Так что Северус сидел, словно погружённый в транс, и думал.

По большей части о своей жизни.

Северус давно знал, что он далеко не хороший человек. Что, по магловским понятиям, возможно, психически нездоровый. Что болен головой или душой, хотя последнее по определению не может «болеть».

Как бы то ни было, Северус определял себя предельно ясно и выстраивал свой образ вокруг этих черт, уродуя их, преувеличивая до больной гипертрофированности. Северус мало кому доверял. И у него были на это причины. Даже если в глобальном масштабе его проблемы ничего не стоят, да что там, сам он лишь песчинка в огромном механизме Мира, но ему этого было достаточно.

Лили. Как много в этом имени. Как много предательства и боли.

На самом деле, вполне возможно, она и не была виновата. Вполне возможно, что она ничего не знала. Вполне возможно, что была лишь марионеткой. Он не знал. Эту загадку он так и не смог разгадать и навряд ли когда-то сможет. Не того он полёта птица, чтобы разгадывать интриги… кого? Кто так ловко управляет всем из тени, кто дёргает за ниточки кукол, выстраивая спектакль? Директор? Дамблдора недолюбливают все аристократы, но лишь из-за его отношения к Законам Магии. А если и он. То зачем это ему? Чего он добивается? Что стоили они, простые школьники, не более, чем пыль под ногами великих, кому они были интересны? Зачем было выстраивать такую тонкую интригу, для чего?

Какой смысл в этом был? В чём был хоть какой-то смысл?

Наверное, легче всего было бы думать, что Дамблдор просто сошёл с ума. Но… человек, занимающий три должности, причём, три высокие должности по определению не может быть сумасшедшим или глупым. Не может быть такого. Обмануть можно школьников, профессоров, его, аристократов, в конце концов, но чтобы обмануть всех… ни глупость, ни сумасшествие у такого человека быть не могут. Директор стоял в тени. Никто не знал, какую игру он ведёт. Никто не знал, чего он добивается. Никто не знает, сколько длится этот план, и план ли это вообще.

Единственное, что люди знают о Дамблдоре, так это то, что они о нём ничего не знают. Дамблдор — сплошной человек-знак вопроса. Загадочно улыбается, сверкает очками-половинками и снова начинает вести себя, как причудливый ребёнок в теле старого колдуна. И снова задаёшься вопросом: верить или не верить, верить или не верить?..

Северус помнил, как он чувствовал себя, когда его учитель удалил ему все его ментальные закладки. И на Мародёров. И на Принцев. И на Лили. Его мир как будто рухнул тогда. Всё, что он принимал за истину, теперь предстало распоследней ложью. Теперь он смотрел на мир без давления ментальных закладок и ужасался: исчезло только чёрное и только белое, больше не было хороших и плохих, больше не было тех, кому он мог чётко доверять. Сомневаться следовало во всех. Он чувствовал себя младенцем, выброшенным на мороз: беспомощным, ничего не понимающим, умирающим. Тогда он очень быстро откликнулся на предложение деда принять род. Ему нужна была опора. Нужно было знать, что у него есть точка в мире, место, где он нужен, место, куда он не будет смотреть через призму навязанных очков.

Совершенно новое место, незнакомое ему.

Он в сотый раз подумал, что встал на сторону Лорда не зря. В сотый раз обрадовался, что повёлся на идеи. В сотый раз поблагодарил Судьбу за то, что его Дар зельевара получилось тогда выгодно «сдать в аренду» Люциусу.

И в сотый раз подумал, когда Лорд свернул не туда. Когда его прокляли? Кто это сделал? Зачем?

Как бы то ни было, по итогам той Войны аристократы оказались в окружении. И он подумал, что не зря тогда разыграл ту сцену с прошением спасти Лили. И что не зря не давал тогда никаких обетов. Потому что теперь он мог помочь своим друзьям.

Что бы окружающие не думали, но становился профессором и деканом он вполне добровольно, без приказов и клятв. Он должен был это сделать, ведь дети его друзей, дети его знакомых и даже дети, которые просто случайно попали бы к ним в круг, теперь были в опасности в Хогвартсе и им необходим был тот, кто их защитит.

Северус считал, что ему просто повезло, что он смог стать тем самым кем-то.

Возможно, это вообще была его единственная хорошая черта. Как говорится, чем богаты…

Нынешних первокурсников он встретил как обычно, с короткой речью, большей похожей на разведданные для солдат. Это и была война. Она велась до сих пор. И Северус не мог понять, кому это нужно и зачем.

Он сказал им, что они попали на факультет чистокровных, на факультет тех, кто больше остальных чтит и соблюдает Законы Магии. Сказал им, что факультетам Хаффлпафф и Райвенкло у них политический союз. Сказал остерегаться Гриффиндора, не отвечать на их подначки, а лучше тихо проклясть из-за угла, потому что Гриффиндор — любимчики директора. Им простят то, что не спустят другим, их похвалят за то, за что других исключат, и первыми в списке на наказание будут они — Слизерин. Сказал не вестись. Сказал держаться гордо, как подобает им — магам, а не маглам с палочками. Сказал уважать всех, кто уважает их в ответ, и быть выше тех, кто хочет их унизить. Сказал, что все проблемы факультета будут решаться внутри факультета, чтобы никто не увидел их слабости. Сказал не думать о баллах до второго курса. Сказал развивать свои таланты и быть впереди других.

Сказал не быть таким, как он. Никогда.

Потом первокурсников развели по спальням, двое человек на комнату. Расписание им завтра выдадут старосты, они же будут первые два месяца водить их по кабинетам. Теперь он может не думать об этих детях — до завтра. До завтра, когда они станут Слизерин и, соответственно, его подопечными.

Он сидел перед камином и ел поздний ужин, достаточно лёгкий по сравнению с тем безобразием, что творилось на приветственном пиру. Он, конечно, понимал, что у юных мажат энергия на магию уходит просто влёт, и что им есть нужно много, но привычка — страшная сила, и лучше не привыкать так питаться вообще.

Северус не мог сказать, что его дёрнуло выйти, что его дёрнуло пройтись по коридорам, может, какое-то внутренее предчувствие, может, вполне реальное чувство чего-то, но он встал и вышел.

Пройтись по ночному Замку.

Хогвартс стоял в ночной тишине, безмолвный и волшебный, как и, возможно, тысячу лет назад, и как будет стоять тысячу лет спустя. Лёгкие пылинки танцевали в полоске лунного света, медленно вальсируя друг с другом. Шершавые камни отражали этот свет, отчего казалось, что стены Замка светятся, легко и приглушённо, словно ведут куда-то. Северус, пусть никогда не страдал излишним романтизмом, провёл по стене рукой, ощущая пальцами шершавый древний камень. Ведь если затеряться здесь, то тебя ни для кого не будет, пока тебя кто-нибудь не найдёт. Ты будешь не здесь, ты будешь нигде, ты будешь в Замке, что стоит будто бы вне времени. Будто бы нет ни самого Замка, ни времени, ни тебя.

Он заметил свечение в конце коридора, так что спрятался за угол, не рискуя показаться. Мало ли, кто это может быть и что он делает. Необходимо проверить. Узнать.

— Знаете, я просто не могу понять, — Голос светящегося силуэта, который он успел заметить, звучал странно, словно бы говорили несколько человек одновременно. Словно они говорили на разном языке, но одну и ту же фразу. — Я всё ещё ненавижу его. Ненавидел. Но если раньше мне всё казалось очевидным, то теперь…

— То теперь ты смотришь на его поведение рационально, — Второй голос он узнал. Рональд Пруэтт, меньше года назад известный как Рон Уизли. Мальчишка, собственная семья которого пыталась выжечь его Дар. — Ты больше не тот «юноша», которого он ожидал увидеть. Ты прожил 60 лет в другом Мире. Ты видел то, чего он не увидит больше никогда. Конечно, ты его возненавидишь снова.

— Вы мою душу в руки его покровителю дали. Почему вы думаете, что я не возненавижу вас?

— Не возненавидел же, — Весело усмехнулся Пруэтт.

— Не возненавидел, — Подтвердил голос. — Вы с моей душой, как с великой ценностью обращались. А он… я даже не знаю, чего он хотел. Потешить самолюбие? Утешить совесть? Чего он хотел с таким отношением ко мне? Конечно, я сказал, что ненавижу его.