Хадаан сдержала обещание и ранним утром вместе со всеми придворными посетила храм всевышнего. Стоя в первом ряду вместе со всей императорской семьёй, она повторяла слова, что поставленным голосом проговаривал служитель храма. Воскресная молитва считалась самой важной, и никто не должен был пропускать её. Самор отметил, как незаметно девушка рассматривает вельмож, явно прокручивая в голове собранную на них информацию. Ответственная девочка.

Когда после молитв оба маленьких принца подбежали к бойхайке, все несказанно удивились, а дети, всё повторяя «Тётя! Тётя!», крутились вокруг неё, пытаясь завоевать внимание. И девушка отвечала им улыбкой, но на просьбу шестилетнего Лукиана взять его на руки отказала, сказав, что не пристало такому взрослому принцу сидеть на руках у девушки. В шутливой манере, но совершенно не меняя тон, как если бы разговаривала со взрослыми, она пояснила малышу,что мужчина должен уважать пространство женщины, не подходя к ней слишком близко. Оба мальчика расстроились, но всё же послушно отступили от девушки на шаг, а она, наклонившись, шепнула:

— Но если женщина — ваша родственница, дистанцию обязательно держать только на людях, а не в кругу семьи.

Мальчики переглянулись и заулыбались, поняв, что наедине смогут играть со странной тётей сколько угодно, может даже Лукиану удастся посидеть у неё на руках.

И, когда все вместе они отдыхали в парковой беседке, младший принц нагло забрался на руки к Хадаан. Оба мальчика были бы более сдержаны, если бы рядом была мать, но она, сославшись на плохое самочувствие, ушла, уведя с собой императрицу Августину.

— Лукиан, не думаешь, что леди может быть тяжело? — поинтересовался Самор. В беседке остались только он с братом и Хадаан с малышами. Слуги прятались в кустах, готовые по первому же жесту исполнить указания господ.

— Тётя сильная, — улыбнулся мальчик и положил голову на грудь бойхайке. Внутри у неё всё обмерло — она старалась не позволять себе подобных нежностей с братом, не желая привязывать его к себе, и ей вовсе не хотелось разбаловать фрисских принцев, но ребёнок был таким милым и одиноким, что она просто не могла отказать ему в столь простой ласке.

— Помнится, Хадаан, вы говорили, что с сыновьями нужно быть стороже, — насмешливо протянул император, но Хадаан не смутилась.

— Детям нужна ласка и нужна забота, но это не отменяет того, что они должны знать, каков настоящий мир. Валентину пора начинать осваивать империю, не ограничиваясь только территорией дворца.

— Я и сам не часто покидаю эти стены…

Амадей молчал, задумчиво грызя яблоко, и не открывал взгляда от жены. Вот она отстранила ребёнка и попросила пересесть с её колен. Вот она лаского потрепала его по волосам, а после незаметно поддержала Валентина, перелезающего через балясину, вот она протянула Лукиану печенье. И при этом она продолжала разговор с императором, смотрела в его глаза и была очень внимательна.

— Но покидаете. И покидали. Мальчики должны набираться опыта, должны видеть кого-то, кроме высокородных господ, должны уметь постоять за себя, уметь договориться. В них нужно воспитывать сопереживание и осознание того, что в мире есть бедность, голод, болезни, войны, смерти… — она глянула на ребят, которые увлечённо убежали за яркой бабочкой. — Вспомните своё самое большое в жизни потрясение.

— В пятнадцать лет я побывал на границе со степями… — он поморщился, вспоминая тот день.

— А помните, сколько дней вас преследовал взгляд нанизанной на пику головы?

— До сих пор… — император замолчал и поражённо уставился на девушку. — А как вы догадались?

— Я была на поле битвы. После сражения, когда наши кай-ли проиграли. Степняки оставили после себя занимательное послание, не поленившись каждому отрезать голову. Зрелище было… — она дёрнула плечом.

— И к чему вы ведёте?

— Вы воспитываете двух будущих воинов, вы воспитываете императора. Сильного, непоколебимого, бесстрашного. Для вас самым ярким впечатлением была голова, нанизанная на пику, всего лишь голова. Чтобы стало с вами, побывай вы на месте реальной бойни? Бог уберёг вас от этого, но кто сказал, что также повезёт вашему сыну? Мир становится всё более жесток, уповать на удачу просто нельзя, тем более — пускать на самотёк обучение сына. Вам бы никогда не понадобилась помощь каганата, если бы вы правильно воспитывали своих детей. Степняки жестоки, и только в этом их сила. Мы проигрываем, напуганные их напором и злобой, никто не хочет закончить свою жизнь, оставив след как очередная голова на пике.

— Нам и не нужен каганат, — буркнул Амадей, но никто его не слушал.

— Я не хочу потерять сыновей только потому, что из них нужно воспитать сильных мужчин, тем более не хочу рисковать их жизнями, в столь юном возрасте выпуская за пределы дворца.

— Вы так не уверены в своих стражниках? — хмыкнула Хадаан, вызывая у Амадея глухое раздражение. — Вы берёте сыновей на охоту?

— Да.

— То есть на охоте им безопасно, а пару раз пройтись по улицам Раванны — опасно?

— Она права, брат, — вдруг согласился с девушкой принц. — Помнишь, первый раз я сбежал из дворца в девять и вернулся в целости и сохранности. В один момент мальчикам станет интересна жизнь за воротами, и лучше, чтобы рядом с ними был взвод стражи.

— Предлагаете устроить прогулку по столице?

— А почему нет? — пожала плечами девушка. — Заодно и я посмотрю, как у вас тут всё устроено.

— Что же, я подумаю…

— Кстати, кто занимается подготовкой мальчиков?

— Учителя. Лукиан ещё слишком мал, потому только изучает грамоту.

— Мал? Ну да, при этом Лукиан смог забраться на дерево, а Валентин — нет.

— Я обязательно смогу! — возмутился ребёнок, на секунду отвлекаясь от игры, и мужчин поразило, как вытаращилась в удивлении Хадаан.

— Они всё слышали, — шепнула она, на что мужчины только рассмеялись.

— Слышать — это первое, чему можно научиться во дворце. Эти два оболтуса собирают сплетни со всех углов.

— Хорошее умение.

— В отличие от Бойхайя, у нас воспитывают не воинов, а политиков.

— Ваша главная проблема в том, что вы разделяете эти два понятия, тогда как владыка должен быть и воином, и политиком. Потому я бы советовала плотнее заняться мальчиками, Лукиан уже в том возрасте, когда нужно уметь стрелять из лука и держать в руках меч, что уж говорить про Валентина.

— А ваш брат? Неужели он воспитывается именно так?

— Можете даже не сравнивать, на нём с самого рождения лежит бремя в виде целого каганата, и в свои годы он неплохо отдаёт приказы, а первый лук мы с ним вырезали ещё тогда, когда он только ходить начал.

— А как воспитывали тебя? — Амадей не хотел интересовать, но вопрос вырвался сам.

— Со мной получилось не очень приятно, зато показательно…

Хадаан хорошо помнила тот день, когда закончилось её беззаботное детство. В один момент малышку не выпустили во двор, отправив к страшного вида старику с уродливыми шрамами на лице. Тогда он казался ей действительно старым, хотя на деле кай было не больше сорока. Он тогда очень придирчиво осмотрел дочь каана, пихнул, наблюдая за тем, как быстро она выставляет ногу для равновесия, спросил о чём-то...

Девочка так любила пробираться на задний двор дворца, где будто существовал совсем иной мир. Там были другие дети, почему-то большеглазые и иногда со впалыми щеками, в совсем другой одежде, не такой, какая была у Хадаан, говорили они плохо, но зато знали столько интересных игр... Тогда малышку не интересовали взрослые, в отличие от тех же кур или псов, они не имели для неё никакой важности. Пятилетняя, она играла вместе с детьми из другого, непонятного мира, учила их лучше говорить, рисовать. Ей было так хорошо и свободно...

А потом всё закончилось. Просто выловили как нашкодившего котёнка и за шкирку притащили к Шраму. Каана тогда извинялась, а Хадаан не понимала, что владычица извиняется за свою неспособность родить сына. Она гладила девочку по голове, через боль рассказывая, как интересно на охоте, как весело драться с мальчишками и побеждать их, сколько нового там, за стеной, в мире, о котором Хадаан почти ничего не знала. Она совсем не понимала, к чему ведёт её мама, пока не был озвучен приговор: хейреми возможно и не родится, а значит, роль наследника возлагается на Хадаан, и требования к ней соответствующие.