Наверное, потому, когда Геральт заправляет ему за ухо мешающую седую прядь, он случайно видит удивительные, светлые образы. Сны Региса, в этот раз вовсе не похожие на кошмары – скорее, на какие-то воспоминания. Чистое утреннее небо и залитый солнцем луг. Сорванные в букет травы: зверобой, ромашки, что-то ещё, ему незнакомое… И вдруг – себя самого, из молодости. Нелепого, неуклюжего юнца, почему-то отзывающегося в мыслях трогательным, щемящим теплом.
Того, каким, кажется, Регис впервые его полюбил. Каким и он сам начал видеть вампира в ином свете – в той, другой жизни. В одной из десятков, сотен жизней, которые Геральт будет делить с ним,с Регисом, тихо сопящим сейчас под боком. Вспотевшим, размякшим, с острыми коленями, упирающимися ему в бедро под неудобным углом; своим, родным, дорогим до каждой мелочи. Так что вовсе неудивительно, что Геральт успевает прижать его к себе покрепче, прежде чем провалиться в сон самому. В глубокий сон без всяких сновидений.
До самого утра, которое наступит позже. Обязательно наступит, как и тысячи других, и каждое – в объятии их двоих.
Комментарий к Синий
немного стесняюсь и сомневаюсь, правильно ли передаю БДСМ как таковой. буду очень рада вашим отзывам!
========== Лиловый ==========
Комментарий к Лиловый
арт к главе: https://twitter.com/dyemberxxx/status/1448939756251910171
– Шёлк, – неожиданно для себя выдыхает он, заставив Региса отшатнуться в замешательстве.
В самом деле, скажи ему кто, что с ним начнёт твориться – в жизни бы не поверил. Недели не проходит, как Геральт ловит себя на новых, точно незнакомых до того чувствах. Странный опыт чудовищной, необузданной власти что-то меняет внутри: будто, выпустив наружу пар, он собрал все пустые эмоции и наконец-то их упорядочил, расставив по местам. Слишком всё это напоминает собранность, даже решимость, похожую на природную ведьмачью суть. Обычно открывающуюся перед боем – но теперь и в свободные минуты обжигающую рассудок, как кипящая сталь.
Правда, ненадолго. Спутанные чувства качаются, как маятник, в другую сторону, принося за собой беспокойство и какое-то… сожаление. Что бы ни говорил Регис, а он причиняет ему боль, и вовсе не слабую, как когда-то привык. Боль куда ближе к разряду наказаний, чем наслаждений. И если в процессе думать об этом сложно, то после… Собственное желание подчинять тут же гаснет под простым, до боли пронзительным раскаянием.
В конце концов, это же, чёрт побери, Регис: последнее в мире создание, заслуживающее страданий.
Так и выходит, что новая попытка вампира предложить ему шлепки заканчивается позорным провалом. Раздосадованный, Геральт даже не находится, что сказать в оправдание и – вот глупость-то – попросту сбегает во двор. Часами он кружит по окрестностям, с тяжёлым сердцем думая, думая, думая… Мысленно возвращаясь к дню, когда, может быть, стоило и притормозить, оценить здраво, способен ли он на подобное. По крайней мере, так, чтобы не навредить им обоим.
Беда в том, что в своих раздумьях он забывает о другом. Например, что гробовым молчанием, конечно, тревожит Региса, который тут же начинает волноваться. До невыносимых пределов, сам почувствовав себя виноватым, как выясняется, стоит Геральту вернуться домой. Шаг за шагом они подступают к неудобной теме – и, как всегда, стоит им поговорить, на душе у Геральта становится в сотню раз легче.
Поразительно, но и здесь Регис с удивительной точностью находит корень проблемы. С первой же попытки.
– Значит, тебя беспокоит, что ты таким образом унижаешь моё достоинство? Что ж, с учётом твоих личностных качеств, любовь моя, опасение вполне закономерное.
Разговор застаёт их в ванной, где Геральт отыскивает вампира почти случайно. В одних штанах, подогнув под себя босые ноги, Регис сидит на узкой табуретке за столиком и подрезает отросшие волосы. Жаль будет такой гривы, но что поделать: врачебное дело, как сказал когда-то вампир, небрежности не терпит. Вот и сейчас лезвия ножниц безжалостно срезают тёмные завитки, и неторопливо Регис складывает их горкой на столик.
– Говоря откровенно, Геральт, – продолжает он, опустив плечо и подрезая прядь за ухом, – За свой жизненный опыт я уже сталкивался с подобными мнениями. И, безусловно, пытался разобраться в причинах их возникновения. В сообществе моих собратьев, как ты понимаешь, к таким практикам относятся куда проще.
– Неудивительно, – хмыкает Геральт и подсаживается на соседнюю табуретку, за спиной вампира. – Зная ваш болевой порог и всё прочее. Ты об этом?
– Не только, но и… Ох, будь добр, помоги мне, пожалуйста, с видом со спины.
Развернувшись, он устраивается ближе, касаясь подрезанных волос. Тонкие пальцы передают ему ножницы, и Геральт оглаживает бледную кожу – так ласково, как только может. Настроение без того у него не из лучших, а испортить всё сейчас значит дерьмовый сон и дерьмовейший же завтрашний день. Остаётся надеяться, что они разберутся с его глупостями, и лучше бы так, что – Мелитэле упаси! – Регис ничего себе не надумает.
Холера, просто смешно, что самая большая проблема в его нынешней жизни – это отношение к грубому сексу. Ламберт бы точно покрутил у виска и посоветовал бы заниматься делом, чем трепаться. Но Ламберт есть Ламберт, привыкший гнать прочь раздражающие мысли. Он не такой. Никогда не был таким. А ведь даже это роднит их с Регисом: поиск неясных смыслов, желание добраться до самой сути.
Вот только у вампира это в любом случае выходит получше, и грех ему сейчас в этом не довериться.
– До плеч? – вынырнув из мыслей, уточняет Геральт и, дождавшись кивка, начинает подрезать тёмные пряди.
Шуршат срезанные волосы, скользя по пальцам, и тонкие полоски седины невольно выделяются среди общей массы завитков. Удивительно мирный выходит момент. За окном шумят уже осыпающиеся дубы, где-то протяжно ухает сова; всё вокруг готовится не то ко сну, не то к приближающейся осени, умолкая в вязкой густоте сумерек.
Шевельнув плечами, Регис тоже расслабляется в его руках – и тихо прочищает горло, прежде чем снова заговорить.
– Думаю, основная причина в том, что вы, люди, стыдитесь этого, – неожиданно заявляет он, – Стыдитесь возможного наказания, которое тем самым осквернит тело. Но что есть тело человеческое? Прости мне этот цинизм, но лично мне всегда казалось странным придавать такую ценность всего лишь…
– Мешку с мясом и костями? – фыркает Геральт, чувствуя, как рот кривит почти язвительная усмешка. – Ну, спасибо, Регис. Между прочим, не все здесь умеют воссоздаваться из мокрого места.
Вздрогнув, Регис поворачивает голову через плечо – и заглядывает в глаза с таким сожалением, что нутро в ответ почти прошивает стыд.
– О, я вовсе не хотел тебя оскорбить, Геральт. Мне лишь хочется заострить твоё внимание на одном нюансе, – отзывается он почти виновато. – Как бы тебе ни казалось иначе, воздействия на тело не всегда стоит расценивать, как вред душевному состоянию. Скорее, в моём случае даже наоборот, и, я думаю, ты прекрасно в этом убедился.
– Это-то меня и волнует, – вздыхает Геральт. – Я… почти над тобой издеваюсь, а тебе от этого приятно. Где тут связь? В Тесхам Мутна ты не слишком радовался, пока выл от боли.
– И снова ты на удивление точен в своих догадках, потому как указал на саму суть этого парадокса.
Шорох, и последние пряди спадают с худощавых плеч, струясь по бледной коже. Похмыкав своей работе, Геральт проводит пальцами по вьющимся волосам. Ладони сами скользят ниже, туда, где кончики волос щекочут выступающие позвонки, и ещё ниже, к острым лопаткам, края которых очерчивают подушечки пальцев. Закончить бы побыстрее с этой стрижкой и забыть обо всём напрочь… Но тогда ни хрена не выйдет у них перебраться в постель, так что надо договорить. Точно надо.
Иначе он так и не поймёт, как прекратить испытывать эту неясную вину.
– Видишь ли, – поясняет Регис, наклоняясь и сам подрезая оставшиеся пряди, – Говоря с перспективы анатомии, наслаждение болью имеет под собой простую основу. Освобождение от невротических переживаний, catharsis за счёт болевых рецепторов – всё это так же естественно, как обычное чувственное удовольствие. Выпускаемые наружу эмоции имеют удивительный терапевтический эффект, и потому для многих это становится в первую очередь душевной разрядкой, нежели телесной.
