиками из-под цветов от строения номер 35.

  Элиас получил свои деньги - целое состояние. Яков, долго отпаивавший себя коньяком, обрел свое золото и распорядился им неведомым образом. Прежние хозяева слитков, бедняги, сгинули где-то на каторге. Равновесие в мире оказалось снова восстановленным.

  Леннрот пропадал дни и ночи на своей кафедре. Фон Беккер, куратор, ожидал, что защита диссертации пройдет с блеском. Даже оппозиционеры и оппоненты не смогут не признать достоинства собранного материала. Пусть, конечно, они проповедуют другую историю, но, в конечном итоге, народная сказка тем и хороша, что ей на историю наплевать. Сказка-то ложь, но без намека в ней - никак. Кто-то его видит, а кто-то не хочет это делать. Вот от них, последних, и пошла небылица о монголах и татарах на "святой Руси". Иго, орда, ярлык и баскак - срамота мирового масштаба в отношении Евразии.

  Теперь, когда потребность в изыскании денег на хлеб насущный на несколько лет отошла на второй план, Элиас целиком погрузился в атмосферу рун с древними героями, с их подвигами и проступками, с образом жизни и образом смерти. Как очень скоро выяснилось, материала было явно недостаточно. Требовалось снова оказаться подальше от цивилизованной и лощеной Швеции, а также грубой и деспотичной России - в Карелии, на Белом море, на берегах Северной Двины. Замкнутые в своих культурах карелы-ливвики, карелы-людики, саамы и вепсы сохранили в устных преданиях то, что старательно изъялось из любых европейских рукописных форм.

  Леннроту временами начинало казаться, что такое искажение восприятия былой действительности никак не может происходить только лишь по людской воле, кем бы ни мнил себя человек. Здесь предполагалась воздействие гораздо более могущественных сил, упирающихся в одно единственное качество бытия, способное изменить вокруг себя все. Это качество - Вера. Она, как догадываются многие, и есть разменная монета богов. И, одновременно, тот самый грошик, который нельзя потратить, потому что он от Господа и Творца.

  Леннрот, привыкший к самообразованию, привыкший к лишениям, наконец, мог позволить себе хоть некоторое время не думать о хлебе насущном.

  Конечно, заработанные деньги он никак не выказывал, оставаясь все тем же умеренным в еде и скромным в одежде студентом филфака. Даже профессор медицины, доктор Йохан Агапет Тернгрен, который когда-то обратил свое внимание на усердного юношу, ничего не заподозрил.

  Профессор Тернгрен, сам происходивший из бедной семьи, понимал Элиаса, как никто другой. Бывало, подкармливал, приглашая в гости в свою семью. Его жена Йоханна тоже прониклась учтивостью, скромностью и эрудицией молодого черноволосого парня.

  А ты, часом, не чиган? - спросила она когда-то при первой встрече.

  Не, - ответил Леннрот. - Чигане - все блондины. И ростом в один метр и тридцать два сантиметра. А я к вам по делу: что у вас, скажите мне, пожалуйста, добрая женщина, на десерт?

  Леннрот, порядком изголодавшийся за последнюю неделю, боялся упасть в обморок. С кухни тянуло съестным, а он, смуглый по причине своей зачастую кочевой жизни, с волосами цвета воронова крыла, с синими глазами и запавшими щеками, в видавшей виды одежде, действительно выглядел, как цыган.

  Хозяйка дома, приходившаяся родственницей Рейнхольду фон Беккеру, решительно возразила:

  Эх, молодой человек! Десерта я тебе не дам! Понос от него бывает. Суп с фрикадельками будешь есть. Потом салат из морской капусты. Потом курицу со спаржей. А потом ты будешь спать в специально выделенной для этого дела комнате.

  В общем, хорошие люди Тернгрены повели себя по-человечески. И всегда таковыми оставались.

  Жаль, что при нынешних обстоятельствах невозможно было им как-то материально выказать свою признательность. Разве что букетом цветов от армянского товарища Якова. Однако этого было более, чем достаточно. Хорошие люди дружат не потому, что это приносит выгоду, а потому что родственным душам иной раз требуется поговорить по-душам. Счастье, когда для этого находятся понимающие и неравнодушные люди.

  Уединившись в кабинете университета под светом настольной масляной лампы, Элиас сопоставлял строки, полученных им рун. Он рассуждал так: даже если какая-то единая поэма существовала и рассыпалась, то с течением времени песни-фрагменты отдалились друг от друга, изменяясь в устах новых поколений рунопевцев. Народные песни это не куски разбившейся вазы, которые находят при раскопках в одном месте. Обнаружив их, осколки можно соединить, а недостающие куски заменить глиной. Вот ваза и восстановлена. Механическое соединение народных песен поэмы не рождало. Требовался иной, творческий подход к материалу. И он творил:

   "Мне пришло одно желанье,

   Я одну задумал думу

   Быть готовым к песнопенью

   И начать скорее слово,

   Чтоб пропеть мне предков песню,

   Рода нашего напевы"27.

  Тени плясали вокруг стола, тени метались и извивались. Их буйство переставало быть нематериальным. Их бесформенность начала обретать границы. Скрип половиц начал рождать звук. И звук этот можно было назвать "шагами", а также "прищелкиваньем клыков и царапаньем когтей".

  Мыши больше не кашляли на чердаке, ветер не подвывал в печной трубе, не шелестели о стекла опадающие листья. Из коридора раздавалось слабое потрескивание, будто кто-то за дверью методично ломал сухие лучины, одну за одной. Воздух сделался каким-то тяжелым и трудным для дыхания. Глаза начали слезиться, во рту появился какой-то неприятный железный привкус.

  Все исчезло - исчез сентябрь 1827 года, исчез город Або, исчезла физическая закономерность событий. Вместо этого из ниоткуда возник зловещий шепот: "Руны должны сгореть!"