Слова сливались. Дикон не понимал их смысл. Не хотел понимать.
— Но, господин герцог, я не могу… — Посланец смотрел с ужасом.
— Ну тогда соврите что-нибудь куртуазное. — Рокэ переключился. — Хотите выпить?
— Нет…
— Врёте. — Рокэ был злым. Неправильным. Острый, насмешливый — одни углы. Дик привык к другому Рокэ. — Хотите, но боитесь… Ладно, идите.
Посланец выскочил за дверь. Дикон следил за Рокэ, пытаясь поймать взгляд. Синий, другой — не злой, но иронический. По-своему заботливый. От повернулся к Дику.
— Можешь считать это уроком, Дикон. — Он покачал бокал. — Не надо мчаться на зов, даже к королям. Королей, женщин и собак следует держать в строгости, иначе они обнаглеют. Уверяю тебя, нет ничего противней обнаглевшего короля…
— У королевы с клыков капает яд… — Пробормотал Дикон. — Она опасная…
— Эк тебя разобрало, — вздохнул Рокэ, перебирая струны. — Что королева тебе спьяну — страшнейшее создание. И правильно. У Добра преострые клыки и очень много яда. Зло, оно как-то душевнее…
Ветер…
Ярость молний, стойкость скал,
Ветер…
Крики чаек, пенный вал,
Ветер…
Четверых Один призвал.
Ветер…
— У костров так не поют… — Дик покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Отогнать незнакомцев… не нужно. Нужно, чтобы остались…
Рокэ что-то пробормотал на кэналлийском.
— А как поют у костров? — Рокэ наклонил голову, усмехнулся. Птица. Точно птица. — Так, чтобы не отогнать незнакомцев, конечно.
Дикон взглянул на Рокэ в изумлении. Как поют у костра, как поют у костра… Надо спеть что-то на Талиг, так чтобы Рокэ понял. Они из разных миров, они говорят на разных языках, но есть слова, которые могут понять они оба. Север… Кто же так смеялся? Почему смех звучит так знакомо?
— I went late one night
The moon and stars were shining bright
Storm come up and the trees come down
Tell you boys I was waterbound{?}[Однажды я шёл глубоко в ночи
Луна и звезды ярко сияли
Буря поднимается и деревья гнутся
Говорю вам, ребята, я был окружён водой]
Язык незнакомый, Дик его не знает… Надо петь, надо донести мысль, надо…
Waterbound on a stranger’s shore
River rising to my door
Carried my home to the field below
Waterbound nowhere to go{?}[Заключён на незнакомом берегу
Река поднимается к моей двери
Перенёс свой дом вниз, на поле
Я окружён водой, мне некуда идти]
Может быть, когда-то давно… Мне некуда идти, я окружён.
Carved my name on an old barn wall
No one’d know I was there at all
Stables dry on a winter night
You turn your head you could see the light{?}[Вырезал своё имя на старой амбарной стене
Никто не узнает, что я вообще был там
Конюшня суха зимней ночью
Поворачиваешь голову, чтобы увидеть свет]
Black cat crawling on an old box car
Rusty door and a falling star
Ain’t Got a dime in my rations sack
Waterbound and I can’t get back{?}[Черная кошка ползёт по старому вагону (в некоторых переводах, повозка)
Гнилая дверь и падающая звезда
У меня ни гроша в кармане
Я окружён водой, и мне никак не вернуться]
Дикон ушёл. Не оборачиваясь.
Its i’m gone and I won’t be back
Don’t believe me count my tracks
River’s long and the river’s wide
I’ll meet you boys on the other side{?}[Значит, я ушёл я не вернусь
Если не верите мне, пройдите по моим следам
Река длинна и широка
Я встречу вас, ребята, на другой стороне]
So say my name and don’t forget
Water still ain’t got me yet
Nothing but I’m bound to roam
Waterbound and I can’t get home{?}[Так что скажи моё имя и не забывай
Вода пока что не достала меня
Ничего, но я вынужден скитаться
Я окружён водой, и мне не добраться домой]{?}[Dirk Powell — Waterbound]
Дикон плакал. Дом, Юка, сёстры, Манни, Даллас… все остались там. Словно бы в другой жизни. Захотелось задохнуться.
— Пей, Дикон, — как-то мягко сказал Рокэ. Мягко и неуловимо близко. Дикон пил, запивая своими слезами. Руки дрожали, он стукался зубами о хрусталь бокала. Дышать было тяжело, он делал вдох резко и часто. Надо было успокоиться. — Пей и пой, пока поётся и пьётся. Утром и так будет плохо, так что придётся взять от ночи всё.
Рокэ перебрал струны, смотрел задумчиво не огонь. Дикон уронил голову вбок, на кресло. Больше не хотелось петь. Может быть, потом. Как-нибудь.
А я спою вам песню о ветрах далёких…
Дик прикрыл глаза. Красиво. Как же красиво и тепло.
***
Утро началось рано и с головной боли. Утром он выглянул в окно: город будто заволокло непонятной серой дымкой. Туман. Утром был туман. По дороге вниз он столкнулся с эром Рокэ.
— Не изменяете своим принципам, Дикон? — Алва усмехнулся. — Возможно, юноша, вам будет интересно узнать, что началась война.
Дик кивнул. Город был слишком тихий в последнее время. Чего-то надо было ожидать. Так хоть и войны.
Надо будет отправить письма друзьям сегодня же. Надо будет…
========== Глава Девятая. Моими глазами ==========
«They call me weak Like I’m not just somebody’s daughter» © Billi Eilish
Юка Ксаре ненавидел Четверых.
Те нашли чужой Мир, переделали его под себя, нацепили на Ожерелье, проделав в Мире две огромные дыры, и ушли, предварительно закрепив существование мира на своих потомках, оставив Мир умирать. Воины Ожерелья тоже хороши — ввязались в войну с Чуждым, позволив ей пожирать Миры, а после тоже свалили, оставив довоёвывать на пустой, выжженной земле солдат, украденные из Миров души.
Хорошо, что потомки Четверых оказались умнее своих предков. Поняв, какую свинью те им подложили, потомки скинули резервную силу в, так сказать, запаску и поклялись эту запаску защищать. Раканы. Которые при необходимости могут заменить аж двоих Повелителей. Это уже Мир как-то психанул, признав Раканов Истинными Королями. Ну, собственно, его винить за это нельзя: сила всех Четверых в одном человеке — это мощно. Всех ключей, если быть точным.
Юка Ксаре ненавидел Четверых. Потому что те пришли в чужой Мир, свернули его с его Изначальной оси и переделали под себя. А Юке и таким, как Юка, приходится медленно и дотошно восстанавливать разрушенное, буквально отстраивая заново. И строить заново, если придётся.
Юка исходил один из континентов вдоль и поперёк, оставляя другие континенты своим товарищам и друзьям. В одиночку Мир не восстановить. Помимо двух основных дыр, которые проделали Четверо, когда надели Мир на Ожерелье, земля пестрела множеством мелких дырок, которые уже проделали раттоны. Раттоны — тоже завозная херня. Только Одинокие могли считать, что во всех Мирах они были изначально. Раттоны — черви самого Ожерелья, можно сказать, вши, которые подгрызают бусины. Юка исходил континент вдоль и поперёк: одна крыса, две, три, десять, сотня, тысяча, сотни тысяч. Крысы селились в человеческом жилище, уже ничего не стесняясь. И во всём были виноваты Четверо.
Даже нормальный табак в Мир не завезли! Как курить теперь? Завязывать что ли?
Юка не винил потомков за их предков. Это было глупо, и у него не было на это времени. Потомки Четверых уже давно стали частью этого Мира, не было смысла их убирать или переделывать. Можно было даже оставить потомкам их силу, в конце концов, они давно используют силу Мира, а не заёмную варварскую силу предков.
Юка не ожидал, что привяжется к одному из потомков. Ричард Окделл. Дикон. Дик. Юка никогда не называл себя слабым, но даже железной кошке порой надо отдыхать, чтобы не сломать свой хребет. Такой отдушиной и стал этот мальчишка: взъерошенный, озлобленный и брошенный. Сирота при живых родителях. Родителе. Матушке. Юка вытащил его из той пучины, куда его любовно затолкали, поместив в информационный вакуум, Юка скурпулёзно учил этого воробушка всему, что знал, учил слушать и слышать. Юка гордился тем, какой котёнок у него получился. Из такого вырастет отменный Кот.
