Нужный магазин обнаружился недалеко от станции метро, на первом этаже семиэтажки из желтого кирпича.

— Дорогу в Изумрудный город, похоже, разобрали, — попытался я пошутить, но наткнулся на непонимающий взгляд Аллы.

Любопытно. По моим воспоминаниям, сказки Волкова в этом времени знали все дети, подростки и взрослые.

— Не бери в голову, глупость сморозил, — ответил я на её немой вопрос.

— Бывает, — откликнулась она таким тоном, что у меня стало холодно на душе.

Но она снова подхватила меня под руку и решительно повела к нашей цели. И я оттаял.

Вчера я уже опробовал магазины этого времени и почти восстановил нужные навыки, так что чувствовал себя достаточно уверенно. Сначала мы отстояли небольшую очередь в колбасный отдел, где затарились «Докторской» и каким-то «Вологодским» сыром — всё в нарезку, разумеется. Алла этому как-то сильно удивилась — оказывается, она и не подозревала, что продавцы могут предоставлять такую услугу. Конечно, тут всё происходило в ручном режиме, ножом и без перчаток, что меня немного смущало. Но пилить бутерброды самому в незнакомой обстановке мне не хотелось. К тому же свой первый перочинный ножик я куплю только на втором курсе.

Тот же трюк я провернул и в хлебном — причем по желанию Аллы мы взяли буханку «Бородинского», к которому я относился с легкой настороженностью, но ради девушки готов был пойти на определенные жертвы. Ещё мы заглянули в кондитерский, где я купил достаточно дорогую шоколадку — других, впрочем, не было. Всё это отправилось в мою спортивную сумку, а нам пришлось возвращаться в колбасный отдел — я вспомнил об обещанной татарам колбасе. Её я резать не просил — и после этого крюка мы, наконец, добрались до винно-водочного отсека.

Ровно через год Горбачев начнет очередную антиалкогольную кампанию. Цели у неё — как у всех предшествующих — были самые благие, масштабы прямо-таки космические, а вот результаты оказались так себе. Но в результате той кампании из магазинов почти исчезли вот такие безлюдные места с алкоголем, цены взлетели весьма заметно для советского кошелька, а изготовители самогона буквально озолотились. И то изобилие различных водок и вин, которые мы с Аллой наблюдали за высоким прилавком, вернулось только много лет спустя.

— Что будем брать? — спросил я её.

Сделал я это сознательно — и чтобы поинтересоваться её мнением, что должно было ей понравиться, и потому, что я сильно плавал в марках вин этого времени. Какие-то воспоминания пробивались сквозь толщу лет — вроде портвейнов «Агдам» и «Три семерки», водки «Столичная», — но я готов был полагаться на её выбор.

— Там вон есть «Вазисубани» и «Хванчкара»… — задумчиво произнесла она. — Они вроде неплохие…

— Грузинские вина хорошими не бывают, — наставительно произнес я, заставив продавщицу резко вскинуть голову. Впрочем, женщина промолчала, за что я был ей благодарен — хотя она, наверное, просто решила не принижать мой авторитет в присутствии спутницы. — Хотя «Хванчкару» пить можно без опаски. А ты как к пиву относишься?

Я уже углядел на полках батарею «Жигулевского», и был готов душу продать даже за одну бутылку. Пиво я любил.

А вот Алла продолжала сомневаться.

— Да не очень… — протянула она. — Хотя иногда можно…

— Давай его возьмем? И опьянеть не опьянеем, и какой-никакой алкоголь. С закуской вообще на ура пройдет… правда, шоколадка не пригодится, но я её тебе на завтра отдам, для восполнения калорий.

Я был готов поклясться, что продавщица посмотрела на меня с уважением. Кроме того, её мой выбор, видимо, устраивал полностью, потому что она поспешила вмешаться.

— Что будем брать, молодые люди? — суровым голосом спросила работница прилавка.

— Пусть будет пиво, — быстро согласилась Алла. — Это, наверное, даже лучше вина.

Мы взяли пять бутылок — Алла хотела три, уверяя меня, что больше одной не выпьет, но я настоял на своём. Платил за всё, кстати, именно я — и с каждой покупкой чувствовал, как дыра в моём бюджете становится всё больше и больше. Но просить Аллу разделить траты я не мог — это полностью противоречило моим убеждениям, и слава богам, что в 1984-м в СССР не было капитализма. Все наши покупки спокойно уложились в какие-то семь рублей.

Местность у поселка Москворечье была мне знакома — приходилось и сюда клиентов возить, — но сейчас тут выделялись только высокие общежития, которые смотрелись как гиганты среди местных девятиэтажек. Всё было очень новым и в чем-то даже красивым.

Алла явно была здесь не первый раз. Она уверенно шла по извилистым дорожкам, сворачивала то вправо, то влево, неуклонно приближая нас к неведомой цели. У одного из домов мы остановились.

— Всё, пришли. Если кто спросит — мы авторы, принесли материал в их журнал, — сказала она.

— Что хоть за материал? Не вот это же показывать, — я хлопнул ладонью по выразительно звякнувшей сумке.

— Нет, конечно, не придуривайся. У них есть журнал, они туда про искусство пишут. Картинки всякие, художники старые, стили, эпохи… я в этом плохо разбираюсь. Но нам и не надо. Про материал скажем — сразу пропустят, тут к авторам со всем почтением относятся.

— Ага, ноги моют и воду пьют, — пошутил я.

Но Алла даже не улыбнулась.

— Примерно так и есть. Странные люди, но нам же лучше.

И тут нас отвлек очень неприятный звук. Я хорошо его знал — это был звук автомобиля, водитель которого зачем-то тормозил сцеплением, а не предназначенными для этого тормозами. Мы обернулись.

По широкой автомобильной дорожке к нам рывками приближалась зелененькая «двушка» из семейства «Жигулей» — сначала я посчитал её более привычной «четверкой», но потом заметил круглые фары. В принципе, спутать модели «классики» от ВАЗа легко — если ничего не знать о форме фар, кузова и решетки радиатора.

Выглядела «двушка» очень новой — впрочем, их производство прекратят лишь через пару лет, — но вот прокладка между сиденьем и рулем у неё явно была не из лучших. Мотор периодически подвизгивал на высоких оборотах, но сам автомобиль еле полз — и я не мог понять, почему он ещё не заглох от подобных издевательств. Вазовские движки особых вольностей водителям не позволяли, хотя при должном уходе были способны на многое.

Машина проползла мимо нас, попыталась прижаться к бордюру, но дернулась и, наконец, заглохла. Водительская дверь тут же распахнулась, оттуда вывалился совсем молодой белобрысый парнишка, который подскочил к багажнику и начал судорожно пытаться открыть его ключом. У него не получалось, он нервничал всё сильнее — и от этого его шансы на успешный исход уменьшались прямо на глазах. Впрочем, финал этого шоу нам посмотреть не дали. С пассажирского места вылез высокий юноша в модной кожаной куртке, он подошел к белобрысому, отобрал ключи и одним движением распахнул дверь багажного отсека. Там лежали весьма узнаваемые вещи — пара гитар в мягких чехлах.

А потом из «двушки» выбрались ещё два пассажира. Я мельком пробежал по лицу первого, отметил, что его одежда похожа на одежду того, кто помог горе-водителю открыть багажник. А вот последнего пассажира я знал очень хорошо, хотя никогда не встречал. Я знал, как его зовут, сколько ему лет и знал, когда он умрет и как. Для меня он в представлении не нуждался.

Это был Виктор Цой, и он был жив.

Хотя почему Цою не быть живым? Сейчас на дворе 1984 год, он погибнет лишь через несколько лет, успев написать несколько хороших песен, а его смерть превратит заурядного в целом рокера в настоящую легенду, про которую фанаты и будут утверждать, что он не умер, а вышел покурить.

Из ступора меня вывел толчок в плечо. Я встряхнул головой и посмотрел на Аллу.

— Что?

— Ты чего так на них уставился?

— Да так… — уклончиво заметил я. — Вдруг задумался.

Музыканты «Кино» — а я уже не сомневался в том, что это они — начали выгружать свои инструменты из багажника, и мы с Аллой отошли в сторону, чтобы не мешать.