- Вдохновляющее начало.

Леша хмыкает и поводит головой по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет лишних ушей.

- Короче, - говорит он сухо, - мне ухаживать некогда. Тем более, что все мы тут чертовски привлекательны…

Киваю, показываю, что шутку понял. Леша еще раз озирается и наклоняется поближе.

- Угадай с одного раза, чья допинг-проба вчера лежала на столе у контрольного инспектора.

У меня противно заныло под ложечкой. Угадывать мне не нужно. Ответ я знаю.

- Моя, - спокойно говорю я.

- Молодец, - Жигудин откидывается на спинку сидения и облегченно вздыхает. – Подсказал кто-то или сам догадался?

- Женька с акселя никогда не падает. Это его коронный прыжок…

Стараюсь унять дрожь в голосе. В бессильной злобе сжимаю кулаки.

- Спокойно, Валет, - шипит Леша мне в ухо. – Люди смотрят. Все правильно. Ставка была не на тебя, а на него, на Семенова. Он не должен был занять второго места. Ты просто мешал. И тебя решили немного подвинуть…

- Немного? - саркастически переспрашиваю я.

- В сложившихся обстоятельствах - да, - кивает он. – Ты мог бы сняться, и все решилось бы малой кровью… Но все понимали, что ты этого не сделаешь.

Сжимаю зубы, чтобы не заорать.

- С-суки… - цежу злобно.

- И единственное, что смог для тебя сделать Федин, - добивает меня Леша, - это заставить Семенова сорвать свой самый стабильный прыжок. Чтобы явно было. Чтобы все понимали. Чтобы ты понял…

- Что понял, Леша? – не выдерживая, взрываюсь я. - Что вы все так вцепились в меня, как пиявки? Мы смотрим, мы гордимся, не подведи, не подкачай… Имел я в виду все ваши… И всех вас… Да я эту медаль Федину сам на шею повешу, пускай подавится, не нужна она мне, тем более такой ценой…

- Тихо, тихо, - Жигудин хватает меня за руку и очень сильно, до боли сжимает. – Не истери, сынок. Не потеряй, смотри, того, что имеешь. Длинные языки у нас очень хорошо умеют укорачивать.

Он медленно отпускает мою руку, и, с нарочитой заботливостью, расправляет смятый рукав.

- Пойду я… И вот еще что…

- Что?

Он медленно поднимается и нависает надо мной, как судьба.

- Медальками-то своими, Сережа, не разбрасывайся. На чемпионатах, в отличие от олимпиады, они настоящие, из чистого золота. Пригодятся в старости, зубы вставлять…

Смотрю на него, и ловлю себя на мысли, что стоит мне сейчас его пихнуть посильнее, и он покатится вниз по трибунам, до самого льда. И переломает себе все оставшиеся кости.

Как будто угадав, о чем я подумал, скривившись от боли, Жигудин неловко разворачивается и делает шаг прочь.

- Леша!..

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.

- Да? – он останавливается и поворачивается ко мне в пол оборота.

- Какая была ставка против Женьки?

Он вздрагивает, кривит губы в усмешке и качает головой.

- Ну что ты орешь, Валет, люди ж вокруг…

- Я могу и громче, - повышаю голос я.

Он смотрит на меня, и ухмылка сползает с его лица.

- Миллион. Евро, – произносит он. – За меньшее, бывало, убивали…

Кровавая пелена застилает мне разум…

И только мелодичный и громкий звук гонга, возвестившего о начале церемонии награждения, заглушает все то, что я говорю в тот момент Леше Жигудину.

До олимпийского старта чуть больше месяца. И мы уже забыли, чем отличается день от ночи. С утра прогон короткой программы. Днем – произвольной. Между ними – что-то напоминающее обычные занятия, но все равно, так или иначе, имеющее прямое отношение к будущему эпохальному событию и нашему в нем участию. Эпизодические перерывы на сон и еду. Взвешивания! Каждый день, перед каждой тренировкой. У кого перебор на сто-двести грамм – голодовка и бег в пленке. Выглядим как озверевшие зомби, с синяками под глазами. Чувствуем себя также - голодные и злые.

В коллективе обстановочка так себе. Звездная троица девчонок, объективно понимая, что в Корее им конкурировать между собой, смотрят друг на дружку недобрыми глазами, выискивая у соперниц слабые места и тихо радуясь ошибкам. Даже Аня, в какие-то моменты, думая, что ее никто не видит, позволяет себе ехидные ухмылки в адрес споткнувшейся или неудачно прыгнувшей партнерши по команде. Про Вальку, а тем более Таньку, и говорить нечего. Того и гляди в волосы одна другой вцепятся. Наблюдать за ними и смешно, и грустно одновременно. С одной стороны, они такие забавные, когда злятся, но с другой – они мне все родные и любимые, и я одинаково переживаю за каждую. Вру. За Аньку больше, чем за остальных.

Андрей меня сторонится, хотя агрессии не проявляет. Может опасается, а может выполняет полученные указания. У меня к нему нет ни претензий, ни вопросов. Его программу я знаю наизусть, прекрасно отдаю себе отчет, в чем его сильные стороны, и понимаю, где, в случае необходимости, мне со своей нужно будет поднажать или усилить. Если вдруг в этом возникнет необходимость.

Нинель, и весь тренерский штаб неумолимы и бескомпромиссны. Всячески поощряют конкуренцию в группе, среди девчонок – особенно. Явных фавориток не выделяют, прогнозов по поводу распределения мест не только не делают, но и пресекают все разговоры на эту тему. Со мной немного по-другому. Все прекрасно знают, что я последние четыре года живу и работаю, фактически, ради этого олимпийского старта, и этого золота. И готов горло за него грызть кому угодно. Мне не нужно поблажек, но и откровенной подставы я терпеть не стану. Поэтому очевидно, что я очень внимательно слежу за тем, что делает Андрей на одном со мной льду, а также, Юзик в Японии, Энтони Чанг в Штатах, Женька в Питере и Буратино со своим папой Карло в Италии. И соответственно корректирую, добавляю, совершенствую и допиливаю свои программы, чтобы они были лучше, совершеннее и стоили дороже.

Потому что олимпиада – это вам не чемпионат континента, или даже мира. Медали там и правда, не золотые, а позолоченные. Но олимпийским чемпионом ты либо становишься, либо нет. Второго места на олимпийском старте не существует. Как минимум, в моем понимании.

- Не хочу, не хочу, не хочу!.. – Анька решительно упирает ладони в бока и надувает губки.

В своей рыжей лисьей шубке и кроличьей шапке она похожа на рассерженного колобка на тонких ножках.

Я в отчаянии опускаю руки.

- Да что же это такое? Что тебе не предложи, ты все не хочешь.

- Не хочу, - упрямо трясет она головой. – В твоем этом небоскребе холодно, грязно, нет воды, нечего есть и вообще… полнейшая антисанитария.

- Да ты там не была уже полгода почти, - пытаюсь ее вразумить, - может там как раз тепло, сухо и комфортно.

- С чего бы это? – насмешливо хмыкает Анька. – Неужто ремонт сделал?

- А если и сделал?

- Нет, что, серьезно, что ли?

Ее симпатичная мордашка из капризной превращается в заинтересованную.

- Хотел, чтобы это был сюрприз, - произношу я, разглядывая свои ногти. – Ну, раз ты не хочешь…

- Хочу-хочу! – подпрыгивает Анька. - Поехали сейчас же!

- Хочу-не хочу, поеду-не поеду, - брюзгливо тяну я, не двигаясь с места, - ты сама не знаешь, что ты хочешь…

Анька фыркает и, достав телефон, тычет несколько раз пальчиком в экран.

- Я такси вызвала, поехали давай, ну Сережка-а-а!..

- Ну не знаю…

- Вот ведь противный…

Она обхватывает руками мою голову и целует в губы и в нос.

- Ну ладно… - милостиво соглашаюсь я. – Поехали.

- И что за мужики пошли, - возмущается Анька, - пока не соблазнишь, ни на что не соглашаются.

Ловлю ее за талию и пытаюсь защекотать. Куда там. Шуба плотная и скользкая. Анька хохочет и вырывается.

- Поехали…

Тулим по вечернему городу в Москва-сити. В мою обновленную квартиру. Которую, в начале осени, я все же решился привести в порядок. Жизнь у Нинель начинала тяготить, и мне ничего не оставалось, как попросить все того же неизменного и вездесущего Лешу Жигудина помочь с ремонтом. И Леша, как всегда, помог. Два месяца какие-то недовольные дядьки в прокуренных костюмах морочили мне голову различными планами, чертежами, сметами и прочей дребеденью, в которой я ничего не понимал и не хотел понимать. В конце концов, сдавшись, я натравил на них Нинель, просто попросил ее как-то вечером спасти меня, по-родственному, от того болота, в которое я сам себя втянул. Поругавшись и поворчав на меня за самодеятельность («Раньше не мог сказать, олух…»), она взяла дело в свои руки, и к декабрю я уже смог, наконец, сказать, что у меня, великовозрастного, появилось собственное жилье. Спасибо спонсорам и тренерам… Кстати, оплатил я все сам, из своих денег, хотя Нинель и порывалась было где-то что-то мне в карман подсунуть. Но, как своевременно я в ней любящую мамочку включил, так вовремя и выключил, сказав, что уж на всякие там трубы с цементом мне хватит.