— Спасибо, — искренне говорю я ему. Какими бы ни были мои смешанные чувства по поводу ее смерти, самое приятное в возвращении домой в маленький городок — это то, что людям, как правило, не наплевать. Даже люди, которые несколько лет назад скорее переехали бы меня своей машиной, подошли, чтобы сказать несколько добрых слов. — Я ценю это.

— Да. — Его улыбка становится шире и несколько менее тревожной по мере того, как его поза расслабляет. — И, знаешь, я хотел сказать, с возвращением.

Хайди бросает на меня взгляд, который кажется предупреждением, но я не понимаю ее тревоги. Харрисон кажется достаточно милым.

— Итак, чем ты занимаешься в эти дни? — Я спрашиваю, потому что это кажется грубым не разговаривать с парнем хотя бы минуту.

— Ну, я только что присоединился к департаменту шерифа Авалон-Бей, если ты можешь поверить этому. Все еще странно произносить это вслух.

— Неужели? Ха. Ты кажешься слишком милым, чтобы быть полицейским.

Он смеется.

— На самом деле я часто это слышу.

Даже до прошлогоднего инцидента у меня было много неудачных стычки с местной полицией. Когда мы были детьми, казалось, что им нечем было заняться, кроме как ходить за нами по всему городу и приставать к нам.

Для них это был спорт. Школьные хулиганы, но с оружием и значками. Этот мудак Расти Рэндалл — самый большой хулиган из всех.

— Осторожнее с ней, Новичок. От нее больше проблем, чем пользы.

Как будто он услышал, как я проклинаю его в своей голове, помощник шерифа Рэндалл неторопливо подходит и хлопает Харрисона по плечу.

Все мое тело мгновенно становится ледяным.

Хайди огрызается на него, что я на самом деле не слышу из-за оглушительная ярость, вопящая в моем черепе. Мои зубы впиваются в внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать мне выплеснуться в рот.

— Если ты не возражаешь, — говорит Рэндалл Харрисону, — мне нужно немного ее времени.

Он прибавил в весе с тех пор, как я видела его в последний раз. Потерял гораздо больше волос.

Если раньше он прятал свою истинную сущность за дружелюбной улыбкой и приветливым жестом, то теперь его лицо искажено постоянной гримасой негодования и злобы.

— Знаете, мы тут немного заняты, — говорит Хайди, склонив голову набок, словно напрашиваясь на драку. — Но если вы хотите записаться на прием, возможно, мы свяжемся с вами.

— Это была твоя машина, которую я видел припаркованной через дорогу? — он спрашивает меня насмешливым тоном. — Может быть, мне следует запустить поиск неоплаченных штрафов.

Даже Харрисону, кажется, не по себе от угрозы Рэндалла, он смотрит на меня в замешательстве.

— Что ты скажешь, Женевьева?

— Все в порядке, — вмешиваюсь я, прежде чем это выходит из-под контроля. Хайди выглядит так, будто вот-вот перевернет стол. И бедный Харрисон. Он действительно понятия не имеет, во что он вляпался. — Давайте поговорим, помощник шерифа Рэндалл.

В конце концов, что еще он может мне сделать?

Женевьева

У меня всегда было плохое предчувствие по поводу Расти Рэндалла. Когда я нянчилась с его четырьмя детьми в старших классах, он говорил такие вещи — маленькие бесцеремонные комментарии, от которых мне становилось не по себе. Но я никогда ничего не отвечала, предпочитая деньги и полагая, что мне приходилось видеть его всего несколько минут, приходя и уходя, так что это не имело большого значения.

До той ночи в прошлом году.

Мы с несколькими друзьями отправились в бар на окраине города. Мы знали, что это была полицейская тусовка, но после пары часов подготовки Алана вбила себе в голову, что это будет круто.

Оглядываясь назад, можно сказать, что это была не самая лучшая ее идея. Мы опрокидывали рюмки с текилой и ромом, когда к нашему столику подошел Рэндалл. Он покупал нам напитки, и это было прекрасно. Потом он начал распускать руки. Что уже не казалось веселым.

Теперь, возле кафе, помощник шерифа Рэндалл прислоняется к патрульной машине, припаркованной у обочины. Я не знаю, что такого в том, что копы кладут руки на ремни со снаряжением, а пальцы постоянно теребят оружие, что вызывает во мне инстинктивную ярость. Мои ногти впиваются в кожу ладоней, пока я готовлюсь к тому, что будет дальше. Я стараюсь оставаться в свете уличного фонаря, где люди у входа в бар все еще видны.

— Итак, вот как обстоят дела, — говорит Рэндалл, глядя на меня свысока. — Тебе здесь не рады. Пока ты в городе, держись подальше от меня и моей семьи.

Больше не его семья, насколько я слышала. Но я сдерживаю язвительное замечание вместе с приступом презрения, который поднимается у меня в горле.

Он не имеет права говорить со мной в таком тоне отвращения, особенно после того, как он вел себя в прошлом году.

По общему признанию, мы были пьяны в ту ночь, девочки и я, в то время как Расти продолжал уговаривать меня пойти с ним к его машине и пошалить на парковке. Сначала я была нежна. Я смеялась над этим и пробиралась по комнате, чтобы избежать его. Цеплялась за девушек, потому что в количестве была безопасность. Пока он не прижал меня к музыкальному автомату, не попытался впечатать свой рот в мой и не засунул руку мне под рубашку. Я оттолкнула его и сказала ему, достаточно громко, чтобы услышал весь бар, отвали. К счастью, он ушел, хотя и раздраженный и недовольный.

На этом все могло бы закончиться. Я могла бы вернуться к своим друзьям и забыть об этом. Конечно, это был не первый раз, когда ко мне приставал чрезмерно агрессивный пожилой мужчина. Но что-то в этой встрече задело меня до глубины души. Я был взбешена. Кипящая. Абсолютно разгневана. Еще долго после того, как он ушел, я сидела, обдумывая эту встречу и все способы, которыми я должна была ударить его ногой в пах и врезать ребром ладони в горло. В конце концов Стеф и Алана ушли, и остались только я и моя подруга Трина, которая, вероятно, единственный человек в нашем старом кругу друзей, который избил меня за дикие инстинкты. Она не была готова отпустить то, что сделал Рэндалл, и сказала, что я тоже не должна. То, что он сделал, было неправильно, и я несла ответственность за то, чтобы это не сошло ему с рук.

Теперь передо мной Рэндалл выпрямляется и надвигается на меня. Я отступаю на тротуар, оглядываясь в поисках лучшего выхода.

Честно говоря, я понятия не имею, на что способен этот человек, поэтому я предполагаю на все.

— Смотри, — говорю я. — Я признаю, что поступила безумно, появившись в твоем доме таким образом. Но это не меняет того факта, что ты облапал меня в баре после того, как я провела всю ночь, пытаясь сбежать от тебя. Насколько я понимаю, это тебе нужно напоминание, чтобы держать дистанцию. Я не та, кто ищет конфликта.

— Тебе лучше не высовываться, девочка, — предупреждает он, рыча на меня влажным, флегматичным голосом, полным бессильной злости. Он сходит с ума от власти. — Никакой этой ерунды с вечеринками. Я поймаю тебя с наркотиками, ты окажешься на заднем сиденье этой машины. Если ты только почуешь неприятности вокруг себя, ты отправишься в тюрьму. Слышишь меня?

У него есть причина, малейшая провокация, чтобы прижать меня. Слишком плохо для него, я оставила эту Женевьеву позади давным-давно.

Краем глаза я замечаю Хайди и девушек, которые стоят у входа в бар и ждут меня.

— Мы закончили здесь? — Спрашиваю я, высоко подняв подбородок. Прежде чем доставить Рэндаллу удовольствие от осознания того, что его угрозы трогают меня, я прихожу в движение. — Хорошо.

Я ухожу. Когда девочки спрашивают, я просто говорю им, чтобы они прикрывали свои спины. Где бы мы ни были этим летом, чтобы мы ни делали, он наверняка будет наблюдать за этим. Выжидает своего часа.

Я не собираюсь играть в его игру.

Позже, дома, я лежу в постели, все еще напряженная от гнева. Напряжены мышцы на шее. Пульсирующее давление давит на мои глазные яблоки. Я не могу быть спокойна. И вот так, почти в полночь, я обнаруживаю, что сижу на полу у своего шкафа, окруженная коробками, ежегодниками и фотоальбомами, и совершаю прогулку по дорожке памяти.