Во мне ни капли злости или досады. Этот наш циничный спорт… Права была Сашенька, когда ужаснулась, до какой степени подлости могут дойти коллеги, чтобы подстроить фигуристу падение на льду. Она просто даже не представляет себе, на что готов пойти тренер, чтобы его спортсмен показал требуемый от него результат. И пыхтеть от злости, праведно кипя возмущенным разумом, здесь подобно сражению с ветряными мельницами – смешно и бесперспективно. Но я кладу себе в копилку еще один кусочек пазла, который обязательно найдет свое место в складываемой мною картине. На этот раз, кусочек неожиданно яркий…

Ласково глажу ее по руке. Я свой, мама. Я поумнел, повзрослел и стал своим. Верь мне…

Нинель удовлетворенно кивает.

- Позвони дяде Мише, - прошу я. – Спасите Сашеньку.

«И свою часть сделки, - добавляю мысленно, - я выполню, чего бы мне это ни стоило.»

- Позвоню, - просто соглашается она. – Подождем только чтобы доктора нам что-нибудь определенное сказали…

А доктора говорят разное…

- Ваша… мнэ-э-э… возлюбленная, - она строго смотрит на меня поверх очков, - не в самом лучшем состоянии для подобного времяпрепровождения… Постарайтесь хоть немного сдерживать свои… порывы.

Вот так, резко и безжалостно осаждает меня высокая, худая и вся аж наполненная мощной темной энергией врач, когда меня, серого, мокрого и припухшего, извлекают из объятий Сашеньки. И я опять ощущаю себя обглоданным стервятниками скелетом.

- Извините, - смотрю ей прямо в глаза. – Это получилось… спонтанно.

Она качает красиво посаженной головой.

- Вы верите в бога, молодой человек?

Не успеваю ответить.

- Сходите в церковь, - тихо говорит она, - и помолитесь за нее… Большего вы для Александры сделать не сможете.

И, сжав на секунду мое плечо своей сильной, цепкой ладонью, она скрывается за дверью палаты.

Молиться… Я готов. Кому угодно. Христу, Будде, Аллаху… Хоть всем сразу… Хоть самому сатане… Для меня это станет облегчением. А вот Сашке вряд ли поможет…

Нинель, ожидаемо, обаяла, очаровала и околдовала рослого седого доктора в ослепительном белом халате, с холеными руками и тонкими чертами лица.

- Перед вами невозможно устоять, Нинель Вахтанговна, - плотоядно пожирая ее голубыми глазами признается он. – Тем более – отказать.

- Вот вы и не откажите, - поводит бровью Нинель. – Какая вам разница, в чьи руки в конечном итоге попадет информация? Так или иначе, рано или поздно, я ее получу. Но я хочу рано…

Стоящая рядом с ней Лерка, в своем желтом сарафане и домашних тапочках, согласно кивает, мило улыбается, но в солнечном сиянии Нинель ее просто не видно. Повернув голову и заметив, что я стою один, она тут же подходит ко мне.

- Сашку послезавтра выписывают, - с ходу объявляет мне она. – И прогнозы позитивные…

- Это… хорошо? – не понимаю я.

- Дурак! – Лерка возмущенно тычет в меня кулачком. – Это прекрасно. Это значит, что приступ миновал и в ближайшей перспективе новый не ожидается.

- Слава богу…

- Но тётя Нина все равно хочет выкружить у них копию истории Сашкиной болезни… Не понимаю зачем, - она передергивает плечиками. – Показывать другим врачам? Но разве может кто-нибудь найти онкологов лучших, чем здесь в Склифе?

Я понимаю, зачем Нинель история. И знаю, что Лерке можно доверять.

- Может, - говорю я. - Мой отчим.

И Лерка, на мгновение прищурившись и соображая, медленно, согласно кивает в ответ.

- Ты хотел мне что-то рассказать…

Ее силуэт на фоне подсвеченного неоном ночного неба напоминает сидящую на камне Русалочку. Сегодня у нас получилось встретиться совсем уж поздно, за полночь, а завтра ей уезжать на неделю в тур. Поэтому ловим ускользающие от нас моменты.

Глажу ее по спине, впитывая ее теплую влагу. От распущенных темных волос исходит пьянящий аромат…

- Хотел…

- Тогда рассказывай.

Анечка поворачивается ко мне, и я с наслаждением касаюсь ее маленьких, острых грудок и слегка округлившегося, но по-прежнему, все еще упругого животика.

Первая попытка венчается сокрушительным провалом.

- Я встречался с Танькой…

- Все, спасибо, дальше не интересно.

Она демонстративно отталкивает мою руку. Отворачивается. Пытается завернуться в одеяло…

Подхватываюсь, сажусь перед ней, обнимаю, целую, прижимаю ее голову к своей груди.

- Ну прости… прости… Нет никакой Таньки… Больше нет… Забудь…

Она смотрит на меня глазами цвета неба. Ночного неба. Раскрашенного неоновым огнем.

Слова не нужны. Намеки, оправдания, объяснения – тоже. Победившее женское начало навсегда изгнало прочь наше детское безумие… И я не могу, не имею права забывать, что передо мной больше нет фонтанирующей гормонами девочки-тинейджера. Есть юная, прекрасная женщина. Знающая себе цену. И мне тоже…

- Ну ладно, Ланской, начни еще раз,- кивнув головой позволяет Аня. – Но предупреждаю, если мне снова станет… неинтересно… Третьего раза не будет.

Я киваю, сажусь с ней рядом и собираюсь с мыслями.

- Я встречался с Лехой Жигудиным…

Мы погружаемся в наши общие воспоминания… Я рассказываю ей обо всем, до чего додумался сам, о возникших у меня догадках и подозрениях. О том, как чудовищным подтверждением этих моих выводов стали сохраненные Лешей и привезенные мне на импровизированную экспертизу коньки, едва не сделавшие из меня инвалида… Париж-Париж… Когда же, проклятый город, ты отпустишь меня?

Я делюсь с Анечкой последовательно всем, что накопилось у меня в мыслях и чувствах. Не говорю ей лишь о том, что Леша тогда приезжал ко мне в больницу не один…

- Прозрение, - рассказываю я, - пришло ко мне, не поверишь, когда я на тренировке у Брайана сверзился с трикселя, примерно в такой же ситуации, как тогда в Париже. Отлично зашел, отлично прыгнул, отлично приземлил… И грохнулся. И тогда, в тот самый момент у меня в голове сложилась вся картина, как все сделано было… Я только еще не знал тогда имен исполнителей…

- А сейчас знаешь?

Медленно киваю головой.

- Я знаю, что Танька…

Аня передергивает плечами, но я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе.

- Я знаю, - говорю я отчетливо, - что Танька пометила своей красной помадой подкладку моего правого ботинка, чтобы кое-кто другой, воспользовавшись моим отсутствием, смог найти его и испортить… В то время как третий, тот, кто все это организовал, сидя здесь, в Москве, этим процессом управлял…

- Ну прям целый заговор, - усмехается Аня, недоверчиво поднимая бровь.

Я тянусь за своим телефоном и даю ей вволю насмотреться на заскриненную мною Танькину переписку с безликим Джокером.

- Я с ней встречался, Анют… Но иначе, мне было бы не вытрясти из нее правду.

Анечка водит пальцем по экрану, читая и перечитывая гадостные монологи Джокера и Танькины истеричные ему ответы…

- Сучка… - резюмирует она. – Интересно, как ты догадался?.. Как ты понял… кто?..

Усмехаюсь, вспоминая, как на самом деле я до этого додумался.

- Правильный вопрос не «кто», а «почему». Я подумал, что… э-э-э… если бы я затеял нечто подобное… М-да… Короче. Найти помощника, который бы лишь из любви к искусству готов был бы мне напакостить довольно сложно. Ну, зачем? И сложно, и опасно… И ради чего? А вот если у человека есть мотивация… А какая мотивация может быть сильнее обиды и тщательно выпестованной детской ревности? К тому же, она ничем не рисковала. Мазнуть в общей раздевалке кончиком губной помады по чужому ботинку… Да даже если бы ее застукали, она бы с легкостью отболталась, сказав, что уронила флакон нечаянно.

- Логично… - подумав, соглашается Аня. – Хотя, так вот вдуматься… Я общалась с ней, мы спали в одной комнате… Бывало ели одну шоколадку на двоих перед тренировкой… С тобой тоже… В какой-то момент я даже скучать начала по нашим… играм втроем… Вот ведь, тварь…

- Прости им, ибо не ведают они, что творят… - цитирую я.

- Ведают-ведают, Серенький, - упрямо качает головой Аня. – Здесь эта фигня не проходит. Я в жизни не поверю, что Танька – всего лишь невинная дура, которую развели за здорово живешь, и что она не подозревала, что дело добром не кончится. Все она понимала…