‘If I’m not back again this time tomorrow…’
Какой же молодец Масяня со своим скудным опытом одиночника. Долго бы мы бились, не подскажи мне он тогда, как прыгать этот чертов аксель… Приземление, доворот и выезд. Нормально. Пойдет. Не блестяще, конечно, но мне ведь нужно к чему-то стремиться? Ну, вот…
Аня, Аня, Аня… Не хочу о тебе думать. Особенно сейчас. Но не получается. Черт побери, что же могло случиться?
‘Too late, my time has come…’
Следующий у меня каскад. Сложный. Описать его красивыми словами можно как четверной лутц – тройной риттбергер – ойлер – тройной флип. И тут бы мне не облажаться и не потерять скорость. Потому что слишком медленный выезд из лутца может не дать мне разгона на тройной риттбергер. А, следовательно, за вынужденным двойным прыжком потянется через ойлер и дешевенький двойной флип с потерей половины таких нужных мне баллов. А может и не потянется, и мне придется комкать этот каскад из четырех прыжков в два, подстегивая недостающие прыжки к следующим элементам. Короче, лучше не ошибаться…
Набираю в легкие воздух, разгоняюсь…
‘Gotta leave you all behind and face the truth…’
Переставляю левую ногу и, вращаясь, взлетаю вверх…
Получилось! Все. Ну, почти… Тут к приземлению можно придраться, там выезд не ахти. Но в целом – на плюс. И два прыжковых из восьми – сделаны.
‘I sometimes wish I’d never been born at all..’
Выдыхаю. Отдыхаю. Катаю первую дорожку, после которой у меня лутц, флип и еще один каскад…
Мы никогда не ссорились. Вообще. Отношения в нашем трио всю жизнь отличались легкостью и отсутствием взаимных претензий. Даже между собой Таня с Аней практически никогда не конфликтовали, тактично обходя все острые углы. Что уже обо мне говорить? С Катькой – да, стычки бывали, у всех практически. Валька тоже, хоть и самая младшая, умела довести окружающих. Но тут особенности характера, что у одной, что у другой…
‘I’m just a poor boy nobody loves me…’
Отрабатываю тройной лутц, и также уверенно тройной флип. Спокойно и энергично заезжаю на каскад тулупов. Четверной плюс тройной. Не самый сложный из арсенала моих трюков. Но и простого тут мало. Иначе бы мы не ставили это все в программу. Подгибаю правую ногу. Зубцом левой удар с ходу об лед. Взлет с руками вверх. Раскрутка. Приземление… И сразу же все тоже самое, только медленнее и ниже… И сложный выезд со сменой ног и направления движения. Вот сейчас хорошо. Чистенько. Без галок. На максимальные гои. Отдыхаю. Осталось три…
‘Bismillah! We will not let you go…’
Кстати, что интересно, не смотря на мой злой язык и довольно таки обидные шуточки, которые я себе порой позволяю в отношении моих коллег и соперников, меня как-то до сих пор судьба хранила. Ответочка не прилетала. Никто не поджидал меня на выходе из здания, не сыпал битого стекла в коньки и не пытался уронить на пол в душевой или раздевалке. Но внутренний голос мне каждый раз настойчиво подсказывает, заткнись, не лезь, нарвешься, уж в этот-то раз точно… Но пока не нарываюсь. Может быть и правда я что-то сегодня ляпнул, не подумав, как всегда, и Анька на меня таки надулась? Не могу вспомнить…
‘Never let you go - Let me go - Never let you go…’
Разгоняюсь перебежками вдоль бортика. Тройки туда-сюда. Легко приземляю тройной риттбергер. Заезжаю на четверной сальхоф. Прыжок-находка для читера. По-хорошему, прыгать его нужно с толчка левой ногой, одновременно закручиваясь махом правой в левую сторону. Тяжело, сложно, травмоопасно для неопытного или уставшего спортсмена. Вот некоторые и додумались в начале вращения, перед самым отрывом, чуть ниже приседать, припадая едва заметно на правую ногу, тем самым распределяя вес и фактически уходя в прыжок с двух ног. Все наши девчонки так прыгают – по-другому у них просто не получается четверной. Почему судьи на соревнованиях смотрят на это сквозь пальцы – загадка. Но как только за подобные фокусы начнут штрафовать, этот элемент тут же исчезнет из программ, потому что переучивать в разы сложнее, чем делать правильно сразу. Мне, можно сказать, повезло. Потому что Нинель учила меня с детства правильной технике сальхофа.
‘Beelzebub has a devil put aside for me, for me, for me…’
Ребро. Замах. Раскрутка. Прыжок… Шум в ушах и розовая пелена перед глазами… Приземляюсь на полусогнутую в колене ногу. Прогиб. Носок дотянут. Выезд. Все хорошо. Еще не шесть-ноль, но уже не пять-семь. Это так Тихонова любит шутить иногда. Это значит – неплохо. Вдох… Выдох…
Длинный музыкальный проигрыш без вокала, и я прохожу его дорожкой с элементами хореографии. Раньше такого не было. В моем раннем детстве, вообще, дорожки можно было строить как хочешь и крутить в них какие угодно кренделя. Оценка шла за техничность и артистичность подачи. Имело значение общее впечатление. Теперь же нам ставят баллы за каждый элемент в отдельности, чистоту и правильность их выполнения. Никакой романтики…
Прямо с дорожки, с ходу, выполняю последний прыжок – тройной сальхоф – и запрыгиваю во вращение. Одно. Второе. Со сменой ноги. Со сменой положения тела…
‘Nothing really meters…’
Третье…
‘Nothing really meters…’
Плавно замедляю обороты.
‘To me…’
Выпрямляюсь. Под финальные аккорды прогибаю спину. Развожу руки в стороны.
‘Any time the wind blows…’
Все!
Как говорит Нинель, такой бы прокат на старте, и все соперники нервно рыдают в раздевалке.
Дышу. Стараюсь равномерно прогонять воздух через легкие. Так быстрее организм восстанавливается после нагрузки. Делаю несколько успокоительных кругов… Хотя, из желаний только одно – лечь прямо здесь на лед, и чтобы никто не трогал.
- Сережа, Ланской, молодец, - Мураков машет мне с противоположного края льда. – Завтра разберем, а сейчас – все.
И он, для верности, показывает мне скрещенными руками, что на сегодня действительно все.
Возражать я, понятное дело, не собираюсь.
Масяня все еще стоит у калитки, привалившись к бортику, и я, проходя мимо, вынужденно касаюсь его плечом.
- Ты чего, Валет, на ногах уже не стоишь? – хмыкает он, отстраняясь.
- Простите, - мямлю я, и, как назло, спотыкаюсь и чуть было не падаю.
- Тихо, тихо… - Максим подхватывает меня под локоть, помогая встать на твердый пол. – Все в порядке, Серега? Устал?
У меня перед глазами плавают зеленые круги, от напряжения к горлу периодически подкатывает спазм, в ногах ощущается неприятный тремор. Но я держусь.
- Немного… - отвечаю. – Сейчас пройдет.
- Что-то вы, молодежь, какие-то хлипкие пошли, - заявляет он, втаскивая меня за бортик и усаживая на стул. – То любовь твоя Озерова ходит, спотыкается, бледная как смерть. То вот ты теперь…
Я тут же оживаю.
- А что там с Озеровой такое?
- Понятия не имею, - Максим разводит руками, - я думал ты знаешь. После вечернего проката поговорила с Нинель Вахтанговной и Артуром, и как с лица спала. Не знаю, может отчитали ее слишком сурово, хотя вроде бы не за что…
- Не похоже… - бормочу я.
- Что?
- Не думаю, - говорю. – Аня обычно на критику спокойно реагирует. Тем более, Артур Маркович никогда не ругает ее слишком уж строго…
- Ну, не знаю, - пожимает плечами Масяня. – Водички дать?
- Нет, спасибо…
Убедившись, что со мной все в порядке, Таранов тут же теряет ко мне интерес и возвращается к Муракову с Танькой.
Передохнув минут пять и понаблюдав за Танькиными попытками приземлить упрямый триксель, иду переодеваться. На этот таз точно все. Домой. Отлежаться, отоспаться. Чтобы завтра с новыми силами все тоже самое, с самого начала…
Нинель я не дождался. Сонно пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Фионой разошлось по своим спальням. Как я переоделся и улегся я уже не помню.
А на утро меня ожидал сюрприз. Проснувшись от надоедливого будильника, я, зевая и потягиваясь, выползаю на кухню и, совершенно неожиданно, обнаруживаю там Нинель, спокойно попивающую кофе.
- Привет, ты рано… - удивленно тяну я, с трудом давя зевок.
