— Ты… Можно тебя на пару слов, — без злости, но голосом, переполненным изумления, сказала Куфира.
Уилл только сейчас увидел, что Куфира может разговаривать с Бабирой без обиды. Но вот Бабира был не рад такой перемене на лице супруге. Он понял, что сказал лишнее. Задумчивый, переставший улыбаться клоун — он раскрыл свою тайну. «Любит, поэтому предаёт, — подумал Уилл. — И я ему нужен, чтобы в любой момент надавить по Куфире и не позволить ей выплыть за границы гавани».
Когда Бабиры ушли, забрав с собой дочь, Уилл спросил Аахена:
— Ты бы на месте мале Карий простил бы малерза Кария?
Аахен пожал плечами. Его хлеб с рыбой был давно съеден, Аахен катил по скамейке маленький комочек крошек.
— Куфира может не простить. А я, чёрт его знает. Вот раньше, я бы Нулефер убил своими руками за мою разрушенную мечту. А сейчас я и злиться не могу на неё.
— Но Нулефер не виновата, — вступился Уилл. — По большому счёту, это вы позволили ей прийти на собрание.
— Я не об этом. Уилл, — Аахен посмотрел на него ясными пристальными глазами и перешёл на привычный Уиллу зенрутский язык. — Признаюсь тебе как другу своей подруги, я не испытал разочарование, когда Видоном отстранил меня от экспедиции. Я, вернее, почувствовал ярость, что там, на острове, и здесь на земле, я ничего не смогу изменить. Абадоны… Хоть бы их не было, сказки должны оставаться сказками.
Аахен поднялся и позвал за собой Уилла. Они не были друзьями, виделись раза четыре, когда у Аахена выдавалась возможность с помощью Тенрика оказался на Дирито и узнать у Бабиры о предстоящих приготовлениях. Но отношения Уилла и Аахена сразу сложились. Уиллу бывший старейшина напоминал Фредера. Ещё один человек, разговаривая с которым хоть целый день, нельзя было бы понять, что он старейшина. Притягательный, интересный и до ужаса простой в общении, с ним у Уилла не возникало даже мысли, что Аахен не только старейшина, но и сын старейшин Леокурта и Даитии, почти монарх. Однако Фредер был избран королём, Уилл чувствовал это душой, Аахен был похож на одного из садовников во дворце Солнца.
Они вышли из тренировочного зала на тихую улицу. Где-то проезжал извозчик с пассажирами, где-то мальчики катили телегу, гружёную песком. На пороге одного дома женщина разговаривала с голубем. В четверняк город был тихий, малолюдный, магов почти невозможно было найти на его улицах — немногочисленные маги были заняты на работах. Мимо Уилла пробежали двое мальчишек-близнецов. Его сердце сильно забилось. Белокурые, голубоглазые! Словно Фредер и Тобиан в детстве. Нет, показалось, у мальчишек волосы, вроде бы, темнее и глаза зелёные. Даже здесь дух близнецов, что один на двоих, не отпускал Уилла. «Тобиан, ты как?» — волновался он. Новость о его «убийце», Джексоне Марионе, дошла и до Тенкуни. Уилл догадывался, почему Марион стал виновным. У Огастуса было только одно средство добиться цели — боль и разрушение личности. Четыре шестицы пролетело медленно, а Уилл, просыпаясь, вспоминал и сейчас, что он телохранитель, что Огастус, Эмбер и Фредер — его хозяева, а Тобиан — преграда у них всех на пути. Сегодня утром, при встрече, Аахен спросил, верит ли он в обвинение Джексону. Уилл отмахнулся, что не ничего не знает и не может возражать или соглашаться. Нулефер, рассказавшая его тайну когда-то давно сестре и родителям, теперь крепко держала язык за зубами. Однако, думал Уилл, кому-то надо уничтожить тайну Тобиана ради самого же Тобиана. Время пришло. Или же… давно упущено.
— Уилл, — сказал Аахен, нежно проводя рукой по осеннему увядавшему кусту. — Что мы знаем про абадон?
— Они животные, раз в год превращающиеся в людей. Они помнят события тысячелетней давности. Они очень сильны и вынуждены охранять храмовый комплекс острова, — ответил Уилл. — Они верят в наших богов и называют нас «вечными людьми». Их боятся хищники и сила Чёрного океана.
— В этом наша беда, — вздохнул Аахен. — Абадоны никому не нужны как интересные животные, как личности с уникальной памятью. Ради этих обезьян никто бы не стал рисковать ценным кораблём и большим количеством людей. Но абадоны подчиняют себе океан. В этом их беда… Если они существуют, мы изменим их жизнь навсегда, обратив их из живых существ в свой инструмент. Этого и боялись абадоны, которых встретил Юрсан Хакен. «Сохрани нас, вечный человек». Хакен их не сохранил.
— Аахен, поясни, — удивился Уилл, — что плохого в том, что абадоны станут нашими проводниками? Мы им покажем мир, которых они никогда не видели. Из тысячей особей найдутся много абадон, что захотят покинуть остров.
— На то мы и надеемся, — обречённо ответил Аахен. — На месте человека, заточённого на острове, я бы с радостью покинул свою клетку и увидел неизвестный мне мир. Как я понял, абадона-человек осознаёт всё, что он видел и слышал, когда был пустоглазом. Но я не знаю, сколько абадон согласится с нами уехать. Я не знаю. И какие встречные условия они нам выдвинут. С их мнением Видоном решил не считался. Экспедиция назначена на кислор, не на герматену, когда возле острова затихает сила Чёрного океана, только для того, чтобы у нас было время подружиться с пустоглазами, изучить все их сильные и слабые стороны и потом уговорить их стать нашими помощниками. Если они откажут, тогда они будут нашими рабами.
— Но сила абадон выше силы тенкунского мага!
— Пустоглаз беззащитен. Если его не пугать до смерти, его можно спокойно заковать в цепи. Порабощения абадонам не миновать. Они звери, они же и люди… Видоном проявляет милость только к своим насекомым.
***
«Справедливость. Отвага», — читалось на деревянном медальоне.
Тобиан держал его в руке, и кулак сам по себе сжимал медальон. Тобиан видел, как отец склоняет голову над рабочим столом и кропотливо вырезает тоненькие древние буквы. Пахло ясенем, свежей краской, лимонным чаем, который так любил отец. Его добрая красивая улыбка…
Казалось, отец сидит перед ним. Он жив и никогда не умирал. Тобиану пришлось зажмуриться, дабы ушло виденье. Нет, отец умер. От него остался лишь медальон Фредера, который брат так небрежно оставил в своих покоях на столе. Ну разумеется, Фред забыл давно уже про Конела и не чтит память о нём, у Фреда всегда была мать, и был дядя, что заменил отца. Тобиан забыть отца не мог. Не в этих покоях, принадлежавших Фредеру! Когда-то он проводил у брата всё своё время, сейчас отражение в зеркале, в котором на Тобиана смотрел незнакомый человек Бонтин, яростно показывало — «не твоё».
Дворец Солнца. Тобиан приехал, чтобы поговорить с Эмбер. Мать согласилась с ним на приватный разговор. А когда приехал Тобиан, сказала, что у неё возникли важные дела.
Джексон Марион. О нём Тобиан только и думал в последние девять дней. И об отце. Яркий образ Конела, его лучистые глаза, тёплый голос и не иссякающая любовь виделись с восходом солнца и с его закатом, во сне и наяву. «Почему этот медальон принадлежит Фредеру? — впал в гнев Тобиан. — Отец вложил в эту деревяшку силу, время, заботу, свой наказ, а Фред не ценит их! Почему этот медальон не мой? Почему в моём шкафу хранится ошейник рабства, а Фред ленится надеть на шею заповедь отца?» В ответ на Тобиана смотрели со стен мечи, картины, с комодов не отводили тёмных глаз золотые львы. Всё это убранство принадлежит Фредеру, но медальон… Он должен быть его.
Тобиан повесил медальон себе на шею и покинул покои. Он не считал свершённое кражей. Напротив, возвращение своей собственности. Отцовского наследства.
Самокат летел медленно. «Почему я не маг?» Тобиан хотел обладать даром полёта. Просто воспарить в голубые небеса и не возвращаться на бренную землю. Или же боевую магию воздуха, что могла в считанные секунды убивать врагов.
Зависть. Она окружала их с детства, она возвращалась вновь. Тобиан завидовал Уилларду, что его друг был великолепный магом. Завидовал Фредеру, что брат был любим. В тоже время Фредер завидовал Тобиану и Уилларду, когда они рассказывали ему о славных мальчишеских забавах на жарких конорских улицах. Фред завидовал их свободе и наивно ошибался — Тобиан и Уилл никогда не были свободны. Уилл завидовал своим друзьям просто за то, что у них всё было. И ошибался.
