Лич подошёл ко мне, схватил за голову и пронзительно посмотрел мне в глаза. Сначала я увидел его взбешённые зрачки, которые вдруг стали расширяться, а потом меня охватила дикая боль. Я упал на землю, стал извиваться. Мою голову пронзали мириады и мириады игл, мозги затуманивались — в меня проникало сознание ста тысяч последователей Агасфера. На глазах мелькали картины с играющимися на морском пляже детьми, супругов во время первой брачной ночи, войны, которыми руководили агасферовцы. Жители Абадоны задыхались, когда их город пронзил столб яркого света. И превращались в пепел стремительно, а потом и вовсе исчезали. И тут моё сознание понеслось дальше. Какие-то пустыни, снежные горы, где, кажется, невозможным само существование жизни, но она есть — там живут маги, вернее, жили, пока с ними находилось моё сознание… Возник штурм дворца Неонилиаса, одиннадцать изувеченных детских тел, лежащих на голой земле… Империя создавалась столетиями, а пала за час.
Я сидел и придерживал свою голову, боясь, что она сейчас оторвётся от тела. Прошло, может, полчаса, а боль не проходила. Столько сразу событий и лиц, я до сих пор не могу объединить и пересказать их… Лич, Кира и семья Цоблерая терпеливо стояли возле меня, приободряя дружественными советами. Но какое утешение от их тёплых слов, если в тебя врезались несчастные судьбы миллионов людей? Я видел их боль, отчаяние. Слышал вечные знания поколений, которые всё же оставались так далеки от меня, как солнце от нашего острова. Каким надо стать человека, чтобы не просто помнить их, а осознавать? Смотреть на людей и самому, едва ты превращаешься в человека, отделять одно и второго, искать мудрость в пучине бездарности человеческого бытия?! Именно таким, кто видел не глаза, а души предков стоял передо мной грозный Цоблерай, кумрафет абадон и предводитель пустоглазов. Нет той животной надменности, я не вижу кулаков, которыми он примирял соплеменников в обличие животных. Мои знакомые драчуны что-то выясняют между собой и будучи людьми, двое мужчин ругаются из-за женщины, а он, как истинный король, стремится забыть былую обиду на меня, чтобы не опускаться до своих предков.
— Много зла абадоны принесли в мир? — спросил Цоблерай.
— Да не так уж и много, — попытался я его успокоить. — В Тенкуни живут маги, в других странах не маги, которых мы зовём манарами. Воюем, миримся — всё как всегда. Вы лишили нас способности воровать магию и жизнь — вот за это можно сказать спасибо вашим предкам.
— Так возрадуйтесь! Мы же не избавлены от тяжести искушения возвеличиться предо богами. Мы умеет воровать и убивать.
Мне становилось легче, Шеилия и Цоблерай повели меня на улицы города. Общаясь на тоскливой ноте с этими мужчинами, их жёнами, сыном Амом, которого звали на самом деле Приитом, я начал задумываться, так чем же отличаются вечные люди от абадон? Внешне и внутренее мы одинаковы. Но все сомнения быстро улетучились, когда я дотронулся случайно до туники Шеилии, и мне в лицо полетел кулак. Мой друг очнулся спустя несколько мгновений, он сказал, что не понимал, что творил, тело двигалось не по его воле…
— Зачем вы должны надевать одежду? — спросил я.
— Дабы не утерять последний человеческий лик, — глухо отозвался Цоблерай.
Я немного промолчал и снова спросил:
— А если абадона вдруг не сможет попасть к ночи в театр, ну там в яму провалится, ещё что-нибудь приключится с ним. Что тогда?
— Встретим богов с позором, — Цоблерай виновато опустил голову, и мне подумалось, что когда-то он испытал на себе неизгладимое унижение наготы.
— А у вас за тысячу лет не происходило такого, чтобы одежды на всех не хватило? — я не унимался. — Врагов же у вас нет, как я понял, среди хищников и других селений.
На этот вопрос мне ответил Шеилия:
— Боги следят за числом абадон. Когда нас становится много, мы испускаем дух. В меньшинстве единство, большинство есть зло, разобщённость.
Мы проходили рядом с дворцом Агасфера. Малыш Приит пинал камни, шаркал ногами по вечной плитке, что меня весьма удивило. Он же должен оберегать эту часть города. На что Цоблерай пояснил:
— Абадоны сохраняют храмы, агасферовское убранство зиждется в покое ибо рядом лежит с ним. Отнеси его подальше от дворца — и оно превратится в ничто, в прах.
Договорив, он смачно плюнул на дорогу в сторону дворца. Я посмотрел туда, и увидел входящего в обитель Агасфера абадону.
— Вон смотрите! Вы же можете войти в храм, можете прочесть старые книги. Почему вы не ищете способ расколдовать себя?
— О, вечный человек! — болезненно простонал Цоблерай. — Кийждо годину тысячу лет мы ищем в закромах богов и Агасфера исцеление. Баче слишком много написано у них. Непонятно, загадками, со смесью сотен языков. Наша мощь ограничена днём, с заходом солнца наши руки расчиняют книги на места свои. И вновь мы вынуждаемся всё собирать, а наша память не наследуется детьми, нежели память предков… Мы составляем записи потомкам, баче времени мало. Нужен вечный человек, баче запрещено его пускать в храмы.
Воцарилось молчание. Будто по сговору Парра прижала к груди дочь, Цоблерай и его женщина Аджа поцеловали в щёки Приита, шустрый мальчик затих. Видимо, не таким эти люди ожидали встретить новый человеческий день, чтобы вспоминать о прошлом с каким-то Юрсаном Хакеном, вместо того чтобы забыться в настоящем. Возле нас проходили другие люди, которые шутили и смеялись. Кто-то просто молчал и был счастлив этому, он рассматривал сочные листья деревьев и любовался их красотой не как зверь, а как человек. Детишки играли в догонялки, лучистым смехом согревая ночной город, возлюбленные наслаждались блаженством поцелуев. Один раз в году им выпадала возможность иначе взглянуть на себя, да и на всё мироздание.
— Неужели никогда и никто не становился человеком в другой день?! Вспомните, давали ли боги прощение кому-нибудь?
— Никому, — закричал Шеилия, и глаза его заблестели злобой. — Нам позволено стать человеком яко аще над нашей жизнью и жизни милых сердцу абадон нависла смерть. Мы принимает облик человеческий, получаем владычество над природой, дабы пойти на спасение… — Шеилия с ненавистью взглянул на небо, а потом с тоской и жалостливым стыдом украдкой повернул голову к Парре и дочери. — Яко аще был бы я с вами, безымянная наша малютка осталась бы в миру… Я — маг огня, принял бы человека и…
— Не кори себя, Шеилия! — прошептала Кира. — Огню не поднять дерево с твоей дочери, он тщетен, вода иль воздух здесь полезны.
Шеилия шмыгнул носом и слабо буркнул мне:
— Вспомяни день, як обезумевший от крови лев напал на нас. Я терпел раны человеком, ибо смерть увидел перед собой в облике льва. Баче боялся раскрывать правду вечному человеку тогда и мучился один в лесу.
Я только похлопал дружески Шеилию по спине и затих. Воспоминания о мёртвой девочке, которой совсем недавно я даровал жизнь, а потом видел, как она умирает у меня на руках, всплыли как вчерашние. Я молчал, понимая, что спустя несколько часов вновь лишусь этих прекрасных собеседников, лучших друзей, которыми на одень день в году меня наградила судьба.
— Кто такая Гретис? Ты часто вспомянывал её, — заботливо прильнула к моему плечу Парра. — Жена?
— Дочь.
И я не выдержал. Язык мой внезапно стал каким-то помелом, который твердил и твердил о далёком доме, дочери, кораблекрушении и погибших товарищах. Я клялся абадонам в любви, в благодарность за то, что своим молчаливым присутствием изо для в день они спасали мне жизнь, и едва ли не рыдал по тоске о тебе, Гретис.
Друзья затихли и, только когда я обессиленно рухнул на землю, Цоблерай протянул мне руку. Его ясные глаза устремились в сторону покосившегося корабля.
— Мы поможем тебе, Юрсан… Абадоны, друзья мои! — возвысился его голос. — Все сюда. Вы нужны вечному человеку!
Крик кумрафета за считанные минуты собрал наше и ещё несколько селений.
— Абадоны обречены оставаться абадонами. Годину назад вечного человека постигла наша судьба — изгнание от сего мира. Окиян не пускает его к семье, сражаться ему запретили боги, ибо удел вечного человека Юрсана Хакена — исцеление, борьба со смертью и отчаянием. Абадоны, внемлите к своим сердцам и ответьте — желаете вы вечному человеку спасению?
