Пчёлкин смотрел в ее прозрачно-бледное лицо и думал, как все то, что было когда-то, теперь превратилось в размытый сон. Она снова вырвалась, и рубашка, не выдержав силы, порвалась. Взгляд мужчины зацепился за ямочку между ключицами, ничем не закрытую, не защищенную. Округлые мягкие линии, все эти впадинки, изгибы. Грудь вздымалась от всхлипываний и крика, и осознание больным ударом жалило виски. Его Женька, вся с изъянами, пьяная, но его, сейчас взволновала так, что по позвоночнику растекся больной, сладкий спазм. Почему сейчас, так некстати и настойчиво эти мысли не желали оставить голову, дать покой?

Пчёлкин привлек Женю к себе, чувствуя, как его рубашка стала влажной от соприкосновения с мокрым, местами обнаженным телом.

- Прости меня, – руки привлекли ее заплаканное лицо, губы жарко стали целовать виски, щеки, закрытые веки, и наплевать, что от этих действий в грудь стали бить ее кулаки. – Прости, прости, слышишь?! Это я дурак! Я! Я! Прости! Я не могу без тебя, без Юрки не могу!

Его крепкие руки до боли сжали талию и бедро, Женя вскрикнула, но все ее попытки вырваться из плотного кольца казались ничтожными – силы были неравны.

- Отпусти меня! Отпусти! Мама!

Ручка двери ходила ходуном. Ольга Николаевна колотила по дереву, приглушенно послышался плач Юрки.

- Витя! Открой эту чертову дверь!

Слезы ребенка заставили Пчёлкина очнуться. Наваждение спало, и хватка ослабла. Он повернул замок, и в ванную влетела Филатова.

- Боже ты мой… – она прижала кулачок к груди, наблюдая, как насквозь мокрая Женя, пошатываясь, выбирается из ванны. – Что ты натворила?..

Пульс отбойным молотком бился в висках Пчёлы. Девушка прошла мимо него и со всей силы оттолкнула мужа в сторону. Его спина больно повстречалась с косяком двери, и позвоночник заныл. Женя прошлёпала в комнату, где стоял Юрка, непонимающе глядя на окружающих взрослых, и утирал кулачками мокрые от слез глазки.

- Уходи из моего дома! – крикнула в коридор Пчёлкина. – Я видеть тебя не могу! Уходи! Уходи!

Но Витя стоял, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Черт знает, что она могла подумать, когда он пытался удержать ее. Наверняка решила, что сейчас возьмет силой. Поэтому гневные огни еще больше распалились в ее темных глазах.

- Перестань кричать при ребенке! – Ольга Николаевна подлетела к дочери и подхватила внука на руки, уходя с ним в свою комнату. Надо было успокоить взволнованного непонятной ситуацией малыша. – Мне стыдно за тебя, Женя!

Девушка упала на диван, чувствуя, как мокрая одежда неприятно липнет к телу. Последняя попытка. Еще одна. Пчёлкин приблизился к жене и замер в нескольких шагах, не решаясь подойти ближе.

- Я прошу тебя, Жень…

- Нам нельзя больше видеться.

- Малыш…

Перебивая, она поспешила выговорить:

- Дай мне время от тебя вылечиться. Ты – болезнь, но это пройдет. Только не приходи больше, пожалуйста, пожалуйста… никогда!

Женя отвернулась, едва сдерживая очередной приступ слез. Только когда хлопнула входная дверь, она зарыдала в голос.

- Ты совсем потеряла себя, – услышала девушка за спиной. Ольга Николаевна впервые испытала такой стыд за дочь. Краска прилила к лицу. – Как ты можешь так вести себя? Еще и при ребенке. Постыдилась бы… Где ты так напилась?

- Выпили после работы по чуть-чуть… Не выспалась просто… не волнуйся ты…

- Женя, с этого все начинается, забыла, видимо, что у тебя наследственность плохая, одна Люда чего стоит…

- Ты что? – побагровела Пчёлкина. – Как ты можешь?..

Январь 1997-го

17-го января у Жени случился первый в её жизни запой. Она ехала в такси после тяжелой смены к единственному человеку, которого могла бы сейчас выдержать рядом – однокласснице Иннке. Деловитая, умная и смышленная Инна не будет лезть к ней с расспросами и советами. Как раз то, что нужно Жене сейчас. С ней можно говорить и молчать с одинаковым комфортом. Девушка велела остановиться у магазина, где стопроцентно имелся вино-водочный отдел, и купила несколько бутылок вина и рябины на коньяке.

Иннка дома отсутствовала, так как была на работе. Но жила она со своей бабушкой, которая и впустила Женю, так как хорошо её знала. Считалось, что бабушка очень больна, какой-то непонятной, загадочной болезнью, которая не позволяла ей уже много лет не то, чтобы работать, но даже поддерживать свою квартиру и саму себя хотя бы в относительной чистоте и порядке. Однако заболевание это совсем не мешало ей следить за новостями из области шоу-бизнеса, живо интересоваться частной жизнью знаменитостей, а также их, не всегда касающимися творчества, сомнительными достижениями. Мария Федоровна обрадовалась, открыв дверь:

- Ой, Женечка, молодец, что зашла, Иннуся скоро вернется, проходи, – она запахнула черный шелковый халат с белыми ромашками, надетый прямо на грязноватую ночную сорочку и вытерла руки о подозрительной расцветки фартук.

Усадив нечаянную гостью к столу, на котором лежали старые газеты, захватанные грязными руками очки с треснутой оправой, тарелки с остатками еды, маникюрный набор с недостающими предметами, чайный гриб, темная от застаревшего налета чашка, томик Мопассана, что-то ещё, чему Женя затруднялась дать название, бабушка, как всегда, произнесла: «Извини, тут немножко не убрано». Эту фразу она говорила и месяц, и год, и восемь лет назад, когда Жене случалось бывать у них с Иннкой.

Женя задумалась на секунду и выпалила:

- А знаете, у меня вино есть, хорошее, «Каберне», давайте выпьем! – Пчёлкина проговорила это бодрым, радостным голосом и вдруг заплакала. Мария Фёдоровна растерялась, снова поправила свой халат, который упрямо расходился на груди, потом, как будто вспомнив что-то, просияла и сказала:

- Можно и выпить, только мне немножко, у меня же вегето-сосудистая дистония, ты знаешь, да? – Женя протяжно вздохнула, моментально пододвинула к себе граненый стакан и чашку, липким ножом срезала капроновую пробку и разлила вино, одновременно кивая в том смысле, что, конечно знает про «ужасный» диагноз бабушки Маши. Девушка выпила залпом пол-стакана вина и тихо сказала:

- Расскажите, Марь Федоровна, что вы ещё интересного прочитали за последнее время, но только, чур, не про сантиметры, ладно? – Женя, пользуясь тем, что бабушка с воодушевлением принялась искать газету, снова налила себе вина и даже успела выпить. Иннкина бабушка, усевшись напротив Жени, выудила из-под вороха газет свои очки, вытерла их о грязный фартук и приготовилась читать вслух. Она это занятие очень любила, но поскольку читала она плохо, видела даже в толстых, всегда залапанных очках ещё хуже, то редкие слушатели уже через несколько минут не выдерживали и под самыми разными предлогами неизменно исчезали с публичных чтений со скоростью, которой позавидовал бы самый шустрый таракан. Видя её намерения, Женя, чуть не поперхнувшись, успела выпалить:

- Да вы так, сами, Мария Федоровна, вы же прекрасно рассказываете.

Бабуля внимательно глянула на неё, сняла очки, в задумчивости пронесла их мимо футляра и опустив в грязную тарелку с засохшими остатками риса, торжественно произнесла:

- Алла Пугачёва и Филипп Киркоров думают о суррогатном материнстве!

Женя остолбенела на секунду и расхохоталась:

- Вы просто чудо, вы это знаете?

Вернувшаяся с работы через пару часов Иннка застала странную картину. В зале, возле громко работающего телевизора посапывала в кресле бабушка. А в маленькой комнате на иннкином диванчике, свернувшись калачиком, спала беспробудным пьяным сном её подруга Женя. На полу валялись пакеты с вещами, а на прикроватной тумбочке стояла почти опорожненная бутылка из-под вина. Оставшиеся напитки, бережно припрятанные их обладательницей в глубине книжного шкафа, Иннка обнаружила только спустя два дня, всё это время не понимая, каким образом не выходящей никуда Жене никак не удается протрезветь. После того, как подруга провела небольшое расследование и обнаружила несколько пустых бутылок в том же книжном шкафу, она вышла из себя: