Да и пофиг.

Эффект от травы куда-то девался, то ли потому что время шло, то ли начинали действовать колеса, которые меня уговорил попробовать Лешка.

Аленку взяло раньше. Как только ленивая мелодия сменилась кальянным рэпом, а сам кальян наполнил кумаром тусклое помещение гостиной, она упорхнула танцевать, оставляя меня в одиночестве.

Меня, к слову, взяло чуть позже.

Я не чувствовал в себе желание танцевать с кем-то, сосаться или лапать за жопу, но вот просто походить из угла в угол — очень даже. Почему-то земля уходила из-под ног, и это казалось чем-то прикольным. Будто ходишь по палубе корабля.

Цвета сделались ярче, звуки — громче, эмоции — выразительнее. Я понял, что не хочу танцевать то, что танцуют они, зато я бы сейчас с удовольствием исполнил что-нибудь по настоящему стоящее, но вряд ли это кого-то интересовало здесь. Ох, почему пробы не сейчас?! Я бы такое исполнил…

Я попытался найти взглядом Лёшку, чтобы попросить открыть теткину комнату и позволить потанцевать там в одиночестве, но он и сам уже нашел меня.

— Аленка хочет, чтобы мы поцеловались! — заявил он, приближая ко мне лицо с неестественно расширенными зрачками. Я забыл, что хотел сказать ему. Меня вдруг качнуло, и я схватился за его руку, чтобы не упасть.

— Но…

Я не успел ничего возразить, как он прильнул ближе, зарываясь пальцами в мои волосы, и впился в губы требовательным поцелуем, точно таким же, каким целовал меня прошлым вечером.

Секундное замешательство, и у меня сорвало крышу, я будто улетал куда-то, инстинктивно хватаясь пальцами за Лешкину толстовку, пытаясь устоять на ногах.

Вокруг смеялись, улюлюкали, кричали что-то подбадривающее, а я не мог остановиться, неумело отвечая на поцелуй с привкусом табака.

Он целовал и целовал, оттесняя меня куда-то, и я послушно отступал, пока не уперся спиной в стену.

Лешка положил руки мне на талию, потянул на себя, заставляя прогнуться, и я вжался пахом в его пах, ощущая крепкий такой стояк…

Когда все замолчали, я не уловил. Мы просто целовались как оглашенные, будто желали сожрать друг друга, а потом кто-то за плечо оттащил Лешку, толкнул на диван. Кажется, это был Жорик.

Меня подхватили под руку, и я уставился расфокусированным взглядом… в лицо своего отца.

— Мы уходим, — скрипуче от с трудом сдерживаемой ярости процедил он, с такой силой сжимая мой локоть, что я едва не вскрикнул.

Он потащил меня прочь, мимо обалдевших ребят, мимо стола с разложенными «угощениями», мимо нетронутых банок пива в коридор. Позволил надеть кроссовки, потом всунул в руки куртку и выволок на лестничную площадку.

Я едва не упал, когда он меня за шкирку зашвырнул в машину. Только больно ударился головой о дверь…

Я не хотел ничего говорить, твердо решив молчать, но уже дома, после того, когда он все в красках пересказал бледной от ужаса матери, я не сдержался:

— Ну гей я, и что с того?!

— Это все твои танцы! — взревел отец, ударив кулаком по столу. — Я говорил тебе, Машка, что он педиком вырастет! Нужно было его отдавать на карате или футбол! Надо было, блять, имя ему нормальное дать, черт тебя дери!

— А где ты был, когда мне имя давали?! — захлебываясь от ярости, заорал я в ответ. — Бухал со своими дружками!

Отец кинул на меня зверский взгляд и рявкнул:

— А ты заткнись, сука! Мал еще меня учить! Никакого уважения! Я говорил, Маш, говорил, что нужно ремнем его бить! Так не-ет же! «Есечка маленький, не бей Есечку!», — перекривлял он мать. — И вот погляди, что случилось, погляди!

Он как-то очень стремительно подошел ко мне, я даже не успел заметить этого, и схватил за волосы, грубо задирая голову. Я вцепился в его руки, пытаясь освободиться, но безрезультатно.

Я плотно сжал губы, силясь не закричать. Кричать нельзя ни в коем случае, пусть даже мне страшно так, что внутри все скручивается узлами.

— Посмотри, зрачки, как два блюдца! — подтаскивая меня ближе матери, которая уже откровенно ревела и что-то невнятно причитала, проорал отец.

Он тряхнул меня так, что, казалось, сейчас вырвет мне все волосы, и швырнул в стену.

Я больно ударился спиной и медленно сполз на пол, но, впрочем, очень быстро поднялся и кинулся в свою комнату.

Вопреки моим страхам, никто за мной не пошел. Отец все кричал, ругал маму, а та лепетала что-то сквозь слезы, но я не хотел идти спасать ее, даже если он ее ударит, я просто хотел убраться оттуда как можно скорее.

На то, чтобы найти свой рюкзак и собрать необходимый минимум вещей ушло две минуты, на то, чтобы найти свои документы, водительское удостоверение и сбережения — еще минута.

— Ты куда собрался, Еся?! — жалобно провыла мать, выскакивая в коридор. — Ночь на дворе!

— Пусть валит на все четыре стороны! — рявкнул отец из кухни.

Я сунул ноги в кроссовки, накинул куртку и ушел, даже не посмотрев на маму.

Только отойдя на приличное расстояние от дома я вдруг подумал, а куда теперь идти? К Лешке? После всего, что было? А что если отец доложит в полицию, и у него найдут наркоту?

Я дрожащими пальцами выудил телефон и написал ему сообщение:

У вас все в порядке?

Спустя несколько секунд пришел ответ:

22:13 Лешка:

Я всех разогнал и на всякий случай сам поехал к Аленке. Ты как? Бил?

Глухо всхлипнув от жалости к себе, я спрятал в карман телефон, сел на сырую от осеннего ночного тумана скамейку и попытался думать.

Попытался — именно то слово, потому что в голове было пусто, только безостановочно надоедливым комаром жужжала одна и та же зацикленная мысль «мне-пиздец-мне-пиздец-мне-пиздец»…

Я обхватил себя руками за плечи, судорожно хватая ртом воздух, ощущая подступающую истерику. Эффект от таблеток проходил, освобождая место тому опустошающему состоянию, что Лешка называл «отхода». А может, для «отходов» было еще слишком рано, я просто себя накручивал.

Мне нужно было что-то делать, оставаться на улице нельзя. По ощущениям — мороз, а я в легкой куртке и кроссовках, ведь после того прекрасного солнечного дня, после свидания с Павлом Сергеевичем я даже не успел переодеться…

Точно. Павел Сергеевич.

Я снова достал телефон и с большим трудом нашел его номер в списке других расплывающихся перед глазами номеров.

Длинные гудки, сонное «Алло?», и я заревел.

— Есений? Что случилось?! — встревоженый голос в трубке вызвал только новую порцию слез.

Я закрыл рот ладонью, больно прикусывая зубами кожу. Горло сдавило спазмом, мешая говорить и дышать, и я только слушал:

— Успокойся! Сделай глубокий вдох, давай, вместе со мной…

Нервно всхлипнув, я попытался сделать так, как он сказал.

— Теперь выдох…

Отпускало. Внутри будто кто-то медленно отпускал сжавшуюся пружину.

— Я… я из дома ушел! — наконец-то сумел сказать я и затаил дыхание, ожидая реакции.

— Где ты? Я сейчас приеду.

Я слышал, как захлопали дверцы шкафа, и представил, как Павел Сергеевич быстро собирается, подхватывает висящие на спинке стула джинсы… Или нет. Он скорее из тех людей, что аккуратно повесят джинсы в шкаф. Наверное, дома у него стерильно, как в операционной…

— Есений, ты слышишь меня? Где ты?

— Во дворах, — дрожащим голосом пробормотал я, завертев башкой. — Проспект Мира дом шесть.

— Хорошо, никуда не уходи, понял? Буду через десять минут.

Я послушно ждал, сидя на промерзшей скамейке, и старательно гнал от себя ненужные мысли. Как сильно я хотел попасть в его квартиру? Очень. Не уверен, что прям жажду оказаться в его постели, особенно учитывая то, что в наших отношения моя роль известна, но… но с Лешкой я так и не попробовал быть снизу. Хотя, мне ведь понравился секс, да? Может, и быть снизу тоже понравится.

Я прикрыл глаза и попытался представить себя в объятиях Павла Сергеевича. Эти фантазии будоражили кровь, но одновременно с тем пугали до дрожи. Почему? Не знаю. Он слишком взрослый и слишком сильный. Морально, физически он более развитый, а я просто глупый мальчишка.