– Может, ты не заметила, но они сейчас не сильно в ходу, – отвечает Рози.

– Даже лучше, не придется работать. Я претендую только на вид.

Рози улыбается.

– Будешь как Рапунцель, а? Прятаться в своем замке.

– Что-то вроде того.

Я представляю будущую себя, затворницу маяка, и вижу, как подростки, подбегая, стучат в мою дверь, а потом взвизгивают и улепетывают, словно я новая Страшила Рэдли[7]. Le вздох.

– По кофе и идем на второй заход? – спрашивает Рози, заглядывая в свой планер. – По времени как раз укладываемся. – Она улыбается, как победитель.

Мы находим небольшую французскую кондитерскую, по стенам которой вьется ароматный жасмин, наполняющий благоуханием воздух. Отыскав стулья, мы усаживаемся плечом к плечу и лицом к улице, словно солдаты. Мне кажется странным, что французы не сидят вокруг стола, а смотрят вдаль. Меня уже пожурили во время прошлой моей поездки в Париж, когда я повернула стул, чтобы сидеть лицом к Ти Джею. Я узнала, что так не делают. От этого воспоминания я улыбаюсь, и какой-то дьяволенок внутри замышляет проделать это и сейчас, чтобы посмотреть, что будет, но я его приструниваю.

Через несколько минут официант принимает наш заказ: два café au lait[8] и tartelette fraises[9], а Максу достаточно травяного чая и свежего воздуха. Как он еще жив при таком питании, мне не понятно.

Следуя общепринятому кафешному этикету кочевников, мы достаем телефоны и подключаемся к открытому вай-фаю, чтобы проверить, какие новости могли пропустить с последней остановки. У меня вроде ничего. Мир продолжил вращаться и без моей помощи. Я пытаюсь не принимать это близко к сердцу.

Я вытягиваю руки над головой, наслаждаясь пребыванием вне фургона, когда вдруг заговаривает Рози:

– Тори интересуется, где мы останавливаемся в Руане.

Я стону.

– Ты шутишь?

– Нет, она говорит, что, если предложение еще в силе, она не против к нам присоединиться.

Я скрещиваю руки на груди.

– Какое предложение?

Макс слегка улыбается.

– Ну, мы всем заявили, что они могут присоединяться к нашему маршруту по Франции.

– Да, может, и так, но я не имела в виду ее! – шиплю я.

Он пожимает плечами. Макс один из тех людей, который ладит со всеми, и каждый хочет быть его другом. Более спокойным он был бы только мертвым.

– Она нормальная, ну, по-своему, разве нет?

Тори ни разу не подставляла Макса, не устраивала ему неудачных розыгрышей или других вещей, которым она подвергала меня и Рози. Он не знает о слухах про их с Рози полигамные отношения, которые Тори распространяла: никто не хотел быть тем, кто ему расскажет. Макс пацифист, но если дело касается Рози, то предсказать его реакцию нереально.

– Она немного гадюка, – говорит Рози.

Лицо Макса мрачнеет.

– А кажется безобидной.

– Говорит мужчина, который не понимает женских уловок, – отвечаю я, завидуя, что Макс может проживать день за днем и не замечать подобных вещей. А мы к ним словно предрасположены, лишь находясь в его окружении. Женщины крутятся вокруг Макса, а он словно не замечает их и не интересуется этим ни на йоту.

– Думаю, что и не хочу понимать, раз такое дело, – говорит он, и его огромные глаза вспыхивают от одной мысли, что кто-то может устраивать подлости Рози.

– Ты ей скажешь, где мы? – спрашиваю я. Но я знаю Рози, ее моральный компас всегда указывает на север. Она не тот человек, что сможет оставить кого-то за бортом: она знает из личного опыта, насколько это больно – даже если Тори этого заслуживает.

Она поднимает ладонь.

– Все в порядке, – заверяю ее я. – Если Тори что-то начнет, я ее пресеку, вот так просто. – Клубничная тарталетка взрывается всеми оттенками вкуса на моем языке, и я подумываю заказать добавку. Почему французские ягоды такие сладкие? Я мысленно отмечаю, что надо отыскать рынок и купить целое ведро сезонных фруктов и ягод.

– Что худшее она может сделать? – говорит Рози, морща нос.

– Мы в любом случае будем заняты, когда начнутся фестивали и ярмарки, да? – говорит Макс.

– Надеюсь, – отвечаю я жуя и пытаюсь прекратить думать о Тори. Я никогда прежде не путешествовала за границей, в то же время пытаясь управлять бизнесом, так что я слегка опасаюсь, что все может пройти не так гладко, как на родине. Но мы есть друг у друга, и если вдруг наш план провалится, мы просто придумаем новый, ведь так? Мы же, в конце концов, не в Антарктике.

– Так, – говорит Рози, бросая взгляд на часы. – Пора бы нам уже отправляться в Руан. Надо будет найти лагерь, пока не стемнело.

Я допиваю кофе.

– Жду не дождусь!

Я всегда хотела путешествовать по Франции, останавливаясь по возможности в каждой из крохотных провинций, находить разбросанные в глуши бриллианты. Я люблю Париж – а кто, воспитанный на истории литературы, не любит, – но есть что-то особенно волшебное в том, чтобы колесить по стране, выбирая местечки не настолько большие и суетливые, как город света.

Какие сокровища мы отыщем?

Когда мы покидаем кафе, Рози подбирается ко мне ближе и шепчет:

– Как письмо? Нормально?

Она единственная, кто знает его историю. Обычно я не распространяюсь насчет Ти Джея, упоминание о нем бывает неловким и стопорит разговор на полпути. Легче притворяться, что я беспечная странница, которая влюбляется лишь в вымышленных героев. Легче, чем признать, что я девчонка с разбитым сердцем, бегущая от своего прошлого.

Я размышляю, стоит ли вдаваться в подробности, но решаю быстро рассказать Рози основное, чтобы она не волновалась.

– Его мама, Мэри, потеряла дневник Ти Джея и нашла только сейчас. Она отправила его мне, сопроводив небольшим письмом. Там сказано лишь, что ей тоже сейчас тяжело.

Если честно, у меня не выходит думать ни о чем, кроме дневника и его содержимого, но я должна прочесть его в одиночестве, когда буду точно уверена, что никто не сможет меня прервать.

– Ох, Ария, не знаю, что и сказать. Ты будешь ей отвечать?

Я обдумываю ее слова.

– Сложно предсказать, не вскроет ли это старые раны, понимаешь? Мы обе все еще страдаем от них…

Мне надо ей написать. Как минимум она этого заслуживает. Но поможет это или навредит – я не знаю.

Рози приподнимает брови.

– Но когда-то ты любила свою свекровь.

Я укрываюсь руками от бриза, дующего с моря.

– И она любила меня. Но времена изменились, Рози. И я не знаю, получится ли все вернуть. В нас еще много обиды.

Кивнув, она говорит:

– Прочти сперва дневник, посмотрим, может, что-то прояснится.

Я обдумываю это, оглядываясь на глубоко-синий океан, едва виднеющийся вдали.

– Да, конечно. Можно было бы подумать, что я его за один присест прочту, как обычно, но я хочу его растянуть. Это словно подарок от него, и я должна им насладиться.

– Я понимаю. Это правда невероятный сюрприз, как и то, что в конце концов она его отправила…

– Да, ты права. Не думаю, что она умышленно хотела причинить мне зло. Она не такой человек. Но ее сердце разбито, и я могу это понять. Хотела бы я просто позвонить ей и объяснить, что все не так однозначно.

– Я всегда рядом, если нужно будет поговорить, ты же знаешь?

– Спасибо, Рози. Буду рада, как мы устроимся.

Я обнимаю ее. Рози всегда ратует за восстановление мостов после семейных размолвок, потому что на собственном опыте узнала, что иногда может стать слишком поздно.

Кофеин и торт оживили нас, и мы торопимся перепроверить карты, а потом забираемся каждый в свой фургон и отправляемся в Руан. Мы едем конвоем из трех человек: впереди Макс, следом я и Рози.

Через несколько часов линию горизонта пронзают шпили Руанского собора, и мой рот открывается в восхищении. Немного спустя мы проезжаем средневековый городок, и я поражена его красотой. Старые дома, облицованные цветным деревом, выглядят почти по-шекспировски, в стиле эпохи Тюдоров. Это словно смотреть на открытку в реальной жизни, но времени все разглядывать нет: я еду за Максом и надеюсь, что Рози за мной тоже. Мы паркуемся в лагере, и Макс жестами показывает, что сходит в офис, чтобы нас зарегистрировать. Пока его нет, мы с Рози решаем воспользоваться моментом, размять ноги и оценить парк.