Все дружно крикнули протяжное: “Ура!” и чокнулись бокалами. Три семейные пары встретили Новый 1994-й год нежным и длинным поцелуем. Космос нагнулся к сидящей рядом с ним Кате, тёте Саши, и скорчил плаксивую рожицу:

- Я щас расплачусь, есть платок?

- Дурище, – тыкнула ему в бок локтем Катя и расхохоталась.

- Моё желание, – Женя кивнула на торчащий из-под белоснежной тарелки край бумаги.

Витя, улыбаясь, опустошил до конца бокал с игристым и заинтересованно потянулся к листочку. Через пару мгновений, прочитав несколько слов, праздничная улыбка сменилась рассеянной. Глаза снова и снова пробегали по одной строчке, и Пчелкин почувствовал, как щеки обдало жаром. Наконец, убрав бумажку в карман пиджака, он взглянул на жену. Впервые за последний год её взгляд, мудрый и осознанный, сменился взглядом ожидающего чуда ребёнка.

- Ты серьёзно?

Женя закусила нижнюю губку, и её брови изогнулись домиком. По голосу Вити она не могла понять, с какой интонацией он это произнёс. Был обескуражен, это точно.

- Да, я очень этого хочу…

Она напряглась, Пчела почувствовал это. А он растерялся, и Женя это понимала. Надо было срочно спасать ситуацию, и молодой человек притянул жену снова к себе и поцеловал в лоб.

- Тебе налить? – он потянулся за бутылкой, стараясь унять непонятно откуда взявшуюся дрожь. Молча наполнил Женин бокал и рядом сидящей Елизаветы Павловны, затем столкнулся взглядом с Космосом и глазами показал ему в сторону коридора. Холмогоров понял призыв к действию. – Я покурить, сейчас вернусь, – улыбнулся Витя Жене и ретировался следом за Космосом.

Закрыв дверь в кухню, чтобы сигаретный дым не попал в зал, Пчелкин подошёл к окну, настежь распахивая форточку. Морозный ветер ворвался в помещение, неся с собой мелкие снежинки и весёлые возгласы людей с улицы.

- Дай зажигалку.

Космос, подпалив сигарету, протянул огонь другу. Витя прикурил, глубоко вдыхая горечь табака в легкие, и с шумом выпустил сизый дым в окно.

- Ты че какой? – не понял его резкой смены настроения Кос. – С Жекой что-то?..

- Да как бы… – Пчела зажал зубами фильтр и оперся ладонями о холодный подоконник. Не знал, как объяснить то, что его так взволновало. Сделав ещё затяжку, он не придумал другого способа, как молча вынуть из кармана тот самый листок, и протянул его Холмогорову. – Я хрен знает, как реагировать.

Космос перевёл взгляд с друга на листочек. Ровным почерком на белоснежном фоне было выведено: “Я хочу от тебя ребёнка”.

- Прикинь, – прочистив горло, тихо произнёс Пчелкин: – это её новогоднее желание.

- Так радуйся, – усмехнулся Космос, вложив бумажку обратно в его карман. – Твоя жена хочет от тебя ребёнка. Вон Белый красавец. Есть, ради кого жить… Пусть хоть наши дети будут людьми, раз у нас не получается…

Июль 1994-го

- Дунаев! – едва Андрей переступил порог квартиры, Женя крепко обняла друга. – Между прочим, нахальство так надолго пропадать, чтобы ты знал!

Парень скинул кроссовки и прошествовал в ванную. Лето в этом году выдалось аномально жарким. Ополоснув влажное лицо спасительной холодной водой, Дунаев вошёл в кухню, где суетилась Женя.

- Чаю?

- Ты че, кареглазая, какой чай, – Андрей плюхнулся на стул, – просто воды. Черт, пока до вас доберешься, коньки отбросишь.

- Ладно, не ной, в армии вряд ли так говорил.

- То армия, а то гражданка, – со знанием дела изрёк Дунаев и залпом осушил бокал холодной воды, протянутый Женей. – Муж то не против, что я наведался?

- А почему он должен быть против? – заломила бровь девушка и попробовала плов. Не хватало соли. – Ты мне скажи, как умудрился завалить?

Андрей скривился.

- Ой, только не надо выпендриваться. Ты то повторно изучаешь, тебе легко говорить. И потом Звягинцев тот ещё мудак…

Волею судьбы Женя и Дунаев снова оказались вместе в одной группе на четвертом курсе. После трагедии весной 91-го Пчелкина не успела сдать летнюю сессию, и в сентябре ей пришлось взять академический отпуск. Андрей же после двух лет службы вернулся в родной институт, где его восстановили на четвёртый курс. В эту сессию студентам приходилось сдавать больше всего экзаменов и зачетов. Эти предметы очень отличались от предыдущих. Здесь тебе нужно было собрать все то, что ты учил до этого, соединить в единую картинку и воспроизвести.

Уже побывав в этом котле, Женя знала, что к четвёртому курсу нужно изначально морально настроиться. Настроиться на то, что ты не будешь спать, есть, существовать. Ты будешь видеть только учебу. Поэтому теперь помогала Дунаеву подготовиться к пересдаче по нейрохирургии.

- Пойдём в комнату, – позвала за собой друга девушка.

Дунаев пошёл за ней следом. Взгляд сразу оценил масштабы квартиры, обставленной со вкусом. Из всей картины навороченности выбивалась только старенькая гитара Белова. Женя забрала её у друга после Нового года, когда в праздник они решили вспомнить молодые годы и горланили до утра старые песни о главном.

Пока Женя доставала учебники и конспекты, Андрей уселся в кресло и, взяв гитару, тихоньку вдарил по струнам, и не сводя глаз с подруги, напел:

- Один любил цыганку, другой любил княжну. А третий молодую утильщика жену, – когда девушка села рядом, разложив пособия на коленях, он, наконец, спросил: – Ну, рассказывай. Как живешь? Довольна семейной жизнью?

– Довольна, – не раздумывая, отозвалась Женя.

- Понятно. Значит, вечерами с законным супругом чай пьем?

Пчелкина внимательно посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

- Вечерами чай. Утром – кофе. У нас мельница. Прокрутим и пьем.

- Тоже интеллигентно, – пожал губами друг. – Телек, музыкальный центр, пылесос. Пылесос то есть?

- У нас пыли нет.

- Пыль – она везде есть, – усмехнулся Дунаев. Затем повисла пауза, и парень вглядывался в лицо подруги, поймав себя на грустной мысли, которую и озвучил: – Ты другая Женя.

- Даже так? – она опустила голову и грустно улыбнулась. – Жизнь другая теперь… Да и ты, Дунаев, совсем не тот беспечный авантюрист.

- Да. Тогда я легче смотрел на жизнь, был глуп.

- А сейчас?

- Во всяком случае, повзрослел. Перестань, пожалуйста, улыбаться!

Женя вздохнула.

- Мне так тяжело, что ты такой… Давай прекращай этот упаднический настрой, нам надо подготовиться к пересдаче. Ну, врубай своё дунаевское позитивное и погнали.

- Позитивное! Вот, ты подтверждаешь, до какой степени я был глуп! Наивно, беспросветно… Нихрена я не сдам, мой мозг напрочь атрофировался в этой армии… Два года просыпаться и знать, что тебе что прикажут, то и надо делать…

Женя смотрела на него с досадой. Эти годы действительно изменили их, и на душе стало тошно. Ведь она считала Андрея той ниточкой, которая связывает её с тем добрым и беспечным прошлым. Но теперь его слова отбирали у неё всяческую надежду. Пчелкина вспомнила, как часто Дунаев вытаскивал её из её же собственного мысленного болота. Теперь настала очередь платить ему той же монетой.

- Ты веришь в свои способности?

- Да, верю, – упрямо отозвался друг.

- Это главное, Андрюш.

Дунаев вдруг достал пачку сигарет и отошёл к балкону. Эту привычку он заимел в армии. Курить не бросил, хоть и делал теперь это реже.

- Ты же не против? – она молчала, и парень счёл это за согласие. – Сегодня проснулся в пять утра, солнце в комнате… Лежу, и почему-то легко-легко было. А потом поползли мысли, все вспомнил… Хотел уснуть и не мог, проворочался до девяти, – Женя подошла к нему и присела одним бедром на подоконник. – Ты мне не верь… Я, конечно, действительно изменился. Очень?

Девушка молчала.

- Очень… – ответил за неё Андрей и улыбнулся. – И это сказано объективно. Я уйду из института.

- Зачем?

- Да-да, даю слово. И скоро. Сделаю одну попытку и уйду. Пересдам, и если неудачно, – уйду, вот увидишь!..

- Ты обязан пересдать и остаться! Для это разве ты столько лет учился, потом служил, поступил снова и всё, не получилось и хрен с ним, лапки к верху? Сдаешься?