Следующим этапом осмысления темы стала перестройка и 1990‐е годы, когда на смену односторонней «советской» картине крестьянских восстаний стали приходить романтизированные образы повстанцев – народных героев – олицетворение крестьянства, ставшего жертвой советской политики. Смена полярности оценок совпала с открытием архивов и началом более фундированного исторического изучения событий восстаний. Однако к тому моменту подобные исследования были уже скорее фактом историографии, чем реального общественного интереса: в большинстве случаев результатом предшествовавшей советской политики памяти стало либо полное забвение истории о восстаниях в регионах, где они происходили, либо самая общая осведомленность на уровне, вынесенном с уроков истории. Восстания окончательно стали делом «давно минувших дней».
Хронологическая динамика рамок памяти дополнялась их неоднородностью в отношении разных восстаний. Так, Тамбовское восстание уже в 1930‐х годах вошло в канон истории Гражданской войны. В то же время не менее многочисленное выступление крестьян Западной Сибири долгое время было обойдено вниманием историков, авторов учебников и художественной литературы. Этот пробел начал восполняться лишь с 1970‐х годов.
Определенная непоследовательность в изображении восстаний влияла не только на общенациональный исторический нарратив, но и на региональные рамки памяти и осведомленность жителей разных областей СССР о происходивших на этих территориях событиях. Одной из задач этой книги было показать различия в памяти о событиях восстания, вызванные подобной ситуацией.
Рассмотрение ключевых для авторов книги вопросов о крестьянских восстаниях (механизмы памяти и забвения, взаимодействие и взаимовлияние различных форм памяти, методология работы с уходящей памятью) неизбежно происходит на разных «уровнях» существования памяти: национальном, региональном и локальном. Не всегда грани между этими «слоями» очевидны, и кажется, что почти никогда невозможно составить более или менее полную картину происходящего, действуя только в одном из этих условных «регистров». Поэтому мы предпочли не пытаться создать общую картину памяти и забвения о крестьянских восстаниях на региональном (или тем более общенациональном) уровне, а предложили набор кейсов, которые позволяют увидеть многообразие факторов, влияющих на память и забвение. Мы надеемся, что в этих небольших историях внимательный читатель сможет увидеть отражение тех черт более общих процессов, полноценное описание которых еще нуждается в усилиях многих исследователей.
Девять глав книги тематически объединены в три части: «Память и места коммеморации», «Память и тексты», «Память и речь». Это разделение, адресующее к разным носителям памяти, в значительной мере условно – так или иначе все авторы этой монографии затрагивают разные медиаторы и формы памяти. Каждый раздел состоит из двух глав, касающихся памяти о Западно-Сибирском или Тамбовском восстаниях, и одной – о памяти и забвении о событиях Гражданской войны за пределами ареалов этих восстаний.
Первая часть, «Память и места коммеморации», начинается с главы, написанной Е. Л. Рачевой и посвященной анализу сельских сообществ и групп активистов, стоящих за созданием «вернакулярных мемориалов» в Инжавинском районе Тамбовской области. Автор прослеживает связь между активистской деятельностью и представлениями об индивидуальной и групповой идентичностях, регистрируя новую волну интереса к событиям восстания и созданию новых коммеморативных практик.
Вторая глава представляет собой исследование судьбы захоронения большевиков – жертв крестьянского восстания в городе Уварово Тамбовской области. Ее автор, Е. И. Миронова, прослеживает историю захоронения с 1921 по 2020 год и связь локальной коммеморации с изменением общенациональных рамок памяти. Последняя трансформация – замена памятника погибшим коммунистам на православную «стелу единства». Она по-разному воспринимается современными жителями Уварова. Изложению их точек зрения на вопрос также уделяется значительное внимание в этой главе.
В заключительной главе первой части А. Д. Соколова рассматривает в широком, общенациональном контексте формирование в эпоху Гражданской войны (и первые годы после нее) культуры красных похорон и коллективных захоронений. Зародившись еще в предреволюционную эру, эти традиции стали определяющими для монументов жертвам и героям Гражданской войны в 1920‐х и во многом задали рамки более поздних советских практик. В главе демонстрируется неоднозначность восприятия красных и коллективных похорон даже непосредственно в большевистской среде того времени.
Вторая часть, «Память и тексты», начинается с главы об истории памяти о событиях крестьянского восстания в селе Новорусаново Жердевского района Тамбовской области. По мысли Н. А. Ломакина, записанные в 1960‐х годах воспоминания о создании новорусановцами коммуны «Дача» и ее истории в 1920‐х сформировали специфическую культуру памяти. Она резко отличалась от памятования в соседних селах. Во многом благодаря этой книге, имевшей очень ограниченное хождение, в Новорусанове сохранилась семейная память о восстании и культура частной коммеморации событий 1920‐х годов.
В пятой главе А. В. Кравченко пишет об истории публикации и восприятия художественных произведений о Тамбовском и Западно-Сибирском восстаниях в советское время. Он приходит к выводу, что именно раннее включение произведений о восстании в Тамбовском регионе в соцреалистический канон (и в то же время – ограниченность корпуса текстов о событиях в Западной Сибири) в значительной степени определило состояние как позднесоветской, так и современной социальной памяти о восстаниях.
В шестой главе Н. Б. Граматчикова исследует особенности дискурса краеведческой литературы о Казымском восстании коренных народов приобской тундры (1932–1934) и его связь с воспоминаниями свидетелей восстания, записанными в конце 1970‐х годов. Сопоставляя этот блок источников с вводимыми ею в научный оборот дневниками участников подавления восстания, исследовательница ищет путь восстановления многосоставного нарратива о восстании и показывает, насколько глубоко сложившиеся рамки памяти о событиях влияют на более поздние биографические нарративы.
Третья часть, «Память и речь», начинается с методологических размышлений И. Е. Штейнберга и В. П. Клюевой. Авторы описывают метод опроса, разработанный в ходе полевой работы в Тюменской области, где уровень осведомленности многих респондентов о восстании оказался невысоким23. Предложенные исследователями методики позволяют вовлечь респондентов в процессы рефлексии и воспоминания о событиях восстания.
В восьмой главе Н. А. Лискевич анализирует материалы интервью, собранные в Приишимье Тюменской области. Акцентируя внимание на связи языка современных респондентов с официальным советским языком, исследовательница обращается к анализу публикаций местной прессы. Она приходит к выводу, что низкая степень осведомленности о восстании связана со слабостью межпоколенческой передачи памяти, а восприятие событий восстания ее респондентами все еще определяется доминированием именно советских описательных категорий.
Заключительная, девятая глава посвящена формированию идентичности казаков семеновцев в Забайкалье и роли в этом процессе памяти о Гражданской войне. Автор главы, И. О. Пешков, описывает, как в 1960–1970‐х годах складывание мифологического образа семеновцев на границе с Монголией и КНР повлияло на идентичность казаков региона. Взаимодействие с «фантомной» памятью советского приграничья актуализировало память о Гражданской войне и создавало новые формы идентичности и интерпретации прошлого.
Авторы не претендуют на создание обобщающей картины памяти об исследуемых восстаниях (даже если полагать, что подобная задача в принципе выполнима). Представленные истории – это скорее иллюстрации различных механизмов социальной коммуникации, бытования культурной памяти в советскую и постсоветскую эпохи. Делать далекоидущие выводы на их основе было бы наивно и самонадеянно. Тем не менее эта книга, как мы надеемся, могла бы способствовать развитию дискуссии о состоянии памяти о Гражданской войне и об эпохе 1920‐х годов в целом. Потенциально полезным в дальнейших исследованиях представляется компаративный подход. Сравнительное рассмотрение схожих процессов в разных регионах страны позволяет сделать шаг к созданию общего словаря для описания процессов памяти и забывания о трагических событиях XX века. И наконец, больше всего мы как составители этой книги ценим поставленные в ней вопросы, ответы на которые не были найдены. Таких вопросов много, а значит, все еще впереди.
