— Тебя не должно здесь быть, — слышится его хриплый голос с улыбкой в нем. Проницателен, как всегда.

— Это сон. В нем может случится что угодно, — мягко говорит она ему, делая попытку скрыть свое колдовство. Гермиона подходит и в своем желтом платье садится рядом. Такие она давно не носит, в её гардеробе все черное, траурное, как и положено жене с таким мужем.

— Вампиры не видят снов, Грейнджер.

— Все видят, но не все их помнят.

— Не видят, — спорит Драко, когда наконец поворачивает голову. — Никогда.

Она отвечает легко, чуть наклоняя голову в сторону.

— Я не умею вызывать сны, Малфой, только проникать в них.

— Ты ведьма, ты можешь все, что твоей душе угодно, — он подхватывает её ладонь и перебирает её пальцы аккуратно, словно касается лепестков прекрасных цветов, а не её кожи. — Зачем ты здесь?

— Мне хотелось забыться хоть на час. Сны — ещё одно мое убежище.

— Не ты ли говорила мне, что проникать в них слишком опасно, что можно забыться, — Драко едва выгибает бровь, но, кажется, совершенно не пытается её остановить или отговорить. Его действия говорят об этом, когда мягко он ведет по её руке вверх, достигая ткани, а потом вниз.

— Я была готова рискнуть, — признается она, дрожащий голос ужасно подводит.

— Служанка осталась за тобой следить? — Малфой волнуется, он хмурится при вопросе едва заметно.

— Конечно. О чем ты говорил с отцом сегодня?

Он опускает голову вниз, и его касания исчезают, остаются горящими линиями на руках, желающих вернуть то тепло.

— Значит, видела?

— Я довольно долго наблюдала, чтобы понять, что разговор был не из приятных.

— В Салеме от Гермионы Грейнджер ничего не утаить, — усмешка, смешанная с болью в голосе.

— Так о чем? — она допытывается, любопытство выше правил поведения. Здесь для них их нет, совсем никаких, только он, и она, и их спокойная фантазия.

— Он пытается женить меня, выбирает девушку. А я… не хочу жениться.

— Почему нет? Постоянный источник еды для тебя, и родители перестанут задавать вопросы, — мысль о его свадьбе приносит какую-то странную отдаленную боль, почти крохотный укол в сердце.

— Я хочу связать свою жизнь с человеком, который мне важен, а не просто для выгоды и статуса.

— Так не бывает, — она знает это по себе лучше, чем кто-либо. Драко не отвечает ей, наклоняется вперед и тяжело вздыхает, будто пытается принять эту суровую правду.

— Асторию сожгли как ведьму. Она мне нравилась, когда родители только обсуждали то, что мы можем стать семьей. Она казалась мне милой, хотя и ужасно надоедливой. А отец просто сжег её.

— Вы тесно общались?

— Нет, не особо. Она просто была где-то там, в своей жизни, а я был в своей. Но нам казалось, что так правильно. Последняя возможность построить что-то по отдельности.

— Мне жаль.

— Мы оба знаем, что нет, — уголок его губы дергается. — Это ещё одна жертва для твоего круга. Обряд, или как вы это называете.

Гермиона закатывает глаза и падает спиной на траву, кажущуюся самым мягким одеялом.

— Она в мои планы не входила, поэтому мне жаль.

— Я входил? — интересуется он, поворачиваясь к ней. Его глаза не опускаются ни на сантиметр ниже лица, не рассматривают, не греют…. — До того, как мы познакомились.

— Твой отец, — утвердительно шепнула Гермиона. — Не ты.

Малфой снова усмехается и ложится рядом с ней, он рассматривает плывущие по голубому небу пушистые облака.

— Не хочу знать, что ты с ним сделаешь.

— Насколько сильно он дорог тебе?

Он заводит привычку, по которой не отвечает на неудобные вопросы от нее. Молчит, пока ей не становится неловко повторять, и это раздражает. Она гневно выдыхает в ответ на его выходку, он же смотрит на нее секунду и смеется.

— Хоть где-то же ты не должна получать все, что тебе взбредет в голову.

— Это даже не реальность, почему я не могу получить все? — возмущается Гермиона, надувая губы.

— Это… — он многозначительно кивает на мир вокруг них, когда переворачивается на бок. Драко аккуратно пальцами обводит её плечо и вырисовывает буквы, которые она никак не может уловить, на её предплечье, — реальнее, чем все остальное.

— Неправда. Это всего лишь сон. Ты проснешься, и все развеется.

Малфой качает головой, наклоняется к Гермионе и оставляет почти невесомый поцелуй на её ключице, от которого она вздрагивает и подставляет ему свою кожу.

— Видишь. Ты чувствуешь.

Ей не приходится просить его ещё раз, он оставляет новый поцелуй выше, почти у самой шеи, продвигается к линии её челюсти, пока она может лишь глубоко дышать, помня, что она во сне. Она знает, что он пытается сделать, и это такое заманчивое предложение, от которого Гермиона почти не в силах отказаться. Если забыть, что ты во сне, хоть на мгновение, можно остаться в нем навсегда.

Он останавливается, когда почти достигает её губ, она может почувствовать тепло его дыхания на себе, открывает глаза и вглядывается, словно тонет. Гермиона имела привычку забывать, какого цвета у него глаза, она могла долго всматриваться в них, но стоило ему отвернуться, она тут же забывала. И каждый раз был словно открытием. Они серые. Как туман, покрывающий город ранним утром, словно дымка над рекой в самый пасмурный день.

— Вампиры не видят снов, Грейнджер.

— Мы определенно точно во сне.

— В твоем… мы в твоем сне, не в моем, — произносит он прямо перед тем, как поцеловать её.

Гермиона резко подскакивает на месте и понимает, что она в своей комнате. За окном рассвет, рядом нет Лаванды и никакого масла на губах она уже не чувствует, только почти призрачное последнее прикосновение Малфоя.

Все это — сон? Она никогда не проникала в его сознание, никогда не задавала ему эти вопросы… осознание того, что все это было частью фантазии, стягивает грудь тисками. Вампиры не умеют проникать в чужие разумы, а значит… ничего этого не было.

Грейнджер падает обратно на кровать, все ещё чувствуя, словно в реальности, как травинки слегка укалывают её руки и мнимое дыхание Драко рядом со своей шеей.

Она укутывается в одеяло как можно сильнее и задувает оставшуюся гореть свечу на тумбочке, чтобы вернуться в сон, где уже не будет ни теплого июльского дня, ни Малфоя, ни спокойствия.

*

Утром она встречается с Люциусом прямо на выходе из дома. Он выглядит уставшим, но все таким же готовым ловить ведьм.

— Куда направляетесь, инкриз Люциус? — легко интересуется Гермиона, не сбавляя своего шага даже когда Малфой начинает шагать рядом с ней.

— Хотел зайти к вам перед тем, как пойти осматривать ведьму, — жестко, но с присущей ему учтивостью отвечает он. В его руках все ещё Библия, за которую он цепляется, словно за последний камень адекватности, хотя и она давно покинула этот город.

— Чем же обязана такому визиту?

— Буду с вами откровенен, миссис Уизли. Мне не нравится то, что связывает вас и моего сына.

Гермиона довольно саркастично выгибает бровь.

— Связывает?

Люциус кивает, шляпа чуть закрывает лицо тенью на мгновение.

— Мы едва знаем друг друга. Боюсь, что вы ошибаетесь в своих догадках.

Она научилась лгать за все это время, а потому знает, что выглядит убедительно. Малфой верит ей, хотя в его голове больше сомнений, чем ей нужно. Она хочет, чтобы он доверял ей безоговорочно, а не только по случаю.

— И все-таки, несколько раз его замечали провожающим вас до дома.

— Я замужняя женщина, инкриз, — Гермиона останавливается, чтобы повернуться к нему, и натягивает легкую улыбку. Ей неприятно даже стоять рядом с ним, но ей нужно это, чтобы хоть слухи развеять, которые наверняка ходят где-то в Салеме. — Да, мой муж, к сожалению, очень болен. Но я буду хранить ему верность, пока от нас обоих ничего не останется. Драко провожал меня несколько раз, я опасаюсь ходить по улицам одна в такое темное время для Салема.

— Прошу прощения, миссис Уизли. Я не хотел оскорбить вас или обвинить в чем-либо. Мы сейчас с женой подыскиваем ему подходящую партию, и мне бы не хотелось, чтобы у него была подобная репутация.