Дикон вывалил всё как на духу. Ему нужно было кому-то это сказать, нужен был человек, с которым он мог бы разделить этот груз… вины? Скорби? Он не мог сказать точно, что это было за чувство.

Строчки просились на язык, и он не отказал себе в песне, когда они остались одни. Ребята, очевидно, не знали ни языка, ни слов, но будто бы понимали, о чём он поёт. Будто бы когда-то давно знали это сами.

По лазоревой степи

Ходит месяц молодой,

С белой гривой до копыт,

С позолоченной уздой.

Монистовый звон

Горных стремян -

Ветрами рожден

И ливнями прян.{?}[Мельница — Двери Тамерлана]

Это было прощание. Они все прощались с Паоло таким образом, не имея возможности попрощаться лично. Не имея возможности увидеть его вообще. Он умер. Его забрали.

Ветер играл в ветках деревьях, уносят слова всё дальше, уносясь сам куда-то далеко.

Их было двадцать один. Несчастливое число. Дик думал, что это было просто предупреждение от судьбы. Думал, что может что-то сделать с этим. А Смерть пришла и забрала. Не спрашивая никого.

Дни потекли, скорбь постепенно ужилась в груди. Это было тяжелее, чем когда умер отец. Отец уехал на два месяца, прежде чем привезли его тело назад. И от Ричарда там ничего не зависело. Может, и здесь от него ничего не зависело, но Дикон просто не мог так думать. Не получалось. Возможно, он мог бы спасти Паоло и остаться в живых сам. Возможно, нет.

========== Глава Пятая. Крысы ==========

«Крыс много вокруг развелось, особенно в человеческом обличие.» ©

Мне нужен совет, подумал Дик. Я должен понять. Понимание от этих слов и мыслей не пришло, тем более, он не знал, что он должен понять и почему. Послышался смех, глубокий и ничуть не насмешливый. Так смеются в темноте, когда нельзя слишком сильно нарушить тишину. Легко, глубоко, тихо. Смех был дружелюбный, пусть Дикон и не мог понять, кому он принадлежит.

— Ты хочешь совета? — спросил Смех, смотря прямо в глаза, открыто, весело и немного сочувственно. — Ты уверен?

Уверен Дик не был, но смех звучал так знакомо, что он просто кивнул, не очень понимая, зачем кивать и что означают заданные вопросы. Кто-то спросил его, он ответил. Казалось, что голос говорил на другом языке, тот, о существовании которого он даже не подозревает. Но ему не нужен был смысл этих слов. Он просто уловил вопрос и ответил.

— Спроси своего монсеньора, — Смех хихикнул, и Дик сам себе попытался объяснить, как Смех может смотреть в глаза, смеяться и говорить. Выходило, что может. — Уверен, он тебе ответит.

— Монсеньор? — Дик понял лишь одно слово и вопросительно наклонил голову. Он улыбнулся. У него же нет монсеньора, о чём это Смех? Интересно. Смех снова засмеялся, тепло и искренне, будто его повеселил вопрос Дика.

Смех сказал что-то ещё, но Дик не услышал. Было хорошо. Зачем нужны какие-то слова, когда неплохо и так? Интересно.

Утром Дик проснулся и не мог вспомнить, что ему снилось. Было до странно легко, что Дик решил считать хорошим знаком. Сегодня унарам было позволено выехать в город, так что хорошие знаки тут не помешают.

Мысль ускользала, и Дикон решил не ловить её за хвост. Захочет — сама придёт. Может, ещё подружек приведёт. Гоняться за мыслью, когда она ушла порезвиться, — гиблое дело.

Баловник, топнув копытом о мягкую, оттаявшую землю, радостно заржал. Дик, коротко поблагодарив слугу, обнял коня за шею. Вокруг все свои, так что плевать. Подумаешь, немного заскучал по дому. Подумаешь, не сдержался. С кем не бывает, в конце концов?

Арно уехал раньше всех остальных, так что Дикон его не видел. Эстебан грациозно вскочил в седло, явно рисуясь, но придержал рыжего линарца, когда тот вздумал затанцевать. Конёк послушался, но недовольно всхрапнул.

— Вот уж не думал, сударь, — Дик решил для себя, что от сентиментов надо отвлечься, так что привычно зацепился за Эстебана. Тот навряд ли обидится. За столько месяцев жизни в «Загоне» они двое уже успели узнать границы в подколках. — Что лошадка посмеет высказать вам своё недовольство. Интересно, отчего так?

— Видимо, потому что я не настолько сентиментальный, — Хохотнул Эстебан. — Гоган застоялся, а я, такой бесчувственный, не позволяю ему распускаться.

— Гоганов лучше не распускать, — Согласился Берто, умело сдерживая вороного в загаре мориска. — Но вашего мы можем выгулять. Не желаете наперегонки до ворот?

— Без меня, господа унары, — улыбнулся Ричард. — Мой конёк хорош только в горах и качественных надорских болотах, увы.

— Ну, — Эстебан пожал плечами. — Без вас, Ричард, гонка не имеет смысла. Удачной прогулки.

Ричард и Альберто проводили взглядом удаляющихся всадников.

— Вот гад ползучий, а, — восхищённо прошептал Дикон.

Альберто хмыкнул.

— Тебя встречают?

— Да без понятия, — Дикон пожал плечами. — Мои «родственники» могут настолько заиграться в шпионов, что, возможно, и не вспомнят, что сегодня нам разрешено покинуть «Загон».

— Зря ты, может, так на них, — Альберто тряхнул головой. — Но если ты один, можем посмотреть Олларию вместе. Хотя…

— Чего ждать от города, который построили вдали от моря? — закончил Дик. Альберто засмеялся.

— Схватываешь налету!

— Конечно, — Дик фыркнул. — Ведь ты говоришь это только в те дни недели, которые все.

— «То, что истинно, повторять надобно на рассвете и на закате, и в полночь, и в полдень», — Важно сказал Альберто. — Также и Марикьяра. Она прекрасна только в те дни недели, которые все.

— Да-да, человек моря, — Дикон покивал, подражая важному тону друга. — А кто не согласен, тот пусть боится, ибо милосердие наше беспощадно.

— Именно!

Они засмеялись.

— Какие вы хорошие есть, что дождаться нас решили.

Рёв Йоганна застал их обоих врасплох. Они обернулись. Тщательнейшим образом одетые и причесанные братцы вели в поводу могучих коней, белого и вороного. За последние несколько месяцев Ричард научился неплохо их отличать, так что он определил, что Йоганн ведёт чёрного конька, а Норберт — белого.

— Бабушка Гретхен дарила их нам, — торжественно объявил Йоганн. — Она смеялась, что в бою не имеется время для спрашивания имени. Я есть чёрный всадник, Норберт — белый.

— Здорово, — Ричард расплылся в улыбке. —Ваша бабушка определённо мудра. Таких коней на поле боя сложно не заметить.

Йоганн выпятил грудь колесом, похвала ему явно понравилась.

— Мы самые последние, — заметил Норберт, — но главное не уйти, а вернуться. Свин перевёл все часы в доме на сорок минут вперёд. Если мы приходим в нужное время, он кричит — вы опоздали.

— Вот Тварь Закатная, — присвистнул Альберто. — Давай, Дикон, надо догнать твоего ненаглядного Эстебана и предупредить его.

— Он не мой, — огрызнулся Ричард, — и уж тем более не ненаглядный.

— Я думаю, Свин его предупредил, — Пожал плечами Норберт. — Любимчик и из нужной семьи — вот кто он.

— Если надо рано вернуться, надо рано ехать, — заявил Йоганн.

— Едем, — Ричард и Альберто кивнули.

Стражники на покидающих «загон» унаров даже не глянули. На «воле» было также, как и внутри, но здесь он был на коне и у него был свободен целый день, так что настроение поднялось ещё выше. Дик засвистел какой-то мотивчик, больше придумывая его на ходу — свирель ему не отдали — Альберто подхватил. Мелодия получалась весёлой и незамысловатой. Так что Дикон не сразу услышал, что его зовут.

— Тебя встречает толстый человек на толстой лошади, — подсказал Йоганн. — Они тебе знакомый есть?

Толстый человек? Интересно. Из толстых людей, которые могли приехать его встречать, он знал пока только Штанцлера. Но тот не сделает подобной глупости, у него есть более «важные» дела, так что это, наверное, просто встречающий.

— Дикон, ты что? Совсем не узнаёшь?! Я же Реджинальд.

— Разрубленный Змей! — Литов пёс! Реджинальд Ларак! Удивительно. — Кузен Наль!

Кузена Наля он предпочитал считать достаточно близким. Родная кровь тут не играла абсолютно никакой роли, матушку он навряд ли мог назвать близкой ему даже до восстания отца, но кузен Наль им был. Достаточно подверженный чужому влиянию, Наль, однако, очень трогательно мог начать защищать их с сёстрами перед «тётушкой Мирабеллой». Пусть сам он боялся её почище графа Ларака.