П.Б. Возницын в своем письме также уведомлял Петра об отправке ему двух редакций текста договора о табаке на русском, латинском и немецком языках, причем давал объяснение относительно этих двух редакций. Одна из них – «попространнее», именно с всключением дополнительных слов, предусматривающих платеж пошлин с условленного количества табака как в случае пропажи части товара на море, так и в том случае, если бы не удалось распродать всего табака, слов, прибавленных Петром к первоначальному проекту англичан; о них Петр сообщал послам в своем письме, передававшем основные условия договора[136]. Другая, краткая редакция – совершенно без изменений сравнительно с образцовым текстом, полученным от царя. Пусть Петр выбирает, которая из них более подходит: «По указу, государь, твоему два договорные письма о привозе табаку, написав по русски, по латине и по немецки, к тебе, государю, отпустили. Одно попространнее и с теми подкреплениями, которые написаны сверх их предложения в твоем, государеве, писме, а именно о пропаже на море и о непродаже. А другое, кроме тех слов, против образцового писма ни мало ни в чем не отменяя, ниже что прибавляя или убавляя, опасая то, чтоб затем то великое и пожиточное дело какого препятия свободно было. Изволишь, государь, милостивой, оба приказать прочесть и, которое лутче ко укреплению того дела, повелишь отдать (т. е. англичанам)». Но следует также для прочности и с английской стороны взять письменный документ: «а добро б, чтоб и от них о том утвержение на писме же взять»[137]. К приведенным строкам о договоре Возницын добавил еще последнее известие из Польши: король старается примириться с архиепископом, но «доселе еще мятутся, а подлинного примирения еще междо собою не имеют»[138].

От 8/18 марта австрийский резидент Гофман доносил в Вену, что епископ Солсберийский Бёрнет, несколько раз беседовавший с царем, уверял его, Гофмана, что царь из Англии отправится прямо к венскому двору, оттуда – в Венецию и затем к будущему октябрю опять в свои земли. «Здешний двор, – добавляет резидент, – кажется, утомлен его причудами». Причуды московского дикаря, как смотрели на Петра в Англии, были, конечно, тягостны и утомительны для чопорного английского двора, с которым царь не мог сблизиться также и вследствие своеобразного образа жизни, вкусов и обстановки, слишком неподходящих к привычкам и нравам английских высоких сфер. «Царь мало виделся здесь с королем, – писал из Лондона императору австрийский посланник граф Ауэрсперг вскоре после отъезда Петра из Англии от 22 апреля/2 мая, – так как он не изменил своего образа жизни. Он обедал в 11 часов утра, ужинал в 7 часов вечера и затем тотчас же ложился спать, а вставал в 4 часа утра, что для состоявших при нем англичан казалось очень стеснительным (artlich)[139]». Слишком уже непритязательная обстановка, отсутствие элементарных условий комфорта и даже прямо грязь, среди которой жил Петр со спутниками и на которую натолкнулся король при первом же своем визите к царю, разумеется, не могли располагать его повторять свои посещения. Из записи, занесенной в «Юрнале» под 9 марта, известно, что Петру показывали какую-то необыкновенную женщину-великана, у которой он, человек ростом без двух вершков в сажень, проходил под протянутую руку не нагибаясь: «Была у нас великая женщина после обеда, которая протянула руку, и, не наклоняясь, десятник под руку прошел»[140]. Но из-за внутренней грубости и наряду с движениями, свидетельствующими об уровне дикаря, в Петре просвечивают иные побуждения, и в «Юр-нале» под тем же числом, 9 марта, вслед за известием о визите высокой женщины записана и другая заметка: «ездил десятник верхами к астрономику», т. е. на астрономическую обсерваторию, находящуюся в лежащем рядом с Дептфордом, но ниже его, на том же правом берегу Темзы Гринвиче, где обсерватория существовала с 1674 г. Ее директором был тогда Фламстид (Flamsteed), известный в истории науки составлением звездных каталогов. Для наблюдений на обсерватории, если они были целью поездки, погода была неудачна: «перед вечером был снег и дождь», – как записано в «Юрнале». Ветер, град и дождь свирепствовали и в следующие дни, судя по отметкам «Юрнала» за 11 марта: «был град и дождь, великий ветр» и за 12 марта: «был дождь и великий ветр».

В начале марта выехали в Англию с целью представиться царю прибывшие в январе в Амстердам из Женевы родные Лефорта: один из его старших братьев, Яков Лефорт, и два племянника: старший сын Ами Лефорта Людовик и сын сестры Шуэ (Schouet). С ними отправился также находившийся уже при дяде на русской службе и исполнявший при посольстве обязанности секретаря Петр Лефорт, другой сын Ами. Вельможный московский родственник снабдил их письмами к царю от 7 и 8 марта. «Господин Коммандёр, – писал он в первом. – Давно письме ад твоя милость не бевали; а мы дазидаём безпрестань щаслива ветра из англески земли. Дай Бог нам весте добре! Брат моё с 3 племеники адсюды в англески земля пошли твоя милось покланитьсь, покажи им милось твоя, если мозно. Писме, каторы из резидент прешли, изволись их читать: не сами добры, если нужна будет писать, изволись приказать. Из Москва потста не бывала: как ана будет, тотчас стану милость твоя пошлать. Дай Бог вам веселить и к нам с велики радусь быть. Прости надёже моё. Дай Бог тебе здорова на многи леты. Ад мене, пужалест, солобит скажи ваше компань; а мы помалинька веселяом. Твоё верной слуга докамест стану жить Лефорт г. ад. Амстерд. 17 март 1698 г.»[141]. Второе письмо от 8/18 марта содержит исключительно просьбу о приеме родственников и имеет значение как бы рекомендательного: «Господин Коммандёр! Брат моё с племеники многи разы мене спрашали их адпустить в англески земли твое милось поклонитьсь. Пужалест, покази им милось своя. Ани не долго котят жить, если ты не изволись; нарокум суды прешли твоя милось кланитьсь; а ты, как ты изволись: если твое веление будет их дерзать (т. е. держать), да каво мест ты изволись быть, волено твоё. Прости, надёже моё. Твоё верной слуга безпрестань. Лефорт г. ад. Амст. 18 м. 1698»[142]. Петр Лефорт, как сообщал в Женеву Яков, представился царю 16 марта, днем раньше остальных, и был принят очень милостиво. «Его величество, – пишет Яков, – увидев его издали, пошел к нему навстречу, чтобы его обнять, и несколько раз его поцеловал. Это было в присутствии г. Туртона (женевца, проживавшего в Амстердаме, друга Лефорта), который сопровождал Петра Лефорта и был очень изумлен происшедшим. При их возвращении (от царя) он возбудил наш смех, сказав: смотрите, вот – царский сынок! Невозможно было проявить большей радости при свидании, чем выказал его величество, обнимая г. Лефорта».

«На другой день три остальные женевца должны были поцеловать руку царя. Они были введены секретарем посольства (Петром Лефортом) в то время, когда его величество сидел, празднуя день рождения своего сына царевича, за столом, к которому он пригласил нескольких англичан. Царь тотчас поднялся из-за стола, чтобы принять приветствие и поцелуй руки от вошедших; затем он велел поставить новые приборы и оказал гостям честь кушать с ними. После обеденного стола он сел со всем обществом на яхту и сделал несколько плаваний по Темзе, причем много раз стрелял из пушек. Эта яхта особенно красива: ее подарил царю его британское величество». Рассказав о приеме, Яков Лефорт прибавлял в письме также описание наружности царя. «Вы знаете, – пишет он, – что государь очень высокого роста; но есть одно очень неприятное обстоятельство: у него конвульсии то в глазах, то в руках, то во всем теле. Он иногда так закатывает глаза, что видны только одни белки. Я не знаю, отчего это происходит: надо полагать, что это – недостаток воспитания. Затем у него судороги в ногах, так что он почти не может держаться на одном месте. Впрочем, он очень хорошо сложен, одет, как матрос, очень прост и ничего иного не желает, как только быть на воде»[143]. Франц Лефорт в письме от 23 марта очень благодарил Петра за прием, оказанный его родным. «Господин Коммандёр! – писал он. – Письма твоя милось ко мне пришла и видал велика милось, катора ты изволил брат моё и племиники показать: воистине не забуду да смерть своя такава милось и про многи дни. Дай Бог тебе здорова на многи леты! Весте не бевали с Москва: а с Варшаву, славе Богу, гаразда луче. Кароль в Данцих прешол с велики радусь. После завтра ад-пущу абозу нашу и люди к рубужи цесарской. Пужалест, ад мене солобит скажи ваша компань. Прости надёже моё. Дай Бог твоя милось видатсь с велики радусь. Твоё верной слуга Лефорт г. ад. Амст. 23 м. 1698»[144].