Король, с трудом удерживая тяжеленное тело в седле, обхохатывался над последними потугами лисицы. Слушал её хрипы и, как увидел, что зверь вот-вот испустил дух, забрал из рук слуги заряжённое уже ружьё и выстрел в лисицу.
— Видали, как я её? — погладил он своё начинающее урчать пузо. — Зажарить сейчас на огне. Не повредите шкуру, эта рыжая бестия станет очередным экземпляром в моей коллекции.
— Вы как всегда гениальны, Ваше Величество, — учтиво сказал один из стражников.
Хотя на стражника-то он и не был похож. Держался в стороне, поверх чёрной куртки был накинут меховой плащ, а блестящие штаны и длинные сапоги явно были сделаны на заказ заграничным модельером. В отличие от людей из дворцовой охраны лицо мужчины закрывала маска.
— Благодарю за комплимент, генерал Шенрох, — прокряхтел Иги.
— Бывший генерал, — с нотками грусти промолвил тот.
Иги развернул лошадь, лисицей всё равно занимались его слуги — отгоняли ненасытных собак и тут же, посреди леса, устроили привал — король подъехал к Шенроху и похлопал дружески по плечу.
— Бывших генералов не бывает. Послушайте, я вам обещаю, что со временем помимо убежища дам подданство и должность в моей армии. Но только, если вы из моих людей сделаете воинов, таких мужчин, кто не пожалеет зубами вцепиться в глотку врага. Я хочу, чтобы король Геровальд увидел в моих людей чудовищ Анзорской войны, а не каких-то, знаете, детей.
Ирвин усмехнулся, поправил маску и сказал:
— Почему вы уверены, что Геровальд попросит вас о помощи в грядущей санпавской войне?
Иги хлопнул удивлённо маленькими глазками.
— Так вы сами об этом заявили, генерал Шенрох. Не ваши ли слова, что Камеруту надоело окольными путями добывать сероземельник в Санпаве, он хочет законно владеть плодородной землей, и Иширут — его самый надёжный и сильный союзник.
— Всё верно, я говорил слово в слово. Но я тоже человек, Ваше Величество, и могу ошибаться. Подчас мои ошибки непростительны.
Король пронзительно взглянул в тусклые глаза, которые не закрывала маска, и неожиданно захохотал. Спрыгнул с лошади и пошёл смотреть, как слуги готовят место для костра. Непонятно было, от чего смеялся король: насмешили ли его слова Шенроха, или его неуклюжая маска, сделанная из шапки, или что-то другое. Но Иги нисколечко не удивлял Дану и Чоки, которые наблюдали за ним и его свитой, убираясь медленно из леса. Иги был похож на себя. Вечно довольный, вечно весёлый, детство совершенно не думало покидать этого человека. Говорили, что когда-то в молодости он с тщательным вниманием относился к своему будущему долгу. Но время шло, старик-отец и не думал посвящать сына-наследника в дела государства, не собирался и уходить на покой. С возрастом Иги смирился с тем, что тратить свою жизнь и время на Иширут глупо и неправильно. Иги в какой-то степени оказался прав, отцу стукнуло уже девяносто, когда он пожелал отправиться в мир иной. Корона перешла старшему сыну, власть и государство за ней, а душа Иги так и осталась далёкой от долга короля. Отказаться бы от престола в пользу своего уже сына, а лучше внука, молодая голова, как говорят, трезвее, но хотелось Иги пощеголять в королевском мундире, посидеть на троне, издать какой-нибудь закон.
— Генерал Шенрох, я переживаю за вас, — греясь над костром, кликнул он Ирвина. — Холод страшный, с вашими ожогами вредно находиться на морозе. Как бы труды целителей не пропали зря.
— Всё нормально, — также лаконично, но не скрывая вспыхнувшей ярости, ответил Шенрох. — Я разговаривал с целителями, температура мне не навредит. Ожоги-то уходят благодаря их стараниями, жаль, что шрамы останутся. Но, говорят, они украшают мужчин. Поэтому стараюсь не горевать. И мне не привыкать к шрамам, — генерал прикоснулся к воротнику, закрывающему шею.
Король сочувствующе кивнул и через минуту заржал:
— Я всё-таки хочу, чтобы Геровальд просил нас о помощи. Это же наша, иширутская, генерал Шенрох, земля! С зарождением государства она принадлежала нам и только нам. Это уже потом её захватил Зенрут, захотел владеть Камерут. Вот ведь дряни! Часть Санпавы должна принадлежать нам, остальное уж пусть забирает себе Камерут, я не жадный. Эй, генерал Шенрох, лисицу долго жарить будут, давайте сыграем в непос. Я буду за зелёных, вы за красных, а синими будет играть… Да вот вы! — Иги ухватил за рукав мундира одного из своих телохранителей.
Королю принесли доску непоса, раскрыли и разложили фигурки. Не слыша злобное сопение Шенроха, Иги сделал первый ход.
— Генерал, а вам не совестно предавать было свою страну? — сказал Иги серьёзным, наверное, впервые за день голосом.
— Моя совесть умерла на Анзорской войне, — оскалился Ирвин. — Что мне оставаться было делать здесь, в Ишируте, Ваше Величество? Просить у вас убежище и жить жизнью какого-нибудь ремесленника? Я человек карьеры, и в другой стране мне разрешили её продолжить. Вопросов к себе так что я больше не имею. Ходите, Ваше Величество. Я жду вас.
Тихо наступая на хрустящий снег, Фия, Дана и Чоки покидали лес. Как только они оказались вдалеке, то побежали наутёк. Только бы не узнал король, что за ним наблюдают, — сразу же в шпионы запишет и велит допросить. А народ знал, как королевские стражники ведут разговор с подозреваемыми.
— Какой ужас! — воскликнула Дана, остановившись у деревни, отдышавшись. — Наш король затеял войну. И это с Зенрутом! Фия, нам надо что-то делать.
— Что, скажи? — равнодушно спросила её Фия.
— Да хоть на границу идти, к зенрутским солдатам. Война же будет, надо предупредить их.
Фия пустыми глазами взирала на подругу, посмотрела, подождала, пока та полностью отдышется и сказала:
— Я не пойду. Пускай воюют.
— Так это же твоя родина, Фия, — тут вскочил Чоки.
— Зенрут не был никогда моей родиной, — сжав кулаки, ответила она. Подняла голову повыше, дабы друзья смогли разглядеть в её взгляде притаившуюся ненависть к Герионам, к Казокварам, да почти ко всем свободным людям Зенрута. — Я рассказывала вам, что со мной делали там. И законы пусть запрещали это делать, но никто не наказывал моих хозяев. Люди, общество, власть… Да всем я была постоянно должна. Зенрут ничего для меня не сделал, чтобы я защищала его.
— Но тебя же освободил зенрутский принц.
— Он не пострадает в этой войне. Будет битва только за землю, Афовийских никто не тронет. Мой хороший друг Бонтин говорил, что, лишившись Санпавы, Зенрут ничего не потеряет, кроме гордыни. Это пустынная земля, когда я ехала через Санпаву на поезде, я не видела засеянных полей, только голые земли и шахты с рабами. Толку-то Зенруту от Санпавы? Мне всё равно, что будет с той страной, она никогда не была моим домом. Зенрут… мне даже не вернуться туда, чтобы поблагодарить Бонтина и принца Фредера. Убьют. Мой дом здесь, в Ишируте.
Ветер подхватил её тоненький голос, закружил и понёс в лес. Хотя вряд ли её там слышал король Иширута, он был занят обсуждением войны и игрой в непос.
***
— Злосчастная Санпава. Пустынная, гнилая земля, — пыхтела под нос Эмбер.
Под её ногами скрипела галька, принесённая с моря и рассыпанная кем-то безалаберным на каменистый тротуар. Перед глазами шевелились толпы торговцев, хвастающихся своим самым лучшим товаром на свете — гнилой капустой, источающим смрадный запахом хлебом, сделанными в чулане куклами и свистульками для детей, в которые прямо сейчас свистит лоснящийся от пота жирный дядька-торговец.
— Где уж она пустынна? — за спиной королевы послышался шутливый вежливый голос телохранителя, майора Риана Риса.
За Эмбер неотступно следовал мужчина, одетый в серую бумазейную куртку, грубые штаны с заплатками и тяжёлые, едва ли подъёмные сапоги. Левая рука касалась кармана, чтобы в любую секунду капитан был готов выхватить револьвер. Эмбер под стать была своему спутнику: домотканая мерзкая холстина покрыла её тело, на ногах хлюпали, зачерпывая грязь, деревянные башмаки. Королева фыркала и подправляла платок, который скрывал седые волосы её нового лица, опухшего и покрытого бородавками. Она проклинала свой новый образ и мечтала об одной — чтобы никто из советников не прознал, как королева, изменив внешность, красуется своими лохмотья по Санпаве. Приехавши два дня назад в Санпаву для проверки армии и её боеготовности, Эмбер была настроена тайно выявить, какие настроения царят в провинции, земле трёх хозяев, как говорят в народе.
