Я прибавил ход и тут же запнулся о какую-то невидимую кочку — благо, советская промышленность выпускала очень прочные ботинки, так что было не очень больно. Я почти бежал, отчаянно боясь, что уже опоздал, что Чикатило сделал своё черное дело, отбросив тело жертвы куда-то в кусты — и я уже проскочил мимо. Мой живот крутило и корежило, я был весь покрыт липким потом, но не останавливался в отчаянной надежде на какой-то неясный, но благоприятный для нас исход.

И когда я совсем потерял надежду догнать хоть кого-то, я внезапно увидел тех, за кем бежал. Тропинка не была прямой — она поворачивала направо и налево, с одной стороны её подпирали какие-то бетонные заборы, с другой — густые кусты, и после очередного поворота впереди мелькнуло пятно света. Светил фонарь с закрытой забором территории; что он должен был освещать, я не знал. Но сейчас он подсвечивал мне Чикатилу и Аллу.

Они зачем-то остановились, и маньяк что-то оживленно рассказывал Алле, а та внимательно слушала и даже кивала головой. На Чикатиле было длинное темное демисезонное пальто и не шляпа, а цигейковая шапка с горбиком наверху; он был в очках с толстой роговой оправой, а в руке держал сумку — самую обычную на вид, с длинными ручками. В моем будущем такие сумки считались экологически чистыми, их призывали использовать для походов в магазины как замену загрязняющим окружающую среду полиэтиленовым пакетам. Я тряхнул головой, прогоняя дурные мысли о сумках, и остановился на границе между светом и тьмой.

Я опять не знал, что мне делать. Наверное, стоило просто выйти, предварительно убрав гвоздодер в сумку — так я сломаю тщательно выстраиваемую Чикатилой мизансцену, при мне он не сможет напасть на девушку. Или сможет? Черт их знает, этих маньяков. Впрочем, конкретно этот старался убивать своих жертв так, чтобы рядом никого не было, чтобы никто не мешал ему получить от убийств ещё и сексуальное удовлетворение. Но когда он мысленно, наверное, всё совершил и, удовлетворенный, отправился отдыхать от трудов неправедных, — как он себя поведет? Я не мог ответить на этот вопрос. Хотя нарушить уединение этой парочки, возможно, стоило.

Обдумать другие варианты я не успел. Чикатило ударил первым.

Он уронил сумку, сделал очень длинный шаг вперед и схватил обеими руками шею Аллы. Девушка от неожиданности отшатнулась, но он держал крепко; она приглушенно захрипела, но потом он, видимо, сжал пальцы сильнее, и она забилась в его хватке, руками вцепилась ему в запястья, а ногами попыталась пнуть его. И в какой-то момент просто повисла в воздухе. Чикатило явно не был культуристом, долго тяжесть даже небольшой девушки удержать не мог — и они завалились на землю, Алла ещё раз коротко вскрикнула — наверное, хватка ослабла — и снова захрипела. А он начал наваливаться на неё всем телом, пытаясь ограничить свободу и зафиксировать жертву.

Я начал бежать сразу, как только Чикатило шагнул вперед, хотя едва не пропустил этот момент. Всё произошло внезапно — вот он улыбается, что-то рассказывает, слова так и льются из его рта, а уже в следующее мгновение замолкает, его лицо превращается в страшную маску, а движения приобретают некую неотвратимость. Он преобразился в нечто ужасное, что постоянно тренируется в убийствах и оттачивает навыки в каких-то неизвестных местах. Но я знал, что это не так — этот недочеловек даже спортом толком не занимался, да и лет ему было уже под полтинник. «Мистер Хайд…», — мелькнула у меня в голове странная мысль.

Я добрался до места схватки буквально за пару ударов сердца. У меня не было возможности обдумать, куда и как бить, я действовал по наитию — прямо с разбега, левой ногой, хорошенько двинул Чикатилу по ребрам. Он хрюкнул, подскочил, но горло Аллы отпустил не до конца — хотя девушка снова смогла вскрикнуть. Я не стал бить ногой ещё раз. Решительно махнул гвоздодером, лишь в самый последний момент повернув его так, чтобы не попасть в висок острым концом. Удар вышел немного смазанным, но своей цели я достиг — Чикатило молча рухнул прямо на девушку и, кажется, потерял сознание. Ещё одним ударом в ребра я сбросил его вбок и сам упал на колени рядом с Аллой.

Глаза девушки были готовы выскочить из орбит, в них плескался первозданный ужас. Наверное, она хотела кричать — громко, на весь город, как обычно кричат жертвы внезапных нападений. Но не могла, лишь кашляла, прочищая горло, которое только что яростно сжимали чужие и сильные руки.

Но она была жива. Я второй раз за время нашего недолгого знакомства спас ей жизнь. Правда, на этот раз я был виноват в том, что она оказалась в опасности, но я некстати подумал, что тут очень хорошо подходит поговорка о том, что тот, кому суждено быть повешенным, не утонет. Это был слишком черный юмор даже для меня.

Я дотронулся до её щеки.

— Всё хорошо, котёнок. Мы живы. И нам ничего не угрожает.

Ни одну из своих жён и любовниц я не называл уменьшительными названиями животных и предметов. Никаких «солнышек», «зайчиков» и прочих ми-ми-ми. С детьми я тоже старался общаться по-взрослому и сюсюканья не любил, за что меня частенько ругали их матери и бабушки. Но тут я почему-то был уверен, что «котёнок» будет вполне к месту.

— К-котёнок? — она говорила с трудом и не то, что нужно. — П-почему котёнок?

— Потому что ты мелкая и милая, — я улыбнулся. — Ты зачем с ним пошла?

Тут Аллу прорвало. Она разрыдалась — но хотя бы не слишком громко. А я пообещал богам жирного теленка, если она не будет кричать на весь город. Я гладил Аллу по перепачканным в земле волосам, бормотал слова утешения, а сам глядел на тело Чикатило и был мыслями очень далеко от этой темной тропинки в промзоне города Шахты.

По-хорошему, Чикатилу надо было добить — окончательно и бесповоротно. Это было бы правильно и, пожалуй, даже милосердно. Но я вновь вспомнил про уголовный кодекс, заветы которого я не хотел нарушать слишком сильно. Вместе с атласом автодорог я прикупил и УК РСФСР — он действовал ещё с 1960 года, хотя и с многочисленными изменениями и уточнениями, — и прочитал соответствующие статьи. Убийство это сто вторая, «мокрая», статья, которая предполагала очень суровые наказания для убийцы — от восьми до пятнадцати лет тюрьмы, в некоторых случая — расстрел. Именно по сто второй расстреляли одного из непричастных к убийству девочки, совершенному Чикатилой шесть лет назад.

Правда, я мог настаивать на том, что просто защищал себя и свою девушку. Это статья сто пятая, то есть убийство при превышении пределов необходимой обороны. Наказывают за такое убийство не слишком строго — всего лишь лишением свободы на срок до двух лет. Но превышение пределов придется очень долго и муторно доказывать, и вряд ли у меня получится — свидетелей нет, только мы с Аллой, которые лица заинтересованные.

Был ещё один вариант, самый козырный из всех — на случай, если всё-таки придется оказаться гостем нашей доблестной милиции в качестве обвиняемого. Я мог сообщить следователям, что убитый и был тем маньяком, которого они искали несколько лет, и они будут вынуждены это проверить. Ну а чтобы они проверяли получше, я всегда могу сказать, что об этом мне сообщил сам Чикатило, который также называл ментов земляными червяками, поскольку они не могут поймать его столько времени. Ну а я после этих откровений впал в состояние сильного душевного волнения и почти не контролировал свои действия, тем более что он угрожал ножом Алле. Это уже не сто вторая и даже не сто пятая. Это совершенно либеральная сто четвертая статья, по которой мне могут скостить срок до двух лет исправительных работ. Тоже не бог весть что, но всяко лучше расстрела.

Но больше всего я был склонен к тому, чтобы встать, забрать Аллу и уйти отсюда как можно быстрее, а потом также быстро покинуть негостеприимные Шахты, оставив Чикатилу разбираться с собой, своей жизнью и своими будущими жертвами самостоятельно. Возможно, мой удар по его черепу перемкнет какие-нибудь нужные извилины, и он встанет на путь исправления — надежды на это, конечно, мало, но чем черт не шутит.