— Не уходи домой, хорошо? Я скоро вернусь. Присмотри за ней, Бобби.

— Бобби?

Сара сощурилась в попытке отыскать его взглядом, но Бобби сам встал перед ней и сложил руки на груди.

— Я хотел обидеться на тебя за то, что ты даже не поздоровалась, когда пришла утром. Но тогда мне будет очень стыдно, если ты вдруг отбросишь коньки на этом диване.

Она только фыркнула в ответ. Не стоит же объяснять им, что всю прошлую неделю и нынешнее утро из её памяти стёр то ли псих-убийца, то ли подкинутый ей наркотик…

Сара вздрогнула. Лучше вообще не думать об этом. Не подавать виду и не задаваться лишними вопросами. Есть такой защитный механизм — вытеснение. Наверное, в данный момент он — её лучший друг…

Она проморгалась, снова облизнула пересохшие губы. Просканировала взглядом пространство, одновременно невпопад отвечая: «Да, конечно… неужели… потрясающе…» на реплики Бобби. Все её вещи стояли на столе так, как она помнила. Только над Скуби-кружкой клубился пар от до сих пор не остывшего кофе.

Сара резко выпрямилась, сжала в руке ткань халата. Кофе из их общего кофейника — единственный напиток, который не всегда находится под её взглядом. Значит, наркотик попал в неё именно через дурацкий кофе? Итан предпочитает сладкие энергетики, Бобби вообще только сегодня вышел из отпуска.

— Бобби, вылей весь кофе и выброси упаковку. Кажется, из-за него мне стало плохо, — скомандовала Сара, прерывая его монолог о, безусловно, увлекательном времяпровождении.

Бобби замялся.

— Ты уверена?

Сара только плечами пожала. Он хотел спросить ещё о чём-то — наверное, в своём ли она уме, но тут дверь ординаторской открылась, впуская внутрь озабоченного мистера Хилла и притихшего Итана.

Мистер Хилл, коротко взглянув на Сару, покачал головой.

— Я не могу отпустить тебя домой, ты совсем бледная. Побудешь тут, хоть под присмотром.

Он не предлагал — констатировал, как факт, так что особого выбора не было. Отвёл её в процедурный кабинет, выгнав оттуда охранника, и закрыл дверь на замок изнутри.

Сара присела на кушетку, чувствуя, что ей становится хуже. К этому времени она чуть не изжарилась: солнце снаружи палило немилосердно, свет резал глаза через открытые жалюзи на окнах. Сердце с невиданной силой колотилось о рёбра, во рту пересохло и каждое движение отдавалось болью в мышцах. Она часто и поверхностно дышала, а организм требовал чего-то, что дать она никак не могла. Полосатые тени на стене неестественно дёргались, превращаясь в зловещие гримасы, и Сара крепко зажмурилась, ограждаясь от этого ужаса. И вздрогнула, когда широкая прохладная ладонь упала ей на лоб.

— Ты вся горишь. Приляг, только аккуратно.

Она послушалась, хотя ей очень хотелось, чтобы все оставили её в покое.

Мистер Хилл засуетился, судя по всему, ища лекарство в шкафчиках. Сара стянула мокрый от пота халат и сунула его в изголовье, потом свернулась калачиком, прижавшись лбом к коленям, и тихо вздохнула. Кровь стучала в ушах, а по спине вдруг прошёлся холодок, как будто кто-то наблюдал за ней прямо из стены.

Паранойя — очень дурной признак.

— Нужен налоксон{?}[препарат, устраняющий действие опиоидов], — прокаркала Сара, когда мистер Хилл подошёл к ней с парой пакетиков в руках. Он замер, а потом впервые за несколько лет их знакомства взглянул на неё, как на чужую. Помолчал какое-то время, а потом, как ни в чём не бывало, устроил её руку неподвижно и установил капельницу с глюкозой и хлоридом натрия.

— Объяснишь?

— Постараюсь. Позже.

Она слегка повернулась, позволяя мистеру Хиллу приспустить юбку и сделать очередную инъекцию. На смущение сил не осталось, на попытки оправдаться — тоже.

— Всё плохо? — тихо спросил мистер Хилл.

— Я не знаю, — сбивчивым шёпотом ответила Сара, чувствуя, как горячая слеза задела кожу и растеклась лужицей прямо под головой. Неприятное ощущение, но рука никак не хотела вытирать дурацкую влагу.

Мистер Хилл коснулся её волос в неловкой попытке то ли успокоить, то ли расположить к себе, но потом передумал и просто сел рядом. Сара хотела выдавить из себя какую-нибудь глупую реплику, чтобы хоть немного разрядить обстановку, но мысли становились короткими, неуловимыми, и она, наконец, уснула.

***

Её разбудил леденящий душу крик, чуть приглушённый из-за закрытой двери. Сара подскочила, хватаясь рукой за стену, и нервно закрутила головой.

На улице стемнело, капельницы и мистера Хилла рядом не было. Мысли немного путались, но из-за открытого окна в кабинете было довольно свежо, только неприятно пахло химией и антисептиками. Сара по-детски протёрла глаза руками, подавляя желание лечь обратно; а ведь она и так проспала больше десяти часов…

Тупая головная боль усиливалась от каждого звука, так что громкая возня в коридоре откровенно раздражала. Сара сглотнула вязкую слюну, ковыляя к выходу. Её мучила жажда, одежда пропахла потом и выглядела так, словно её корова жевала.

В коридоре было темно, хоть глаз выколи, и Сара не могла понять, где двери и где окна. Углы исчезли, дверь процедурного кабинета хлопнула и не желала открываться, будто кто-то изнутри выломал ручку. Ещё и холод стоял такой, что зуб на зуб не попадал — и это в конце мая, когда весь предыдущий день нещадно палило солнце.

Сара обхватила себя руками и всхлипнула, когда до ушей донёсся глубокий, гортанный вой. В голову тут же пришла неуместная ассоциация, будто очень старая женщина рыдает над могилой, таким отчаянным и ледяным казался звук. Стены больницы, которые Сара видела чуть ли не ежедневно, больше не казались знакомыми.

На несколько секунд включился, а потом заморгал аварийный свет — кроваво-красный и слишком тусклый даже после такой темноты. Коридор стал длинным, пустым и никак не заканчивался, сколько бы Сара ни шла вперёд или назад. С каждым шагом нарастал вой, вместе с ним — разливающееся льдом по позвоночнику ощущение чужого взгляда на спине. Волосы на затылке зашевелились, руки мелко задрожали. Сара остановилась, неуверенная, стоит ли ей закрыть глаза. Она не хотела, не могла позволить себе обернуться и увидеть, кто наблюдает за ней из темноты.

Свет вёл себя странно — то вспыхивал, то гас, будто кто-то баловался с выключателем, а звук превратился в неживой свист, раздающийся прямо за ухом. Холодное дыхание обожгло затылок, ледяные пальцы коснулись спины. Сара стояла ни жива ни мертва и не могла сделать вдох — рот и нос словно ватой забили, она даже чувствовала её сухой, неприятный запах. Ощущение было таким сильным, что ноги подкосились, и Сара упала, больно ударившись коленями. Чужие руки надавили на спину — Сара провалилась сквозь пол и оказалась в том же коридоре, но с горящим белым светом и бегающими по отделению людьми.

Суматоха стояла такая, что никто и не заметил её скрюченную на полу фигуру. Воздух хлынул со всех сторон, обжигал нос, гортань и лёгкие, пока Сара, захлёбываясь, заново училась дышать. Она отползла к стене, когда кто-то наступил ей на руку, и поднялась, царапая ладони о шершавую шпаклёвку. Вой, который она слышала раньше, имел лишь отдалённое сходство с какофонией криков, безумного смеха и воплей, доносящихся из комнаты отдыха.

Сара толкнула дверь ординаторской, ни на что особо не надеясь. Но, как оказалось, хоть что-то в этом безумном мире существовало так, как надо ей — Бобби пытался кому-то дозвониться, но оторвался от своего занятия сразу же.

— Что тут происходит? — хриплым голосом поинтересовалась Сара. Бобби тяжело вздохнул.

— Пациенты ажитированы, транквилизаторы не работают. Ещё и какие-то перебои с электричеством…

— А мистер Хилл?

— Пытается уговорить начальника охраны не использовать грубую силу, пока мы думаем, что делать.

— Не использовать? А что тогда, стоять и смотреть на них? — Сара сложила руки на груди. Наверное, адреналин вытеснил из неё всю усталость и остатки страха.

— Нет, — глухо отозвался Бобби и выразительно посмотрел на неё. Сара судорожно сглотнула, когда до неё дошло.