— Я знаю, — в нем мелькает что-то настолько глубокое, что Грейнджер не в силах уловить. Что-то большее, чем просто смерть ещё одной жительницы города.

— Ты сделаешь что-нибудь?

— Боюсь, я не могу вынести на суде доказательство, что она не ведьма, потому что мне это сказала другая ведьма.

Грейнджер душит от этого осознания. Она выбирала невинных жертв для своего ритуала, но других, более мерзких людей, а внезапно в её списке появилась та, кому она не хотела сделать больно. Кому не желала смерти.

— Пойдем. Не хочу видеть завтра на суде тебя.

Она хватается за его руку и встает с кровати, в конце концов покидая этот маленький домик, который являлся её крепостью. Прятаться от всего было легче, чем использовать некоторые вещи себе на пользу. Остаться бы навсегда в собственном убежище и не знать, сколько в мире ужаса. За границей магии, под руку с Сатаной их было гораздо меньше, чем в реальности.

Они обходят дома с задней стороны, чтобы избежать ненужных взглядов, никто не должен видеть, как они вдвоем на рассвете появляются под руку, пропав на всю ночь, это вызовет слишком много вопросов. Драко даже не прощается, расставаясь с ней, он уходит, убедившись, что она снова в безопасности, и ему этого оказывается достаточно. Иногда Гермиона думает, какая встреча станет их последней, ведь и тогда они не попрощаются, а встретятся лишь на том свете. Почему-то в их встрече там она не сомневается.

Их взгляды пересекаются на суде, на котором Люциус выносит приговор. Драко молчит, она знает почему, хотя на его лице рисуются почти очевидно все его эмоции — отвращение к отцу, отвращение ко всему пуританскому миру, в котором они жили. Он бегло проходится глазами по Перси, сидящем в коляске рядом с Гермионой, и почти усмехается, будто вспоминая их вчерашний разговор.

Ей не смешно, она даже не может выдавить из себя что-то похожее на улыбку, подобно другим жителям города, когда крики девушки разносятся по площади. Когда-то Астория Гринграсс должна была стать членом семьи Малфой, сейчас она в мучениях горит на костре (это Гермиона услышала от девочек на площади), а Люциус Малфой гордо объявляет, что не уедет, пока каждая до последнего ведьма не будет сожжена.

Гермионе хочется убить его первым, заставить каждого жителя Салема задуматься над тем, какие ужасы он творит, уничтожить его, но знает, что это сорвет весь план её ковена. Нет, ей нужно убить его последним, заставить смотреть, как все в его жизни рушится, подобно замку из песка.

Она выбирает новую жертву тем же вечером. Мать Астории кричит слишком яростно, слишком гневно для женщины, потерявшей дочь. Она радуется её смерти и тому, что ведьма была разоблачена, прекрасно зная, что она никогда не колдовала. Она продумывает свой план долго, смотря с балкона дома на пустую площадь, где лишь Малфой меряет шагами пространство, разговаривая с отцом.

Она может видеть, как он скалится, обнажая клыки, при очередной фразе Люциуса, и не может не думать, как тяжело ему сдерживать себя рядом с настолько мерзким человеком.

Когда-то они все верили, что ведьмы среди них, а потом эта вера обернулась реальностью. Только почему истерия затронула самых невинных… осталось загадкой. Гермиона вспоминает об одной из шлюх, с которой застали Драко пару дней назад. Она гниет в темнице, ждет своего часа. Вероятно, инкриз преследует куда более отвратительную цель — отомстить тем, кого считает недостойными.

Гермиона сжимает перила, но все-таки уходит, как только замечает, что фигуры Малфоев скрываются за дверью их дома. Перси за её спиной что-то стонет, пытаясь избавиться от плена, в который поместила его жена, и она улыбается этой жалкой попытке спастись. Его ей не жаль. Как не будет жаль и инкриза. И каждую гнилую душу Салема.

— Тебе не вытащить его, — заверяет Грейнджер, когда закрывает двери балкона. — Он вылезет только по моему приказу.

Глаза Уизли говорят о том, как сильно он ненавидит её, но ей все равно. За убийство того, кого она искренне любила, Гермиона уничтожит всех до единого.

Она подходит к Перси, смотрящего на нее все тем же ядовитым взглядом, складывает руки у него на животе и резко давит, затем ещё раз и еще, пока наконец большая жаба не вылезает прямо из его рта. Это было бы мерзко, но к этому девушка давно привыкла. Её муж не имел от нее никакого сочувствия или жалости, ей было все равно на него, Перси — лишь средство достижения её цели.

Гермиона усаживается на кровать и стягивает с себя платье. На её бедре есть крохотная метка, похожая на сосок, но в пару раз меньше, и она прижимает жабу именно к нему, кормя своим молоком. Она поднимает глаза к Перси, который пытается сказать хоть что-то, но его голосовые связки сильно повреждены.

— Ты знаешь, Перси, — она улыбается гадко, смотря на него, пока гладит жабу по спинке, — мне стоило бы сказать тебе спасибо за все. Благодаря тебе я здесь.

Он что-то хрипит в ответ, Гермиона только усмехается. Слово «ведьма» вырывается из его груди с отвратным покашливанием, что заставляет девушку только сильнее скривить губы в ухмылке.

— Не переживай. Однажды все закончится.

Возможно, когда ей будет уже не нужна его власть и хватит только состояния, которое она получит после его смерти. Но пока что Перси нужен ей, чтобы воплотить в жизнь Великий Обряд. На её руках уже шесть жертв из тринадцати, а времени все меньше.

Гермиона проводит всю ночь раздумывая над своими действиями. Её служанка приходит дважды с теплым молоком с травами, но и оно не помогает успокоить гнетущие мысли в голове. Пока наконец Грейнджер не придумывает то, что ей нужно. Ей хочется до ужаса поговорить с Драко, просто провести с ним время. Рядом с ним, несмотря на все риски, ей спокойнее, чем где-либо.

— Лаванда, — просит она тихо в ночи. — Помоги мне пройти в чужой сон.

Её глаза резко распахиваются, а кувшин чуть не падает из рук.

— Нет. Ни за что. Вы же знаете, как это опасно!

— Я смогу найти выход. Но мне нужно…

— Вы навсегда можете остаться во сне, человек, в разум которого вы хотите зайти, может никогда больше не проснуться. Это слишком рискованно.

— Ты ведь будешь здесь, — пытается убедить её Гермиона. — Ты никуда не пропадешь, сможешь разбудить меня, если что-то пойдет не так.

Лаванда колеблется, ей не хочется подвергать свою госпожу опасности, но больше всего она боится того, что она не захочет покидать сладкую фантазию сна. В ней тепло и уютно, там все кажется настоящим, но является лишь красивой картинкой для разума.

— Пожалуйста, — просит её Грейнджер в последний раз, служанка соглашается с тяжелым вздохом. Она достает из потайного ящика у камина крохотный пузырек с маслом, пахнущим лавандой и аконитом, аккуратно растирает в руках и подходит к Гермионе.

Ей страшно, но не настолько, чтобы отказаться от этой идеи. Служанка мягко проводит по её губам пальцем.

— Путь, поймай звезду с небес. Мандрагора даст росток… — продолжая растирать масло между рук, Лаванда устраивается на коленях на полу и поднимает юбку платья. — Во вновь забытый век чудес. Ты вернись сквозь чертов рог, — она скользит по ногам Гермионы аккуратно, постепенно поднимаясь выше, вырисовывает круги на её коленях. — Спрятан в сердце твой ответ. Мысль поймаешь — в ней секрет.

Гермиона откидывает голову назад, закрывает глаза, сосредотачиваясь всем своим существом на Драко, который где-то там, в паре домов от нее сейчас наслаждается сном.

— Вперед, все двери отопри. Шагни без страха. Раз, два, три…

Грейнджер чувствует, как все её сознание улетучивается и словно перемещается в пространстве. Эта легкость, необремененность её собственным телом окрыляет всего на мгновение, прежде чем она оказывается посреди леса теплым июльским днем.

Солнце щекочет своими лучами и легкий ветер, разносящий запах лесных трав, тут же играется с волосами. Ей легко и так спокойно, как не было половину жизни. Впереди она видит Драко, сидящего на берегу реки, он застыл, словно прекрасная статуя, так навсегда и оставшаяся смотреть, как меняется мир вокруг него.