- Так ты все знала!
- В общих чертах – да. Но без подробностей. А Саша поняла, что ты собираешься влезть в опасную историю и забеспокоилась… А когда узнала, в каких мы с тобой… отношениях состоим… До сих пор для меня загадка, как она достала мой телефон…
- Так подожди, - хмурюсь я, - ты же мне и сказала дать ей твой номер, разве нет?
Нинель усмехается.
- Ты, как всегда, слышишь ровно то, что хочешь слышать, а не то, что тебе говорят на самом деле, – она отпивает глоток из чашки. – Тогда я попросила тебя предать ей привет, и чтобы она мне перезвонила. А первый раз мы говорили с ней по телефону еще вечером того дня, когда ездили к ней в Склиф…
Качаю головой.
- Почему я, общаясь с тобой, всегда чувствую себя как сулели цхвари (Глупая овца (груз.))?
Нинель хмыкает. И не говорит ничего, оставляя мне возможность самому додумать ответ на этот мой вопрос.
- Что с Шаховой делать будем? – меняет тему она. – Удавить бы тварь…
Меня прошибает озноб от ее спокойного, обыденного тона.
- Не тронь ее…
Нинель бросает на меня ироничный взгляд.
- Все-таки не успокоился… - качает головой она. – Заначки себе делаешь. Схроны. Как белка. Тут Танечка, там Катенька, где-то еще Валечка… Вдруг кто-то да пригодится, да?
Пропускаю ее ехидство мимо ушей.
- Просто не тронь ее… - повторяю глухо.
Она пожимает плечами.
- Ладно, не трону… Твоя забота. Ты и разбирайся… Со своими блядями…
- Вот не можешь ты без этого, да? – яростно смотрю на нее.
Она встречает мой взгляд спокойно. И, постучав пальцем по экрану телефона, вопросительно поднимает брови.
- Это все как-то по-другому называется, биджо?
Все. Тема закрыта. Она не станет вредить Таньке. Я отмолил грехи рыжей стервы. Кто бы теперь отмолил мои…
Мне не с кем поделиться… Кроме нее… И я, опустив голову, глубоко вздыхаю.
- Я очень по-скотски поступил с ней, деда, - говорю я. – Она такого не заслужила… И эта ее месть… Я принимаю ее, как наказание. Как адекватный ответ…
Нинель предостерегающе поднимает руку.
- Мне не интересны ваши отношения, - говорит она жестко. – Мне жаль тебя, потому что ты мой ребенок… И да, когда умышленно калечат моего спортсмена, я этого так не оставляю… Но если ты хо-чешь… - она произносит это слово по слогам, - если ты хочешь ее простить… Пускай живет с миром…
Моя исповедь, и мое покаяние не нужны никому. Кроме той, которая меня уже наказала и простила. Значит так тому и быть…
Я наливаю в свой стакан немного минеральной воды и с сомнением смотрю на нарезанные дольки яблока в вазочке. Наконец, подумав, просто пью воду.
- Я бы хотел попросить, - начинаю я осторожно, - чтобы ты узнала у Семена Мирославовича, кому он отсылал наши с Валькой фотографии.
Нинель вздыхает и смотрит в сторону.
- Ты вот прям уверен, что он мне возьмет и скажет, - произносит она.
Я понимаю, что в интересах дела хирургического вмешательства не избежать.
- Скажет… - тихо говорю я. – Покажи ему фото моих ботинок… Если не поможет – дай послушать ту запись… помнишь? С Тихоновой…
Нинель кивает, но как-то неуверенно.
Вытаскиваю последний козырь.
- Если и этого окажется недостаточно – напомни ему Санкт-Петербург…
Она резко поворачивается в мою сторону и в ее глазах на мгновение вспыхивает огонь ярости и негодования.
Мне приходится выдержать ее взгляд.
- Это – не твоего ума дело, - шипит она змеей.
- Моего… - спокойно смотрю ей в глаза. – Моего. Как ты говоришь, мне не интересны ваши отношения. Но выходка Авера если не спровоцировала, то как минимум здорово упростила негодяям задачу по укладыванию меня на лед и на больничную койку. Пускай назовет имя… И я все забуду.
- Вот сам его и спрашивай, - бросает мне Нинель, понимая, что делать этого я точно не стану.
- И что мне ему сказать? – усмехаюсь я. – Я знаю, что вы, по пьяной лавке, соблазнили мою маменьку, а перед этим строили козни против нее же и против меня. Но это все фигня. А вот девку несовершеннолетнюю в голом виде и со мной вы запечатлели, да еще и похвастались… Скажите кому, и я туда пойду разбираться, а с вами у нас останется мир и взаимопонимание… Так что ли?
- Ой, заткнись уже!..
Нинель машет на меня рукой и одаривает хмурым взглядом.
Послушно выполняю приказание. И просто жду, пока она смиряется с неизбежным.
- Ну хорошо, скажет тебе Семен имя… Которое ты и так знаешь…
- Догадываюсь, - уточняю я. – По общему стилю общения, по характеру и по нику этому пошленькому я могу предположить, кто это. Но уверенности у мня все равно нет. Если Авер подтвердит мои предположения, то это уже будет прямая ниточка. Дальше я уж раскручу…
- Заставишь сдать сообщника?
- Конечно. Хотя это, скорее, в воспитательных целях. С тем, кто сверлил мне ботинки все обстоит на много проще. Во-первых, я его видел.
- Мельком…
- Но видел, и у меня нет сомнений. А во –вторых…
Я открываю на своем телефоне Ютюб и в строке поиска набираю запрос. На экран тут же горстью вываливаются видео с парижского чемпионата, из которых я выбираю одно.
- Я когда у Сашеньки в больнице был, - объясняю, - у нее по телевизору крутились разные мои записи… Ей Лерка накачала, для душевного успокоения… Ну вот я тогда случайно эту сьемку и увидел. Там секунд десять всего. Но ясно все. Смотри.
Я нажимаю на большой белый треугольник посередине экрана и придвигаю телефон к ней.
Ледовый стадион. Бортик. У бортика крупным планом Нинель, Мураков, Артур, Масяня… Сзади, чуть левее, широкий арочный проход, ведущий под трибуны в расположенные внизу гимнастические залы и раздевалки. Мужская раздевалка находится ближе всех, синяя дверь с приклеенным на ней постером и информационной надписью… Камера ловит то одно, то другое знакомое лицо. Народ готовится к началу проката.
- Вот сейчас смотри… - говорю я Нинель.
Крупный план нашего тренерского штаба. Задний план – пустой проход. И медленно приоткрывающаяся дверь раздевалки.
Его лицо видно прекрасно. Не остается сомнений, кто это. И то, что у него в руках большой красный шуруповерт тоже. Он быстро озирается по сторонам и, подняв с пола спортивную сумку, сует в нее свой инструмент… А вот появляюсь я, из глубины перехода. Иду в сторону раздевалки. Замечаю его… Но он не обращает на меня внимания, скорее, просто не видит, и уходит в сторону трибун, доставая на ходу из кармана телефон… Я смотрю ему в след, а потом, поворачиваюсь и подхожу к тренерам… Это уже передний план. Нинель отвлекается от разговора с Артуром, смотрит на меня и, бросив короткую фразу, кивает. Я тоже что-то произношу… Нинель смотрит укоризненно, Масяня смеется и легко толкает меня в сторону раздевалки. Ухожу… Открываю синюю дверь и скрываюсь за ней…
Запись окончена. Нинель еще несколько секунд задумчиво смотрит куда-то в сторону.
- Я помню, - говорит она, - тот день. Разозлил ты меня тогда…
- Разозлил… - киваю я.
- Вы же, как дети, не понимаете, что со стороны по вам видно все… Буквально… Какой ты был измочаленный, и какая Шахова твоя сияющая… Два и два складывать не нужно… А потом я узнаю про эту вашу с Тарановым авантюру… Вот честно, выгнать его тогда хотела, чтобы ближе Курска или Белгорода ему тренировать никого больше не давали…
- Ну а как тебе… главный герой фильма?
Ее губы сжимаются в тонкую ниточку, а в глазах блестит недобрый огонек.
- Всегда считала его скользким типом… Талантливым… Но, - она качает головой. – Каков мерзавец… И главное, зачем? Ради кого?… Эх… Артем-Артем…
Ролик на телефоне повторяется снова и снова, демонстрируя нам Артема Розина и его паскудство.
- Мне бы тоже очень хотелось понять, ради кого, - говорю я. – Но узнать это мы можем только у Авера или у самого Артема. Но Артем не скажет ничего, хоть ты его пытай. Ведь он же понимает, что любое его признание автоматически доказывает то, что он – преступник.
Неожиданно, Нинель усмехается.
