– С минуты на минуту и капитан Копытов, наконец, поймёт, что делает в моём штабе обыск и выемку документов самовольно, без соответствующей на то санкции, то есть незаконно. Этот обязательный документ начальство ему обещало выписать потом, то есть задним числом. Но уже не выпишут никогда, поэтому заслонить свой зад от пинка и ему, увы, будет нечем.

Доведённый такими словами до белого каления капитан двинулся к оратору, но в кармане его цивильного пиджака зазвонил телефон. Офицер остановился, резко вытащил трубку, взглянул на экран, вытянулся по стойке смирно и сдавленно произнёс:

– Копытов вас слушает, товарищ прокурор края.

В ответ из трубки отчётливо послышался отборный мат. Но человек в штатском даже не отошёл подальше от журналистов, он словно оцепенел. Потом прохрипел:

– Есть исполнять немедленно и извиниться, товарищ прокурор.

Мужчина в белом с ленинским прищуром посмотрел на капитана в штатском и холодно сказал:

– Никогда не извиняйся, если не за что. Мне жаль тебя, служивый. Я точно знаю, кого твоё лизоблюдное начальство назначит виноватым. Они тебя подставили, ты этого ещё не понял? Чего вылупился? Выполняй, что было велено.

Капитан отдал новый приказ. Потные парни в масках, чертыхаясь, стали заносить обратно штабное имущество. Телевизионщики отсняли этот «экшен» с разных ракурсов, вежливо сказали «спасибо» начштаба, и поехали готовить к вечернему эфиру горячий предвыборный материал.

В белом проводил их долгим взглядом, громко кашлянул, после чего достал из внутреннего кармана вместительную стальную фляжку, украшенную каким–то затейливым чёрным орнаментом. Отвинчивая крышку, недовольно повернул голову в сторону своего джипа. Из машины тут же выскочил шофёр с одноразовым пластиковым стаканчиком. Начштаба наполнил стаканчик до самых краёв и снова передал его водителю, кивнув при этом на понуро стоящего поодаль человека в штатском.

Стараясь не расплескать содержимое, шофёр понёс ему стаканчик, но капитан отрицательно замотал головой, отошёл ещё дальше и отвернулся.

В штабном дворе еле уловимо запахло дорогим алкоголем. Начштаба взял у водителя отвергнутый капитаном стаканчик и легко выпил спиртное. Отказавшись от предупредительно протянутой кем–то шоколадки, достал из кармана пачку сигарет. Щёлкнул стальной крышкой «зипповской» американской зажигалки, прикурил, медленно затянулся и произнёс:

– А где все?

Тут же к нему подбежала штабная цаца в обтягивающей завлекательные формы голубой джинсе. Она встала на цыпочки, и, прильнув к начштаба, зашептала ему что–то на ухо. Тот выслушал, удовлетворённо кивнул головой и громко заметил:

– Чего б они нашли здесь, эти идиоты? Мы же всё подчистили.

Потом распорядился:

– Всё снова подключите и наведёте нужный шмон. Если что, я на связи. Буду к часу ночи.

«Наивная я дура…» – грустно подумала Лика. Вот так запросто в Сети найти на планете Земля нужного человека, зная лишь его имя, фамилию и год рождения, оказалось нереально. Да и жив ли он?

Пока ясно было одно: судя по произношению, этот Владислав Владимирович Чиляев оказался совсем не тем Владиком Чиляевым, какого она так мечтала увидеть. Эффектен и перед аудиторией профессионально может выступать. Но не картавит совершенно, а ведь профессор писал, что у мальчика этот дефект – на всю оставшуюся жизнь стопроцентно: генетика.

Лика горестно вздохнула: анкету всё равно необходимо было заполнять. Она робко подошла к пижонистому начштаба, представилась, и, не переводя дыхание, вежливо попросила: вижу–де не до меня сейчас, но хотелось бы, если не сегодня, то хотя бы завтра, или даже послезавтра, всё же побеседовать, как договаривались, не больше двадцати минут.

Весь в белом взглянул на неё и тут же открыл дверцу джипа.

– Садитесь в машину.

Лика взобралась в джип.

– Так значит вы из Ленинграда? – обернувшись к ней с переднего сиденья, подчёркнуто уважительно спросил Чиляев, когда они выехали за ворота.

– Из Петербурга, – уточнила Лика, и положила сумку на голые коленки. – Ленинградом мой город никто уже не называет: вернули же старое название.

Начштаба притворно удивился.

– Опять двадцать пять… И как давно?

– На референдуме в 1991-м, когда мэром стал Собчак, об этом всем известно, – ответила Лика.

– И где сейчас он, ваш этот Собчак?

– Так умер.

– А вы как с этим живёте?

– Да с чем? – спросила Лика.

– С этим: были ленинградкой, а сейчас вы кто?

– По–разному можно сказать, – стала вспоминать Лика. – Нас чаще всего просто питерскими называют. Хотя, как всем известно, есть три равноправных варианта по отношению к даме – петербурженка, петербуржанка, петербуржка.

Чиляев усмехнулся:

– А у вас там разводят не только мосты. Как–как вы сейчас называетесь? Петег’буг’жка? Такое невозможно вымолвить. Тем более мне. Я ужасно каг’тавлю, с детства. Известные в столице логопеды лечили. Но тщетно. Звук «эр» почти чисто могу вымолвить, но – только если обозначающая его буква стоит в начале слова. Ещё могу, когда она следует за «гэ». Ленинград и ленинградка могу сказать. А Петег’буг’г и петег’буг’жка – нет.

– Но вы же там, и вы же сейчас… Вы же только что совсем не картавили! Зачем вы меня обманываете?

Лика всё ещё не могла поверить в то, что она нашла профессорского внука, что она не ошиблась.

– Я не обманываю, а слежу за словами, тут ничего такого нет, – стал объяснять взрослый Владик, повернувшись к ней вполоборота и внимательно глядя в лицо. – Я же публичный человек. Связи с общественностью, вы ж сами понимаете… Мне за это деньги платят. В силу своего занятия я не могу себе позволить публично обозначить мои языковые дефекты. Меня же никто не возьмёт тогда ни на одну кампанию, никто не покажет по ТВ, потому что люди будут надо мной смеяться. Это в лучшем случае.

– И вы на камеру не произносите ни одного слова, где есть буква «р» в середине? – изумилась Лика, сопоставив «Ленинград» и те самые «грабли», которые профессорский внук научился выговаривать после подрезания уздечки язычка почему–то в институте психиатрии. – Но ведь это же нереально! Выбирать лишь те слова, где нет звука «эр» …

– Почему же… Это возможно, вполне. Однажды в детстве я дал себе слово – обходиться только такими словами, когда необходимо. Или молчать как рыба. Знаете, когда учился в младших классах, в школе надо мной даже девчонки издевались, а девочек ведь бить нельзя, это же не пацаны, с теми было легче общаться.

– А педагоги? – спросила Лика. – Они же должны были как–то объяснить детям, что это плохо, так относиться к людям с…

– Что касается учителей, то они вели себя тактично – давали индивидуальные задания, стихи наизусть я читал только после занятий, – прервал её профессорский внук. – Потом уже, в девятом и десятом классах, никто и не надсмехался надо мной. Но довольно об этом, мы с вами отвлеклись, забыли об анкете. Давайте вашу бумажку. Анкету мне легче будет заполнить самому. Там нужно называть фамилии политиков, насколько мне известно?

– Да, нужно будет перечислить популярных, по вашему мнению, политиков, – задумчиво подтвердила Лика и подала ему анкету.

– Давай помедленнее, не тг’яси, – приказал Владик водителю, вытащил из внутреннего кармана ручку «Паркер» и стал заполнять анкету у себя на колене.

У него зазвонил телефон.

– Я здесь, – произнёс он и стал слушать.

Вероятно, кто–то из подчинённых согласовывал с ним какие–то тексты. Грозный начштаба то и дело возмущённо поправлял:

– Что такое, позволь узнать, это ваше «использование администг’ативного ресуг’са»? Пишите ясно и конкг’етно: кандидат в губег’натог’ы нынешний глава администг’ации гог’ода позвонил начальнику УВД гог’ода и пг’иказал сг’очно пг’оизвести в штабе обыск, а меня, как руководителя, аг’естовать, чтобы за четыг’е недели до окончания избиг’ательной кампании паг’ализовать работу команды того кандидата, чей рейтинг неумолимо растёт с каждым днём. Уяснил? Пиши так, как я тебе сказал, дословно.