Может ещё не поздно встать и уйти. Вернуться в квартиру, к Матиасу, утренним блинчикам и Полю, неприлично бодрому даже спросонья.

Но я никак не могу решиться. Течение несёт меня в университет. Я дрейфую среди таких же сонных плоских фигур. Мраморный холл заполнен сыростью и гулом. Аудитория полузаполнена, здесь жужжат унылые утренние голоса, напоминая монотонное гудение электричества. Я сажусь в первый ряд, поближе к окну. На приветствия нет настроения. Дождь все никак не кончится.

Клэр сейчас в пустой галерее, среди тщательно подобранного света. Она ходит от полотна к полотну, придирчиво вглядывается в каждое. И с каждым новым кругом, видит их все более скучными и нелепыми. Ив оттаскивает ее, пытается заболтать, но она не слушает. Она плавает где-то между мирами, не спит, не бодрствует. Реальность после нескольких суток без сна зыбкая, как мираж. Ив похож на галлюцинацию. Она боится, что никто не придет. Или придут — слишком много. Она то и дело выбегает курить, и тоже смотрит на дождь. Жалеет, что не осталась дома.

Я тоже хочу курить. Толпа в коридоре немного поредела, и среди студентов я вдруг вижу Утку-Эми. Она бежит вверх по лестнице, распахнутое пальто хлещет вокруг, словно крылья.

— Эй! — я машу ей рукой, но Эми не оборачивается. Взлетает на второй этаж в косяке других студентов.

Мне навстречу по коридору переваливается профессор Дюбе. Он тоже похож на утку. Старого толстого селезня. Ему по лестницам летать уже не солидно. Говоря, он слегка жмурится и втягивает голову в плечи.

Ситуация мгновенно обретает решение. Я не успеваю его обдумать, просто делаю прыжок против течения.

— Доброе утро, профессор Дюбе!

— А, Тео, — он жмурит маленькие коричневые глазки. — Рад вас видеть. Рассчитываю на ваше активнейшее участие в лекции, вам наверняка снова будет, что сказать.

Я хватаю губами воздух и широко улыбаюсь.

— К сожалению, я не смогу присутствовать на лекции, профессор! Если вы позволите, я изложу свои размышления на тему аполлонического и дионисийского начала в письменном виде. Мне действительно есть, что сказать по этому поводу.

Профессор Дюбе сбит с толку. Он смотрит на меня, на двери аудитории, перекладывает портфель из левой руки в правую. Первая пара. Сейчас он спросит, что я в таком случае вообще здесь делаю. Нет, не спросит. Дюбе не настолько скучен.

— Ницше так вам ненавистен? — шутит Дюбе наконец. Я встречаю реплику улыбкой.

— Я бы предпочла Кьеркегора, если позволите. Но дело не в этом. У меня неотложное дело. В голове совершенно нет места для Ницше.

Дюбе слегка хмурится.

— Нет ничего хуже, чем слушать о Ницше вполуха, — прибавляю я. — Философия требует внимания. Самоотречения.

Он ловит иронию в последней реплике и усмехается.

— Ох, Тео, у вас будут проблемы с моим экзаменом. Что ж. Эссе. Пришлете мне на почту. Не посрамите Ницше. Если это будет отписка…

— Я безропотно приму цикуту, профессор. Спасибо за понимание!

Через пять минут я вылетаю под дождь. В зеркале асфальта сверкают редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака. Воздух пахнет июнем. Я бегу к остановке и дождь брызжет из-под ботинок. Впереди полный времени день.

Я даже могу вернуться к Матиасу и переиграть это утро. Если только захочу. Но я не хочу. Мне нравится обретенное ощущение лёгкости и свободы. Я больше не унесенная течением щепка и не плывущий против течения лосось. Я кувыркающаяся в воздушных потоках птица. Стоит поймать волну и ветер подхватывает меня за крылья.

Двери галереи ещё заперты. На стук никто не реагирует. Но это мало меня останавливает. Сейчас я бы даже заболтала апостола или приручила цербера. Достучаться до Ива — ерунда.

Дождь уже кончился, небо почти очистилось. Белые клочья расшвыривает ветер. Я снова думаю о море и пятнах пены, которые оставляет прилив на прибрежной гальке.

В этот момент дверь открывается.

— Боже, Тео! — Ив возмущен, но больше удивлен. За его плечом мелькает Клэр, видит меня и ныряет вперед, как хищная птица.

— Ты что здесь делаешь?

Глаза у нее окружены изумрудным, черным и разноцветными блестками. Не глаза, а галактики.

— Принесла вам кофе.

Клэр смотрит на стаканы в бумажной подставке, на мой официальный наряд. Ничего не понимает.

— Проходи, проходи, — Ив закрывает дверь за моей спиной, отсекая хвост пронизывающему ветру.

Галерея совсем крошечная для полотен Клэр. Пустого пространства почти нет. Ее картины затопляют комнату, берут взгляд в заложники. Я мечусь среди красок, пятен, теней и линий. И могу сказать только:

— Ох…

Словно я ухнула с головой в ее голову. Ощущение пугающее, как прыжок с парашютом.

— Ну? — требовательно произносит Клэр, не глядя на меня.

Вместо слов я сую Иву стаканы и обнимаю Клэр за лысую голову.

— Детка, ты просто космос, — шепчу я.

Она облегченно фыркает и закатывает глаза. И тоже меня обнимает, укутав в складки своего черного оверсайза.

— Клэр, — я серьезно заглядываю ей в лицо. — Чем кормить уток?

Клэр таращится на меня разбуженным лунатиком.

— Не знаю.

— Хлебом, — подсказывает Ив. Он сидит на столе в углу и пьет кофе. Я тоже беру стакан и победно тычу в Ива пальцем:

— Ага! Еще один убийца уток! Никогда больше не корми их хлебом. И ты, Клэр.

— Да я вообще никогда их не кормила, — она обнимает острые локти. Маленькая, лысая, большеглазая, совершенно потусторонняя. По взгляду читается, что ночью она так и не спала. По лицу Клэр блуждает загадочная улыбка, словно она видит что-то, недоступное нам. Наверное, сны.

Я подаю ей кофе.

— Совсем никогда?

— Совсем никогда.

========== — 7 — ==========

Комната в брызгах шампанского. Пробки валяются под ногами, вместе с обрывками фольги. На стене — подсыхающее пятно. Первую бутылку открывала Клэр.

Голоса и смех сливаются с музыкой. Колкие пузырьки поднимаются к самой макушке легкой щекоткой. Я тоже смеюсь, задыхаясь от стремительного чарльстона. Подошвы бьют по паркету. В балконные двери брызжет дождь с ароматом мая. Клэр быстро устает от танцев и куда-то теряется. Временами я слышу ее голос за звуками саксофона.

— Поехали к морю, — шепчет Матиас, обнимая меня за шею горячей рукой. Жар расходится от него волнами, вместе с запахом смолистого дерева. До галереи он успел побывать в мастерской. Я достаю из его волос завиток сосновой стружки.

— К морю? — я слышу ревнивые нотки в своем голосе. — Поехали. Я знаю милое местечко…

Матиас улыбается с загадочностью Джоконды.

— Я хотел познакомить тебя со своими. На пасхальных каникулах.

— Своими кем?

Комната перестает кружиться. Я недоуменно хмурюсь Матиасу в лицо.

— Двумя котами и собакой, — он смеется, морщится, как от яркого солнца. — Ну, еще сестрой и предками.

Я молча прижимаюсь к его плечу. Наверное, что-то с нами не так. Ведь где-то здесь должен быть нелепый конфликт третьего акта. Всегда терпеть не могла этот штамп.

Раздробленный абажуром свет покачивается над нашими головами. Музыка замедляется, люди слипаются в парочки.

— Ну?

Я вдыхаю смолистый запах его волос и вижу высокий берег, и солнце, обнимающее красноватые стволы сосен. Шум проспекта становится неотличим от шума прибоя.

— Я не говорю по-испански.

— Ну и что? Знаешь, как испанцы говорят с иностранцами, которые их не понимают? Мы просто начинаем сильнее махать руками и го-во-рим вот так мееед-лен-но, — артикулирует он, давясь восторгом от собственной шутки. — И улыбаемся, чтобы никто не чувствовал себя идиотом. А котам тем более плевать, они тоже по-испански не говорят.

Я смеюсь. И тут вижу Клэр. Она свернулась в дальнем углу дивана, устроив голову на жестком подлокотнике. Глаза у нее закрыты, скулы сверкают от осыпавшихся блесток.

Выскальзываю из рук Матиса, подкрадываюсь ближе. Она медленно и глубоко дышит, на кончиках пальцев покачивается полупустой бокал. Уснула, где играла. Как маленькие щенята. Я набрасываю на нее плед.