- Я соскучился, - шепчу ей на ушко я.
Анечка хихикает
- Час назад расстались, - говорит она, - до этого полдня в поезде вместе, а ты, прям соскучился?..
- Да… - нахально поглаживаю ее руки и как-бы невзначай касаюсь кончиками пальцев ее маленьких, соблазнительно округлых грудок. – Очень…
Она легонько шлепает меня ладошкой по руке и, поведя плечами, выворачивается из моих объятий.
- Мужчина! Имейте совесть! Приставать к девушке в общественном месте…
Наблюдающая за нами Валька корчит томную рожицу, закатывает глазки и мечтательно вздыхает.
- Лав из, - произносит она, - потискать ее за сиськи, получить по рукам, но продолжать смотреть на нее влюбленными глазами.
Анька картинно вздыхает.
- Ну вот зачем ты ему подсказываешь? – качает головой она. – Ведь он теперь так и нарисует… Будет всех веселить…
Переглядываемся с Валькой и заговорщицки ухмыляемся.
Картинки в стиле «Лав из…» я иногда рисую на потеху девчонкам, придавая героям сходство то с Танькой и Семеновым, то Нинель с Клеем или Мураковым, то с собой и Анечкой. Понятно, всем весело, когда не их лично касается. Несколько раз я, втихаря от Анечки, рисовал для Вальки комиксы с нею, с собой и с ну очень уж беззастенчивым сюжетом, ввергая ее в очаровательное смущение и заставляя краснеть до корней волос. Но каждый раз, поприжимавшись ко мне и позволив себя где-нибудь потискать и погладить, она просит подарить ей рисунок и как-нибудь нарисовать еще. «Лав из… - засмотреться на ее сисечки и кончить, забыв снять трусы» - была одной из таких фривольных картинок, напоминавшей нам с Валей о Париже. Рисунок этот, кстати, она хранит в своем дневнике, вместе с другими девичьими тайнами. Интересно, догадывается ли она, что этот сюжет срисован почти что с реальной жизни?..
Обхожу диван и пробираюсь к Анечке поближе. Присаживаюсь подле нее и продолжаю нагло ласкать, на этот раз трогая, сжимая и поглаживая ее затянутые в капроновые колготы ножки.
- Как я тебя люблю, сладенькая Анютина… - шепчу я, скользя ладонями все выше и выше по ее бедрам.
Анька млеет от удовольствия, но остатки стыда еще как-то ею владеют.
- Сережка! Прекрати сейчас же! – шепчет она яростно, сжимая бедрами мои руки и бросая на меня испуганный, но одновременно блудливый взгляд. – Бесстыдник…
Смотрю на нее такими глазами, от которых, я знаю, она просто в восторге. Пытаюсь пошевелить пальцами. И она, закрывая глаза и вздыхая, расслабляется, позволяя мне двигаться дальше под складки ее юбки.
- Вы ненормальные, - качает головой, наблюдающая за нами с улыбкой Валька. – У меня все аж свело там, на вас глядя. Теперь, хоть за вибратором беги, хоть к вам третьей пристраивайся…
Я замираю от неожиданности.
С обалдевшим видом смотрим с Анечкой друг на друга и одновременно поворачиваемся к Вальке.
- Куколка, - первый обретаю дар речи я, - а ты… когда это… вырасти успела?
Валька хихикает и демонстрирует мне кончик розового язычка.
- Ну, Валечка… - только и тянет Аня.
- А вы что думали, - балеринка заносчиво задирает нос, - сами тискаться будете, а я о розовых пони размышлять? Я может быть тоже хочу…
И она решительно подсаживается к нам вплотную, как бы невзначай касаясь меня коленкой и накрывая Анечкину ладонь своей.
Заявление сделано серьезно и недвусмысленно. Я вижу по Валькиным глазам, что она не шутит. Девчонка всерьез напрашивается…
Мысль о второй итерации Таньки в наших отношениях одновременно мелькает у меня и у Ани. Мы снова переглядываемся. И я вижу табун шальных чертей, пляшущих в синем омуте ее глаз.
«Ты правда этого хочешь?..»
«Так ведь и ты хочешь… Впрочем, поступай, как знаешь…»
«Ты точно уверена?..»
«Я тебе доверяю…»
- Привет, разрешите представиться. Я Марат…
Здравствуйте посреди ночи… На самом интересном месте… Совсем о нем забыл…
Кондрашов подходит к нам полностью одетый, с рюкзаком за плечами и готовый к выходу.
Немая сцена, мы все, раскрасневшиеся, перевозбужденные, только что не взмокшие… И юноша бледный с горящим взором и невинной улыбкой, ворвавшийся в наше непристойное сообщество.
Я только и успеваю что незаметно выскользнуть из-под Анечкиной юбки. Ситуацию спасает балеринка.
- Я Валя, - подхватывается она на ноги, хватая свою сумку. – Поможешь шмот дотащить?
- Конечно, - расцветает малой. – С удовольствием.
Мы тоже поднимаемся, хотя румянец на Анечкиных щеках все еще предательски пылает.
Она прижимается ко мне и по-деловому протягивает ему руку.
- Аня…
- Великая и непревзойденная, - делает плоский комплимент Марат, с поклоном пожимая протянутую ладонь.
- Не переигрывай, Кондрашов, - гнусаво бубню я. – Здесь все свои…
- А я, между прочим, первая на тебя обратила внимание, - возмущенно надувает губы Валька. – А комплименты, так сразу, значит, Озеровой… Ну конечно, она ж у нас олимпийская…
Марат краснеет как первокурсница, принимая Валькину издевку за чистую монету.
- Ты… прекрасна… Ты - совершенство, - бормочет он. – Просто нет слов…
- В следующий раз советую запастись, - добивает его Валька.
Сохранять серьезный вид, наблюдая за растерявшимся и не понимающим, что происходит мальчишкой сложно. Поэтому, выдержав пару мгновений, цинично ржем, тыча в него пальцами.
- Ну что ты такой серьезный? - тормошит его Валька, одаривая, как она умеет, своим волнующим взглядом. – Улыбнись…
Она вручает ему свою сумку, повисает на нем с другой стороны и гордо смотрит на нас с Аней.
- Меня, между прочим, - заявляет она, - еще никто совершенством не называл. Вот.
Она показывает нам язык и увлекает свою жертву к выходу.
Снова смотрим друг на друга… И замираем в поцелуе…
Анечка глядит на меня с лукавым прищуром.
- А ведь почти, да, Серенький? – мурлычет она. – Взыграло ретивое, а? Захотелось девочку?
- Молчи, ведьма - шепчу я, целуя ее лицо и шею. – Только тебя одну люблю… Тебя хочу… С ума сводишь…
- Так и мне тоже захотелось, - еле слышно признается она. – На секундочку. На ма-аленькую такую… Но тебе больше…
Ну вот как с ней себя вести? Когда все наружу, и ничего невозможно ни скрыть, ни обыграть.
- Как же вовремя он выскочил, - качаю головой я. – Словно знал…
Аня протягивает мне свой рюкзак с коньками, другой рукой отбрасывая с лица свои волосы.
- Малая не успокоится, - говорит она серьезно. – Теперь, когда мы не прогнали ее сразу…
- Ну, может с этим, - киваю в сторону двери, - с Маратом, найдет… Точки соприкосновения…
Анечка снисходительно смотрит на меня, потом берет под руку и, как только что Валька, тянет к выходу.
- Любим мы тебя, Ланской, дуры наивные… - говорит она со вздохом. - А ты про нас так ничего и понял до сих пор…
- Э-э-э… Так я… - мямлю удивленно.
Она поворачивает меня к себе, поднимается на носочки и едва касается губами моих губ.
- И никогда не поймешь, - добавляет она без улыбки.
Выскакиваю на лед. Самым последним, конечно же. Под тяжелым и неодобрительным взглядом Нинель. От немедленного жесткого нагоняя меня спасает только то, что за минуту до меня из калитки вылетает раскрасневшаяся, запыхавшаяся Анечка, не оставляя у тренеров сомнений, что сегодняшнее опоздание – наша с нею общая заслуга. А с некоторых пор, все, что у меня происходит с Анечкой имеет в глазах Нинель право на некоторое извинение.
Сегодня народ тусует в свободном режиме, начало зачетов только завтра. Поэтому на льду одновременно толпятся почти все мои старые знакомые.
- Ланской!..
Оборачиваюсь на громкий окрик.
Такой же здоровый. В отличной форме. Не набравший ни грамма лишнего за время, проведенное на больничной койке. Вообще не изменившийся за все годы, что мы не виделись…
Подъезжаю к нему. Он смотрит внимательно, сжав губы в тонкую, упрямую нить.
А потом просто и резко сграбастывает меня своими ручищами и несколько раз хлопает ладонью по спине.
