И словно нарочно, в подтверждение моих подозрений, всплыла эта проклятая фотография Вальки со мной… Авер… Эротоман престарелый… Ловелас… Кому же еще ты мог отправить этот потрясающий в своей недвусмысленности снимок? С кем потом вместе можно над всем этим посмеяться… Ведь это так забавно… И лишний раз показывает, чего на самом деле стоит этот всеми любимый выскочка Ланской…
Кто так хорошо знал и ненавидел Таньку, что с такой легкостью и жестокостью сыграл на ее разбитом сердце?
С кем великий Авербаум готов был поделиться сальной картинкой, не опасаясь быть осмеянным или наказанным?
Кто, наконец, имел такое колоссальное влияние на Артема Розина, что тот, не задумываясь, пошел на преступление… И кто может одним лишь словом укротить и заставить его быть спокойным и нежным?.. Даже если за мгновение до этого тот готов был в ярости разбить мне лицо…
Ты была мне другом в детстве, я был влюблен в тебя… Но ты меня отвергла, и мы расстались, не сказав друг другу ни слова на прощание…
А потом, после всего, что произошло, ты ворвалась кометой в мою жизнь, снеся все на своем пути, заставила меня поверить, что я что-то для тебя значу… И снова исчезла, то ли добившись своего, то ли сменив приоритеты…
Харли Куин… Я узнал тебя даже под маской твоего дружка Джокера, которой ты так неряшливо прикрылась.
Катя-Катя… За что же ты так со всеми… За что ты так со мной… И с собой…
Но телефонный номер Джокера, по-прежнему загадочно молчит, храня в секрете злые тайны своего хозяина…
Уже вечером, стоя на платформе Московского вокзала, перед самым отъездом домой, решаю позвонить матери.
- Привет!
- Привет…
Она берет трубку почти сразу. Это значит, что она не занята. Но на всякий случай я должен проявить вежливость.
- Ты можешь говорить?
- Все в порядке, биджо, - спокойно произносит она. - Мы с твоей красавицей как раз собирались пить чай.
У меня по сердцу разливается тепло и умиротворение. Семья… Моя семья…
- Анечка у тебя? - с улыбкой уточняю я.
- У меня, конечно у меня… Возится на кухне. А я наконец-то в волю ленюсь перед телевизором…
Я киваю, сглатывая непрошенный комок в горле. Спохватываюсь, понимая, что она меня не видит. Но Нинель не нужно видеть…
- Других ведь в моем доме больше не будет, - тихо добавляет она. – Правда, биджо?
- Правда, деда…
- Это хорошо…
- Деда…
- Что малыш?
Я не решаюсь сказать ей всего. Мне жаль ее расстраивать. И портить ей вечер. Я жалею, что позвонил… Но ее невозможно обмануть.
- Я хотел попросить… - глубоко вздыхаю и зажмуриваюсь. – Не нужно звонить Семену Мирославовичу по поводу той фотографии… Помнишь?..
Мгновение она молчит, и я слышу лишь ее дыхание на фоне далекой музыки.
- Ты получил ответы на свои вопросы…
- Да…
- И я тоже…
Удивленно распахиваю глаза и вытаращиваюсь прямо перед собой.
- Ты хочешь сказать, что… Что знаешь…
Нинель тихо смеется в трубку.
- Приезжай домой, Сережка. Мы по тебе скучаем…
И после какой-то возни и сдавленных звуков, мне в ухо несется щебет уже совсем другого, такого любимого и милого голоска.
- Серенький… Я люблю тебя…
Прячу телефон в карман, подхватываю сумку и с дурацкой улыбкой счастливого человека захожу в свой вагон. Прохожу по коридору… У нас с дядей Ваней купе на двоих. Поэтому для троих сидящих и меня четвертого там точно тесновато…
- Заходи, Ланской. Гости у нас.
Мураков широким жестом, но без намека на улыбку, указывает на сидящих рядом на противоположной койке Катю Асторную и Артема Розина.
- И дверь закрой, пожалуйста, - тихо добавляет Катя…
