Тихонов сделал паузу.
— И? — не выдержал сержант.
— И входит человек в форме, как у тебя. Смотрит на Штирлица и говорит: — Ну и нажрались же вы вчера, товарищ Тихонов. А ещё народный артист!
Сержант заржал, а у меня задёргался глаз.
— Знакомая ситуация, Валер? — тихо спросил полковник, пока милиционер смеялся над анекдотом.
— Да, — вздохнул я.
— Этого не повторится, — твёрдо сказал Тихонов.
Не вопрос, не угроза. Просто уверенное утверждение, что такого я себе больше не позволю. Товарищ полковник, всегда так делал и этим вызывал огромное уважение к себе.
Сержант отвёл нас, но не к выходу, а в кабинет начальника участковых, где уже ожидал Лёха Свешников.
— Привет, дебошир, — ухмыльнулся он. — Ну что скажешь?
— Если бы я помнил, — проворчал я. — Начинали-то мы с тобой…
— Ага, а потом ты ушёл, — вздохнул Свешников. — И зря ты это сделал, честное слово. Уж не знаю, где ты накидался всяким денатуратом, но задержали тебя у торгового представительства Торкартена. Ты пытался пролезть на территорию, чтобы что-то объяснить, как ты выразился, «синемордым».
После похорон Ленки я вернулся с Земли на Машеров и внезапно получил десять дней отгулов. Вот серьёзно, зря они это сделали. Оставшись без дела, я ушёл в лютый запой. Который закончился, тем, что сейчас озвучивал мой бывший сослуживец Алексей Свешников.
— Никто не пострадал? — уточнил я.
— На твоё счастье, нет. Поэтому дело замять удастся. Вот у меня здесь тунеядец один ошивается… — и обратился к сержанту. — Товарищ Вилюйченко, приведите Суходрева и ждите за дверью.
Сержант ушёл.
— Нечего ему уши греть, — доверительно сообщил Лёха.
Через несколько минут здоровяк-сержант, втолкнул какого-то худосочного паренька, а сам скрылся. Интересно, чего он совершил такого? Мы с полковником Тихоновым в углу кабинета прикинулись ветошью и навострили уши.
— Суходрев, Суходрев, — листал Свешников папку. — Угу. В армии служил, уже хорошо. В тыловых частях, правда, но да ты же не выбирал, куда тебя отправят, так? После службы закончил учёбу и вот уже полгода нигде не работаешь. Тунеядец ты, Суходрев. А это значит, что?
— Но я же, — начал заикаться паренёк. — Я…
— До двух лет лишения свободы или до года исправительных работ, — поднял палец Свешников. — Предупреждения у тебя имеются. Есть что сказать или отправляем дело в народный суд?
— Я артель создал и не успел зарегистрировать, — залопотал парень. — Вот совсем чуть-чуть не хватило. После предупреждения сразу же, но утром…
— То есть артель у тебя работала без регистрации и уплаты налога? — возмутился Свешников. — Давай так. Я этого вообще не слышал, иначе придётся тебя в ОБХСС отправлять и кучу бумажек писать. А там ты понимаешь, совсем другие сроки. Ещё и штраф сверху.
Парень побледнел и покрылся потом.
— И ничего нельзя сделать? — спросил он потухшим голосом.
— Почему нельзя? Можно. Повезло тебе Суходрев! Пляши, так сказать, — улыбнулся Свешников и протянул ему бумагу. — Подписывай вот здесь, получай свои пятнадцать суток, как раз после выхода твоя артель регистрацию получит. Ну, хорошо я придумал?
Паренёк затравленно оглянулся по сторонам, но при этом не заметил нас, схватил листок и быстро подписал.
— Вилюйченко! — гаркнул Лёха, так-то у него всегда командный голос был.
Вновь появился здоровяк-сержант.
— Гражданина Суходрева отведи в суд, а потом к суточникам.
— Есть, — хмуро отозвался сержант и увёл бедолагу на расправу.
— А тебя, Валера здесь не было. И уж тем более никакого югославского гражданина, — поставил подписи Лёха.
— А вот это что сейчас было? — спросил я.
— Это? Рабочий момент. Такое дело. Все начинающие артельщики считают себя самыми умными и хитрожопыми. Тянут с регистрацией до апреля, так они экономят на портальном налоге. ОБХСС эту штуку просекло, но есть распоряжение. Особо артельщиков не прессовать, но наказывать-то как-то надо? Вот. Их и сбросили на нас. Нам присылают данные на шустрых парней, мы их арестовываем. Якобы за тунеядство, тем более что формально оно так и есть и потом что-то им придумываем. Пятнадцать суток улицы поубирают, мозгов прибавиться. А нет, если и дальше начнут всякие схемы крутить, то с ними будет уже ОБХСС общаться. А там выдумщики те ещё…
Свешников закончил писать, а потом посмотрел на меня с сочувствием.
— Ты как, Валер?
— Попустило, — сказал я. — Особенно когда в камере проснулся и не понял, к кому попал. Знаешь, как мозги прочистило?
Лёха довольно заржал. Потом быстро подписал пропуск.
— Всё, ступайте. У меня здесь дел полно, а вы уже вроде просто так околачиваетесь. Заходи, Валер как-нибудь ко мне, посидим. Но, уж не обессудь, без выпивки.
— Это да. Только чай, — согласился я.
Я уже подошёл к двери, когда Лёха остановил меня совершенно неожиданным вопросом.
— Валер, а какой в спецназе ГРУ лозунг? Вот у десантуры: никто кроме нас. У нас в космодесанте было: карающий меч небес.
Я ухмыльнулся.
— Если в спецназе то: нас там не было, а в самом ГРУ: мы здесь ни при чём.
Свешников замер в недоумении, но когда засмеялся Тихонов, до него дошло, и он заржал.
Мы с полковником Тихоновым вышли из отделения милиции, где нёс службу Свешников, и пошли по улице Липницкого. Было пасмурно и шёл снег. В голове зазвучала песня барда, одного из тех, чью музыку мне сбрасывал Мишаня на планшет.
А смерти нет!
Она может быть там, где есть мир,
А на войне…
А на войне, то есть там, где все мы
Либо окоп, либо госпиталь, либо победа…
Сам Филиппов предпочитал более тяжёлую музыку, но в последние годы его пристрастия немного изменились. Я думал, что это из-за девушки, с которой он начал встречаться.
— Как мои? — спросил я у полковника.
— Ждут тебя. Они в курсе про твой запой, но без подробностей, — спокойно отозвался Тихонов.
Я встряхнулся и помотал головой. Меня ещё немного трясло, и я только начинал отходить.
— Мы сейчас к ним?
— Сначала заглянешь к Довнарович, пусть тебя приведёт в порядок, а потом я буду вам читать лекцию о межзвёздной обстановке и ставить задачи раком. И могу тебе сказать пару слов.
Рядом с нами притормозил автомобиль, вызванный Тихоновым. Мы сели на заднее сиденье, и водитель молча повёз нас на посадочные кольца к звездолёту «Бумбараш». В голове продолжало звучать:
А жизни нет!
Она может быть там, где есть жизнь,
А на войне…
Там, где во ржи сорняком этажи,
Либо устал, либо болен и ранен, победа…
Всё так же без слов, мы высадились у посадочных колец и отправились внутрь корабля, где я сразу отправился в медотсек, к ожидавшей меня Довнарович. Яська мне ничего не сказала. Посмотрела глаза, потыкала какой-то иголкой, а потом смешала очередную микстуру и протянув мне сказала.
— Выпей это и под капельницу. Всё остальное у тебя…
Она хотела сказать в порядке, но осеклась. Я грустно улыбнулся и потрепал её по голове. Было видно, что она с трудом себя сдерживает.
День Победы — он не близок и не далёк,
День Победы — он не низок и не высок.
Как потухшим костром догорел паренёк,
Значит, он победил, и какой ему прок
От расстановки тактических сил…
Он уже всех простил, он уже всё забыл…
Он собой прокормил по дороге домой,
Мы ему помогли чем могли -
Поклон до земли.
Через час, я бодрый и посвежевший вышел в кают-компанию, где ждали только меня. С неудовольствием посмотрел на Зотову, которую, кажись, тоже попустило, и она стала работать в нашем отделе. К сожалению. Я уж не знаю, какие там аналитики посчитали, что мы с ней сработаемся, но они ошиблись. И дело было не в том, что девушка тогда наговорила в кабинете у Тихонова. Только я хорошо помнил её слова про везунчика и несчастливых людей.
— Товарищ Кирьянов находился в отпуске по личным обстоятельствам, — начал полковник. — Поэтому не в курсе недавних событий. Есть предложение, его просветить, а потом перейти напрямую к главному. Марина Анатольевна?
