Как говорит Даллас, всё познаётся в сравнении. Юка обычно добавлял, что в сравнении с более худшим.

— Благодарю вас. — Дикон повернулся к слуге.

Тот сдержанно поклонился.

— Сегодня ужин вам принесут, а завтракать вы будете в трапезной. Если мне будет дозволено дать совет — не покидайте до утра вашей комнаты, дом не любит тех, кто ходит ночами.

Дик сдержанно кивнул, дверь за ним закрылась. «Дом не любит». Интересно. Видимо, Дикон жестоко ошибался, когда предположил, что с приметами слуги Лаик незнакомы, и что неспособны даже на простое общение с духом дома. Те способны были, и Ричард понял, что недооценивать даже слуг не следует. Он и не должен был, особенно после того, как его воспитали деревенские, но, видимо, собственная значимость ударила в голову слишком сильно.

Сгущались серые сумерки, низкое небо стремилось к камням, стараясь закрыть окна. Ночью пойдёт дождь, это точно.

В углу что-то зашуршала. Крыса. Крыс Дик не любил, если не сказать, ненавидел. Крысы портили и так небольшой урожай, разносили болезни и просто являлись ужасными тварями. Лезть к крысе голыми руками Дик не рискнул — укусит ещё! — но и терпеть наглеца и вторженца не желал.

Как там говорят, у мышки в лапках свечка, а у крыски — кочерга? Кочерги у Дика, увы, не было, так что в угол комнату полетел стянутый с ноги сапог. Шуршание стихло. Дик пошёл за сапогом и внимательно оглядел угол, в котором заметил грызуна. Со стенами и полом всё было в порядке, отчего Дик внутренне похолодел: если крыса является духом, то не к добру это. Но догадку стоило проверить — может, крыса прогрызла нору под кроватью? Сдвинуть ложе не получалось, под самой же кроватью было темно, хоть глаз выколи. Нужно посмотреть завтра при свете дня, либо же принести палку и знатно поковыряться под кроватью.

Литов пёс, лишь бы крыса оказалась настоящей.

***

Ночь прошла спокойно. Как он и предполагал, пошёл дождь, так что небо стало ещё темнее, а отход ко сну сопровождался стуком капель о стекло. Дикон думал о новой жизни, вспоминал Юку, сестёр и деревенских, думал о том, что играть ему придётся много и хорошо, но что играть? Несмотря на все эти мысли, уснул он легко и быстро, и ему снились скалы летом, что почти поют вместе с людьми под жарким солнцем и тёплым ветром.

Песню эту Дик будто бы знал когда-то давно, но никак не мог вспомнить.

Дикон проснулся от этой навязчивой мысли, оделся и умылся и стал ждать побудки. В Надоре, даже в замке долго нежиться в постели не получится, да и не любил Дик это дело. Слишком беспомощным и потерянным он чувствовал себя после такого, так что летом он вставал через час после рассвета, а зимой на рассвете. Хорошо, что ему всегда находилось, чем заняться, но даже скука не смогла бы заставить его валяться в кровати.

Раздался стук в дверь, и Дикон вышел в коридор, чуть не налетев на двоих здоровенных белобрысых парней, похожих друг на друга, как капли росы с одного листа.

— Я делаю извинение, — расплылся в улыбке один из верзил.

— Та-та, мы делаем извиняться, — подхватил другой.

— Ричард Окделл, — представился Дикон, протягивая руку, и осекся, вспомнив, что не должен называться полным именем. Сразу вспомнились слова Юки о том, что проколется он на мелочах. Хоть в чём-то Юка был не прав: ошибаться Ричард начал с крупного.

— Катершванц, — первый с готовностью ответил на рукопожатие, и Дик с радостью почувствовал силу и дружеские намерения будущего сотоварища, — мы есть брат-близнец Катершванц из Катерхаус. Я есть Норберт, он есть Йоганн, но мы не должны называть свой домовой имена.

— Я забыл об этом, — признался Ричард и улыбнулся. Близнецы (несомненно, те самые «дикари», о которых говорил эр Штанцлер) ему сразу же понравились.

— Нам нужно делать вид, что мы незнакомы.

— Та-та, — подтвердил Йоганн, — мы есть незнакомый, софсем незнакомый. — Он снова улыбнулся и огрел Дика по спине так, что юноша едва устоял на ногах. Дикон с готовностью расплылся в ещё более широкой искренней улыбке.

Норберт что-то быстро сказал братцу на непонятном языке.

— Я есть извиняюсь, — выдохнул тот, — мы, барон Катершванц, есть очень сильные, мы забываем, что не все есть такие.

— Ничего страшного, — Дик быстро покачал головой, опровергая вывод близнецов. — В Надоре тоже много силачей. Просто отвык в дороге от этого.

Братья улыбнулись, а потом Норберт сказал что-то ещё.

— Я теперь буду делать вид, что плохо понимать талиг. Тогда я не говорю то, что надо молчать. Говорить будет Норберт. Он похожий на нашу бабушка Гретхен, она есть хитрая, как старая кошка. Та-та… А я не есть хитрый. — Йоганн расплылся в улыбке.

— Тихо есть, — вмешался внук бабушки Гретхен, — молчать, сюда есть идущие.

Шаги Ричард тоже услышал, но скорее затылком, как говорил Юка, так что слух у старшего из близнецов был поистине кошачьим. Появившийся слуга увидел троих молодых дворян, застывших на пороге своих комнат и настороженно рассматривающих друг друга.

— Доброе утро, господа, — слуга внимательно посмотрел на унаров, — прошу вас спуститься в трапезную, где вас представят друг другу. Идите за мной.

Если вчерашний переход показался ему бесконечным, то этот, наверное, являлся частью Лабиринта, не иначе. Дикон никогда не жаловался на своё ориентирование в пространстве, более того, его учили хорошо ориентироваться, но видит Литов пёс, тут он заблудится в трёх комнатах. Дик даже начал подозревать, что слуга специально ведёт их самым длинным и запутанным путём, но доказать это никак не мог.

Наконец, пытка блужданием кончилась, и унары, сопровождаемые слугой, оказались в огромном сводчатом зале. Дик был уверен, что тот без труда смог бы вместить несколько сотен человек, но проверить не было ни возможности, ни смысла. В углу трапезной стоял унарский стол, где уже сидели несколько человек, так что Дикон с близнецами чинно заняли указанные места и принялись украдкой разглядывать тех, кто пришёл раньше. Интересно, почему так?

Занятие оказалось преинтереснейшее. Напротив вертелся смуглый, черноглазый непоседа. Скорее всего, южанин, только у них путешественник Юка признавал такую породу. Рядом разглядывал свои руки какой-то другой юноша, так просто и не скажешь, кто. На него косился курносый парень с острым кадыком. Интересно, почему? Рассмотреть остальных Дикон не успел, так как появился капитан Арамона.

О, какое это было появление! Одним словом, одним своим выходом Арамона решил показать, кто тут для унаров Царь и Бог в одном лице. Всё трудней и трудней на лице удавалось удержать постную мину полнейшего благоговения, на лицо против воли выползала широкая улыбка. Когда она всё-таки выползла, Дик понадеялся, что за спинами сотоварищей его весёлой рожи видно не будет.

— Роскошь, — прошептал кто-то из унаров, и Дикон едва удержался от того, чтобы позорно не рассмеяться в голос. Если матушка имела в виду это, когда говорила, что терпение — кольчуга сильного, то Дик отработал себе кольчугу на шестнадцать тысяч звеньев, не меньше.

Арамона торжественно прошествовал через гулкий зал, занял место во главе стола и бухнул:

— Унары, встать.

Вскочили все довольно резво, и причиной тому, как Дик подозревал, было непреодолимое веселье. У него, по крайней мере, именно так и было.

— Вы думаете, что я ваш капитан? — вопросил Арамона. — Нет! Эти полгода для вас я бог и король. Мое слово — закон. Запомните это! Вы не герцоги, не графы и не бароны. Вы унары! МОИ унары! Даже Франциск Великий не пересекал границы поместья Лаик. Здесь — МОЕ королевство, здесь Я казню и милую. Слушайте МЕНЯ, и вы станете дворянами, готовыми служить Его Величеству. Тех, кто будет слишком много о себе полагать, отправлю по домам! С позором!

Приветственная речь удалась на славу, вот уж в чём Арамона был хорош. Осталось выдержать завтрак, чтобы выйти в какой-нибудь безлюдный коридор и от души насмеяться с братьями, на лицах которых тоже время от времени вылезали улыбки. Как там кто-то сказал? Роскошь.