— Да.

Обожженный приказал что-то своим прихвостням и те уволокли его наверх. Влас дернулся следом и, если бы не Камилла, наверняка упал бы на пол, потому как ноги его не держали.

Главарь подошел к самым прутьям решетки, поморщился, будто от омерзения, а потом, спустя почти минуту высокомерного молчания, процедил на удивительно чистом английском:

— Он будет военным медиком у нас. Он останется у нас. Вас троих обменяют на второго медика из вашего волонтерского центра. Вместе с врачом ваше командование передаст нам медикаменты из спецсклада.

— Нет, — выдохнул Давид, подтягивая свое тело на руках и усаживаясь у стенки. Не так давно он понял и признался, что вовсе не чувствует ног. — Мы не стоим того.

— Нет, не стоите.

Влас прищурился, пытаясь понять, что не так с мордой обожженного. А потом понял. Он был белокожим, светловолосым с тонкими, явно европейскими чертами лица. В его седой густой бороде, которая росла на нетронутой огнем коже, компенсирующей отсутствие волос на голове, можно было при желании рассмотреть почти рыжие волосы.

А еще он, наверняка, был красив когда-то. Под песочной формой прослеживались крепкие мускулы, а пальцы, удерживающие автомат, были изящными и ровными.

Перебежчик.

Влас скривился, отворачиваясь. Его раздражал не столько этот человек, сколько интеллект, светившийся в его голубых глаза. Он дураком не был и с ним можно было вести диалог, только вот не хотелось.

Обожженный заметил его реакцию и хмыкнул. А потом произнес:

— Мы соблюдаем конвенцию о поведении с военнопленными. Вас переведут в лучшие условия, дадут возможность вымыться и поесть.

— Ему нужна помощь! — вскричала Камилла, хватая Давида за руку. — Нужно…

Боевик, который секунду назад казался беззаботным и благосклонным, взъярился:

— А ты, подставка под микрофон, вообще молчи! А не то в этой конуре останешься! Будешь гнить тут до конца своих дней! Твою пишущую братию раскатали по асфальту, от них не осталось и косточки целой! И тебя тоже в расход пустим! Только сперва развлечемся…

Сплюнув на пол, он взбежал по ступеням вверх и скрылся в коридоре. С управлением гневом у него явно были большие проблемы.

***

Спустя почти полдня в камеру вошел Мехмед. Поморщившись от неприятного запаха, он посмотрел на поднявшегося ему навстречу Власа, на воинственно сгорбившуюся как кошка Камиллу, и процедил:

— О Аллах, какие вы жалкие.

— Не смей поминать имя Аллаха, ты, кафир! — взревела Камилла, пытаясь встать, но Давид удержал ее за руку.

Мехмед на ее слова не отреагировал. Снова посмотрел на избитое лицо Власа, все в запекшейся крови, и насмешливо протянул.

— Полкан, сука, вас бы всех на смерть отправил! Вы же лесные, привыкли к зеленке, а тут пески! Как строить блиндаж в песке знаешь, нет?

— Что будет дальше? — проигнорировав его вопрос, прорычал Влас, глядя прямо перед собой.

— За шлюху свою переживаешь? — понимающе кивнул Мехмед и отшатнулся, ловко уворачиваясь. Его лицо от встречи с кулаком спасло только то, что Влас все еще не оправился после легкой контузии и избиения.

Боевик оттолкнул его к стене и достал пистолет из кобуры. Снял с предохранителя, удерживая наготове.

— А тебя так и бесит, да? — огрызнулся Влас, оставаясь на месте. Он знал, что злить Мехмеда не стоит, но остановиться уже не мог. — Так может ты того? Латентный?

— Чего, бля? — рявкнул боевик, поморщившись так, что края косметического шва на его брови закровили. — Ты договоришься, капитан!

Они замолчали, глядя друг на друга с неприкрытой неприязнью, а потом Мехмед как бы невзначай обронил:

— А я хотел предложить тебе вступить в наши ряды. Был бы рядом со своей «девочкой».

— Нахуй иди, — отозвался Влас ни на секунду не сомневаясь в своих словах. Он знал, что, во-первых, никто не поверит в его предательство, а во-вторых, отвоевать Сашку сможет только на воле, потому цеплялся за обмен. А там… там что-то придумает.

— Ну, как знаешь, — дернул плечом Мехмед, но уходить не спешил. Взглянув на Камиллу, он оскалился: — А ты все же красотка. Я бы тебя…

— Слышишь, ты, падла!.. — тут же отреагировал Давид, прижимая девушку к груди.

Боевик расхохотался.

— Да что ты мне сделаешь, паралитик? Видишь, Влас, ты все же среди баб и калек. Как я и говорил, помнишь?.. Ну ладно, немощные! Вас велено по очереди отвести в душ, непонятно только за какие заслуги. Здесь вода на вес золота, знали? Дороже нефти!

Кто-то открыл, видимо, словесный шлюз, потому как Мехмед не затыкался. Наконец он пальцем поманил к себе Камиллу, но она только прищурилась и помотала головой. Давид для надежности еще крепче прижал ее к груди.

— Ладно, вдвоем пойдете, — фыркнул боевик, а потом звучно свистнул. Вниз спустились еще два бородача.

Они подхватили Давида под локти и поволокли к выходу, а Камилла, обняв себя за плечи, пошла следом.

Влас оставался неподвижным, наблюдая, как товарищей по несчастью уводят в неизвестность. А когда остался один на один с Мехмедом, посмотрел в его горящие насмешливые глаза, спросил прямо:

— С чего такая щедрость?

— У ваших в плену один из наших командиров.

— Быстро же ты поменял местами «ваших» и «наших», — процедил Влас, поморщившись от боли в разбитом лице. Кровь засохла, взялась коркой, запечатывая нос. А говорить и дышать одновременно он не мог.

Но Мехмед только хмыкнул:

— Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Кажется, так говорят у вас?

Влас высокомерно промолчал, не желая вести с ним светские беседы. Мехмед понял, что ничего не добьется. Ему и самому уже надоело торчать в этой камере.

— Ладно, капитан, дам тебе совет: веди себя хорошо, и получишь достойное содержание. А может, даже больше. У каждого человека есть слабости, и у нашего главного тоже. Тебе повезло, что он понимает, что верный пес полезнее сидящего на цепи голодного волка.

Боевик ушел, а Влас еще долго крутил в голове его последние слова. Слабости? Какие нахуй слабости?

Он сидел в углу, привалившись к ледяной каменной стене спиной так долго, что успел заснуть.

А очнулся от уже знакомого скрежета.

Через маленькое узкое окошко пробивалась полоска света, можно было наверняка сказать, что солнце клонилось к горизонту. А значит, он проспал почти весь день.

Тело занемело, все мышцы ныли, а в голове никак не прояснялось.

Влас поморщился, покрутил головой, пытаясь размять шею. Позвонки неприятно хрустнули.

— Подъем! — рявкнули над ухом.

Проморгавшись, Влас поднялся на ноги, придерживаясь за стенку. Все тело ощущалось как один сплошной синяк.

— Идем, — дуло автомата ткнулось ему под ребра.

Влас посмотрел на молодого боевика, понимая, что, наверное, смог бы вырвать автомат из его рук, только вот смысл? У них Сашка в заложниках.

Подгоняемый боевиком, он вышел из камеры и поднялся по ступеням. Яркий свет резанул по глазам, и потребовалось время, чтобы к нему привыкнуть. Его повели по длинному коридору безоружного, но при этом не связанного. И это казалось чем-то нереальным. Террористы его не боялись. Были уверены, что Яновский для него много значит?

Запах хлорки ощущался, даже учитывая то, что лицо все еще было окровавленным, и носом дышать он не мог.

Он зашел в обыкновенную и на удивление чистую раздевалку и быстро осмотрелся. За дверью обнаружилась душевая комната. Никого не было, но пар, который все еще не ушел в вентиляцию, явно намекал, что тут кто-то недавно мылся.

— Раздевайся и жди, — небрежно бросил боевик и вышел за дверь.

Влас недоуменно посмотрел ему вслед и принялся расстегивать тонкую камуфляжную куртку. Она вся задубела от крови и теперь неприятно хрустела под пальцами, как бумага.

Стянув отвратительно воняющую футболку, Влас взялся за ремень штанов, но тут дверь снова распахнулась, и в помещение вошел Сашка.

— Епт, — выдохнул Яновский, огромными глазами глядя на любовника. Он даже покачнулся и едва не завалился назад, но успел вовремя схватиться за стену. — Что у тебя с лицом?