— Сегодня большой праздник, — раздался рядом знакомый голос Аро, которого когда-то спас Яновский, — наши расхреначили нефтебазу и взяли крупный город.

— Праздник? — скривился Влас. — И сколько детей вы убили? Сколько женщин изнасиловали? Сколько домов разрушили?

Аро посмотрел на него с какой-то слишком понимающей снисходительной ухмылкой и, наклонившись ниже, сообщил доверительным тоном:

— Это война, если ты еще не понял. И все это лишь издержки войны.

Влас только презрительно скривился. Ну да. Конечно. Война. За что эти черти воюют? За бабло, блять.

Его отвели в камеру, но не ту, где они жили с Камилой и Давидом, и не ту, где провели ночь, а в другую, поменьше, но с общим матрасом. Влас, оставшись в одиночестве, напряжено смотрел на эту общую импровизированную кровать какое-то время, пытаясь решить, что все-таки чувствует.

С одной стороны он хотел спать рядом, обнимать Яновского хотя бы ночью, чувствуя тепло его тела, но с другой стороны, он не считал правильным афишировать их отношения.

А потом мысль как-то соскользнула на Халига, наряженного в форму военного медика…

Влас медленно сел на край матраса и сжал голову руками. Он чувствовал себя больным, но не от простуды или мигрени, а от какого-то бессилия.

Ночь медленно наползала с пустыни, и он видел, как стремительно темнеет небо, как на нем зажигаются мерцающие звезды, такие пугающе яркие, что создавалось впечатление, будто это последняя ночь на земле.

В шум голосов с улицы вплеталась музыка, арабские мотивы смешивались с современными, можно было расслышать звон бутылок. И пусть Влас не был хорошо осведомлен в исламской культуре, он знал, что и музыка, и алкоголь — харам.

По коже пробежал холодок, какое-то нехорошее предчувствие заставило мужчину подняться на ноги и подойти к двери. И, когда он уже был, гонимый паникой, готов начать громко требовать выпустить его, дверь распахнулась. На пороге стоял боевик, уже под хмельком. Он попытался на корявом английском объяснить что-то, но вскоре бросил попытки, махнул рукой и жестом приказал последовать за ним.

Влас пошел следом, неотрывно глядя на оружие в руках пьяного террориста. Он мог был обезоружить его, мог бы убить и оттащить тело в угол, мог бы взять в плен, но был ли в этом смысл? Да даже если бы он взял в плен самого Шарля, ничего хорошего из этого бы не вышло. А ошибка могла стоить дорого. Очень дорого.

Потому Влас не стал ничего предпринимать, смирно, как баран на заклание, следуя за боевиком в зал, из которого доносился нестройный гомон голосов.

Да, были и музыка, и алкоголь, и даже женщины. Не слишком симпатичные, одетые в какие-то тряпки, явно шлюхи из ближайших деревень, но все же женщины.

Правда, они Власа не интересовали. Он покрутил головой и нашел сидящего в углу на низком диванчике Сашку, окутанного клубами густого кальянного дыма. В руки ему кто-то сунул бутылку пива, но парень к ней будто даже и не притрагивался. Рядом, скрестив по-турецки ноги, сидел хмурый старик Халиг.

Влас опустился рядом с любовником, мимолётно коснувшись его колена, но тот, будто впав в транс, не отреагировал, глядя перед собой пустыми глазами.

— Что случилось? — спросил мужчина у Халига.

— Многих не удалось спасти, — буркнул в ответ тот, а потом, подумав, тихо уточнил: — пленных. И гражданских. Их привозили пошматованными.

Кивнув, Влас снова посмотрел на бледного и совсем пришибленного Сашку и уже хотел сказать хоть что-нибудь, пытаясь успокоить и отвлечь, но в зал вошел боевик и заорал что-то неестественно радостным тоном.

Все присутствующие разразились аплодисментами, засвистели, начали кричать в ответ, а вот Халиг, который определённо понял о чем речь, презрительно скривился.

— Что? — нервно спросил у него Влас.

— Бача-бази, — процедил старик, — старая жестокая традиция. Их еще называют по-вашему «танцующие мальчики». По сути, торговля детьми, когда мальчиков подростков покупают и используют в качестве развлечения, заставляя танцевать. А потом и все остальное делать.

Как раз включилась восточная музыка, все затихли, рассевшись вокруг, только Халиг продолжил вполголоса:

— Один из полевых командиров в качестве награды привез своего «воспитанника»…

В зал медленно вошел мальчик. Свет был приглушен, но даже в полумраке Влас смог рассмотреть макияж на его молодом лице, и то, что мальчику, возможно, не было и четырнадцати лет. Он был низенький, худенький, по-подростковому нескладный, и разительно отличался от крепких мускулистых солдат и от полнотелых грудастых шлюх. Он был будто хрупкий мотылек, который порхал среди хищных тварей.

Глаза его ничего не выражали, зато облаченное в шелка тело двигалось в ритм музыке, руки взлетали, подобно крыльями, а по-детски худые бедра покачивались.

Влас чувствовал, как сидящий рядом Сашка весь сжался и обомлел от ужаса, глядя на ребенка, танцующего в зазывающем полупрозрачном одеянии перед толпой изголодавшихся пьяных боевиков, и спросил у Халига:

— Будет только танец?

— Если на то будет милость Аллаха, иншааллах, — хриплым голосом отозвался старик, украдкой стирая слезу с изборождённой морщинами смуглой щеки.

Они втроем замерли в ожидании, остальные присутствующие — в исступлении.

Ребенок танцевал, колокольчики на его широких атласных сатиновых штанах звенели, вскрикивали и посмеивались шлюхи, которых тискали и щипали сгорающие от разыгравшейся похоти боевики, а Влас, который ни в какого Аллаха не верил, молился ему, уповая на его божественную милость к мальчику, который будто и не смыслил, что делает, а может, давно уже смирился со своей незавидной участью.

Когда танец закончился, и боевики разразились бурными овациями, парня позвали ближе и даже усадили на колени к одному из бородатых террористов.

Влас слышал, как нервно выдохнул сидящий рядом с ним Сашка.

— Тише, — прошептал мужчина, неотрывно глядя на хохочущего боевика, обнимающего смущённо улыбающегося покрасневшего мальчишку. С такого расстояния можно было рассмотреть и белизну его лица, и подведённые черным карандашом зеленые глаза, и даже тщательно замаскированный синяк на скуле.

Влас и сам глухо выматерился, испуганный тем, что может произойти, и уже был готов вмешаться, когда понял, что дело пахнет жареным, а паренек пытается ненавязчиво скинуть руку мужчины со своего плеча.

Влас вдруг понял, что юное лицо бача-бази, сохранявшего бесстрастное выражение, оказалось лишь маской, под которой скрывался страх слабого перед сильным, беззащитного перед власть имущим, мальчика перед мужчиной.

Но тут дверь в зал снова распахнулась, пропуская суетливого мужичка в гражданской одежде. Он очень тактично высвободил ребенка и, взяв его за руку, увел прочь.

Колокольчики на одежде мальчишки звенели, заглушая нездоровый смех несколько разочарованных боевиков, но даже они не были в состоянии скрыть облегченный вздох Яновского.

— Боже, — сипло прохрипел Сашка, — мне еще, наверное, никогда не было так страшно.

Влас коротко кивнул. Он не мог с ним согласиться, но все равно это было уже слишком. Он был уверен, что случилось бы страшное, не приди вовремя тот человек.

Правда, разочарованные боевики, разгорячённые танцем, теперь жаждали мяса. Их аппетит возрос, их темные желания прорывались на свободу, и вот уже из зала увели одну шлюху, потом другую…

Сашка нервно вздохнул и отпил пиво, которое неосознанно грел руками все это время.

Влас покосился на него, мучаясь от желания прикоснуться, успокоить, но он не мог. Не посмел. Хотя внутри все буквально пылало внезапно вспыхнувшей неуместной страстью. Сейчас, на контрасте с тем размалеванным тощим мальчишкой, с грубыми грязными боевиками, со стариком Халигом, с потрепанными жизнью шлюхами, Сашка казался еще прекраснее, моложе и здоровее. Он пробуждал влажные фантазии и, сам того не понимая, манил к себе, как огонек, на который слетаются мотыльки.

С трудом оторвав взгляд от любовника, Влас посмотрел вокруг себя и понял, что к ним направляются двое пьяных мужчин.